Триумф и трагедия, Политический портрет И В Сталина (Книга 2) - Дмитрий Волкогонов

С овального балкона особняка он видел, что везде - на берегу озера, у входа в небольшой парк его резиденции, на тихой улочке, . откуда выселили жителей,; стояли часовые. Он считал, что война окончательно сделала его военным. До конца своих дней он не расстанется с маршальским мундиром. Кстати, А. В. Хрулев с членами Политбюро привел ему однажды трех молодцов в форме, наполовину состоявшей из золотых галунов, золотых лампасов, золотого шитья везде, где можно было только придумать...

- Что это? - непонимающе посмотрел на вошедших Сталин.

- Это три варианта предлагаемой формы Генералиссимуса Советского Союза,- ответил Хрулев, начальник Главного управления тыла Красной Армии.

Сталин еще раз зло посмотрел на золоченую бутафорию и с бранью выгнал из кабинета всю компанию. На кого он будет похож в этой форме? На швейцара из дорогого ресторана или клоуна? Недоумки" Правда, Сталин не забыл, что его указание о подготовке эскиза ордена "Победа" Хрулев исполнил быстро. В первом варианте, который Верховный рассмотрел 25 октября 1943 года, в центре ордена были силуэты Ленина и Сталина. Верховному не понравилось избитое в тысячах вариантов изображение двух вождей, где его, Сталина, профиль можно узнать лишь по характерному кавказскому носу и усам... Готовящийся к триумфу будущий генералиссимус предложил в центре ордена разместить Кремлевскую стену со Спасской башней, дать голубой фон. Орден сделать из платины. Бриллиантов - не жалеть. Сталин еще до учреждения высшего полководческого ордена решил, что его удостоятся лишь единицы. 5 ноября Сталин утвердил эскиз ордена, а 8-го был принят Указ Президиума Верховного Совета СССР об его учреждении-. Сталин вздохнул: "Даже орден без него изготовить не могли..."

Вернувшись из прошлого, далекого и близкого, Сталин вновь обратился к заботам сегодняшним. Слушая переводы речей своих партнеров по переговорам, он по привычке что-нибудь чертил, рисовал на листе бумаги. Обычно перед ним лежали несколько цветных карандашей, ручка. Иногда он десятки раз механически писал какое-либо слово, сосредоточиваясь между тем на его скрытом и подлинном смысле:

"репарации", "контрибуция", "части, доли репарации"... Иногда же, как это заметил барон Бивербрук во время переговоров в Москве в начале войны, Сталин рисовал "бесчисленное множество волков на бумаге и раскрашивал фон красным карандашом". Пока переводчик заканчивал перевод, он добавлял к стае еще волка, растворявшегося в кровавых сумерках жестокого времени...

Сталин понимал, что разгром фашизма превращает СССР в сверхдержаву, а его, вождя этого государства,- в одного из самых великих (но он в душе, наверное, думал - самого великого) лидеров современности. Его западные партнеры - временщики, дети "демократии". Рузвельт был крупный политик, но и он, закончив свой срок, ушел бы из Белого дома, если бы остался жив. Вот Черчилль приехал на конференцию в полной уверенности, что его партия победит на выборах. Вспомнил, как во время встречи с Трумэном 17 июля тот, отвечая на вопрос Сталина-виделся ли президент с Черчиллем, сказал:

- Да, виделся вчера утром. Черчилль уверен в своей победе на выборах.

- Английский народ не может забыть победителя,- согласился Сталин.

А вон как все повернулось: 26 июля было объявлено, что консерваторы потерпели поражение, и Черчилля заменил в Потсдаме новый английский лидер Клемент Эттли. Сталину это было непонятно. Эти "гнилые демократии" сами себя ослабляют, считал генералиссимус. Система, которую он создал, исключает такую "чехарду". Он знал, что будет находиться на вершине власти столько, сколько позволит его здоровье. (А на свое здоровье, несмотря на появившиеся симптомы переутомления, он надеялся. Ведь он же выходец с Кавказа!) Знал Сталин, что на той вершине, овеваемой ветрами истории, было место лишь для него одного.

Сталин давно уже, как французский "король-солнце", отождествлял себя с государством, обществом, партией. Председатель Совета Народных Комиссаров уже привык к тому, что говорил от имени народа, указывал ему путь в полной уверенности, что осчастливливает его. Чем величественнее держава, тем выше и ее руководитель. Война выдвинула СССР на самые высокие рубежи в мире. И для Сталина это было его самое высокое возвышение. С первых послевоенных месяцев кривая его судьбы стала быстро приближаться к апогею всемирной славы, могущества и священного культа.

К плодам Победы Сталин относил не только разгром фашизма и превращение СССР в одно из самых влиятельных государств. Генералиссимус уже чувствовал подспудные толчки в здании антигитлеровской коалиции, которые скоро разрушат его до основания. Но он не мог и предположить, что все это произойдет так стремительно. Только проницательный глаз мог заметить, что за столом в Цецилиентофе сидят союзники, которых можно назвать "друзья-враги". Сталина не ввела в заблуждение фраза, сказанная Трумэном при их первой встрече: он, Трумэн, "хочет быть другом генералиссимуса Сталина". Советский лидер особенно это почувствовал при обсуждении вопроса о репарациях. Американцы отошли от своей ялтинской позиции по этому вопросу и заняли сторону англичан, добивавшихся крайне невыгодного для СССР решения. В Советском Союзе была оккупирована громадная территория, на которой было уничтожено огромное число промышленных предприятий. США и Великобритания этого не испытали. Сталин подчеркивал, что СССР, как Польша и Югославия, имеют не только политическое, но и моральное право на возмещение этих потерь. Но Трумэн и Черчилль были глухи к призывам Сталина. Лишь на последнем, тринадцатом заседании Сталин был вынужден принять эти невыгодные для него условий. Он рисковал получить еще намного меньше. Но генералиссимус взял реванш в решении "польского вопроса", особенно в том, что касается границы по Одеру и Нейсе. Сталин как бы смещал Польшу на запад, желая иметь на границах с Германией сильное славянское государство.

Сталина не без оснований беспокоило, что президент и премьер-министр много и охотно говорили о Восточной Европе, но не хотели говорить о Европе Западной. Когда Сталин поднял на конференции вопрос о фашистском режиме Франко, он не встретил никакого понимания; в то же время Трумэн и Черчилль требовали поддержки противников Тито в Югославии. Западные партнеры на переговорах с тревогой говорили о положении в Болгарии и Румынии, но не хотели видеть, например, того, что в Греции, не без помощи союзников, разгорается гражданская война. Временами Сталину казалось, что за столом не союзники, а давние соперники, пытающиеся урвать побольше от пирога, который они вместе испекли. Он не ошибался: военные проблемы (за исключением азиатских) отошли в прошлое. На первый план выступила политика - весьма лицемерная и безжалостная особа. На поприще политики у партнеров были слишком разные позиции, чтобы можно было ждать таких же, допустим, результатов, как в Ялте. Война, общая опасность, общие стратегические цели сближали. Как только эти цели были достигнуты, на первый план-выдвинулся, как всегда, политический, классовый эгоизм. Превосходные переводчики были не в состоянии заставить лидеров антигитлеровской коалиций говорить на едином политическом языке, языке союзников.

Но в целом Сталин был доволен итогами конференции, как, впрочем, и англичане, и американцы. Летом 1945 года удалось добиться того, что спустя год-два было бы просто невозможно. Сумели договориться о демилитаризации Германии, найти взаимоприемлемые решения по некоторым другим основным вопросам. Трумэн особенно настаивал на публичном подтверждении обязательств СССР выступить против Японии. И руководитель советской делегации не ушел от союзнических обязательств:

- Советский Союз будет готов вступить в действие к середине августа, и он сдержит свое слово.

Сталин не хотел тянуть с открытием своего "второго фронта" так же долго, как Англия и США. При этом он старался не ущемить в чем-либо союзников. Например, накануне начала войны с Японией Сталин поставил перед Главнокомандующим советскими войсками на Дальнем Востоке А. М. Василевским задачу не только освободить южную часть острова Сахалин и Курильские острова, но и оккупировать половину острова Хоккайдо к северу от линии, идущей от города Кусиро до города Румои. Для этого предполагалось перебросить на остров две стрелковые, одну истребительную и одну бомбардировочную дивизии. Когда советские войска были уже в южной части Сахалина, Сталин 23 августа 1945 года распорядился подготовить к погрузке 87-й стрелковый корпус для осуществления десантной Операции на Хоккайдо. Однако и 25 августа, когда освобождение Южного Сахалина завершилось, приказа на погрузку соединений не поступало. Сталин размышлял: что ему может дать этот шаг? Генералиссимусу показалось, и не без оснований, что этот "десантный выпад" может привести к обострению и без того уже заметно испортившихся отношений с союзниками. Наконец он распорядился: войска на Хоккайдо не посылать. Начальник штаба Главного командования советских войск на Дальнем Востоке генерал С. П. Иванов передал приказ главкома: "Во избежание создания конфликтов и недоразумений по отношению союзников категорически запретить посылать какие бы то ни было корабли и самолеты в сторону о. Хоккайдо". Но все это будет несколькими неделями позже.