Триумф и трагедия, Политический портрет И В Сталина (Книга 2) - Дмитрий Волкогонов

- Советский Союз будет готов вступить в действие к середине августа, и он сдержит свое слово.

Сталин не хотел тянуть с открытием своего "второго фронта" так же долго, как Англия и США. При этом он старался не ущемить в чем-либо союзников. Например, накануне начала войны с Японией Сталин поставил перед Главнокомандующим советскими войсками на Дальнем Востоке А. М. Василевским задачу не только освободить южную часть острова Сахалин и Курильские острова, но и оккупировать половину острова Хоккайдо к северу от линии, идущей от города Кусиро до города Румои. Для этого предполагалось перебросить на остров две стрелковые, одну истребительную и одну бомбардировочную дивизии. Когда советские войска были уже в южной части Сахалина, Сталин 23 августа 1945 года распорядился подготовить к погрузке 87-й стрелковый корпус для осуществления десантной Операции на Хоккайдо. Однако и 25 августа, когда освобождение Южного Сахалина завершилось, приказа на погрузку соединений не поступало. Сталин размышлял: что ему может дать этот шаг? Генералиссимусу показалось, и не без оснований, что этот "десантный выпад" может привести к обострению и без того уже заметно испортившихся отношений с союзниками. Наконец он распорядился: войска на Хоккайдо не посылать. Начальник штаба Главного командования советских войск на Дальнем Востоке генерал С. П. Иванов передал приказ главкома: "Во избежание создания конфликтов и недоразумений по отношению союзников категорически запретить посылать какие бы то ни было корабли и самолеты в сторону о. Хоккайдо". Но все это будет несколькими неделями позже.

На заключительном заседании глав делегаций, которое состоялось в ночь с 1 на 2 августа, последними словами Сталина были: "Конференцию можно, пожалуй, назвать удачной". Несколькими минутами ранее три лидера подписали приветственную телеграмму Черчиллю и Идену, а затем Трумэн, открывший и закрывающий конференцию, провозгласил:

- Объявляю Берлинскую конференцию закрытой. До следующей встречи, которая, я надеюсь, будет скоро.

- Дай бог,- отозвался Сталин.

Генералиссимус? еще не мог знать, что Акт о капитуляции Японии, который по его поручению подпишет на борту американского линкора "Миссури" генерал К. Н. Деревянко, станет на долгие годы последним документом судьбоносного значения, согласованным между бывшими союзниками. Он еще не догадывался, что скоро в Пентагоне появятся планы ядерных бомбардировок территории Советского Союза "Дроп-шот", "Чариотир", а журнал "Кольерс" изложит подробный сценарий "предстоящей войны с Красной Россией" и с последующей оккупацией СССР. Но это все в будущем. А пока, хотели того или нет лидеры союзных стран, в Потсдаме был сделан не только важный шаг к политическому завершению войны в Европе, но и ее дальнейшему расколу, жесткому разделу на разные миры. Антигитлеровская коалиция доживала последние часы. Западные лидеры торопились. Черчилль уже видел, по его словам, как "железный занавес", опустившись от Любека до Триеста, разделил Европу. Ни Сталин, ни Трумэн, ни Черчилль и Эттли еще не знали, что тропа взаимной ненависти, на которую они вскоре все вступят, приведет их будущих преемников к историческому ядерному тупику, в котором политики, ощутив наконец угрозу реального уничтожения жизни на планете, должны будут возвыситься над своими классовыми, идеологическими интересами и вновь обратиться к общечеловеческим ценностям, как в годы ушедшей войны.

Великая Победа над фашизмом, главными творцами которой были народы Советского Союза и других стран антигитлеровской коалиции, для советских людей имела и горький плод. Победа еще больше утвердила Сталина в своей непогрешимости и мессианской роли в решении судеб советского народа и социализма. Великая Победа окончательно превратила Сталина в земного бога.

Советские люди отстояли свободу в борьбе с фашизмом. Но до свободы от сталинизма было еще страшно далеко. Еще несколько десятилетий. Граждане Отечества, возвращаясь к своим разрушенным очагам, как и их далекие предки после Отечественной войны 1812 года, надеялись на благие перемены. Ветер свободы, народного торжества, Победы, доставшейся ценой миллионных жертв, рождал смутную надежду. Люди хотели жить лучше. Без страха и понуканий. Нет, Сталина по-прежнему чтили, славили, преклонялись, возносили, но в то же время верили, что не будет больше насилия, бесконечных кампаний, постоянных жестких нехваток самого необходимого, ставших одной из черт советского образа жизни.

Сталина же, наоборот. Победа убедила в незыблемости всех созданных государственных и общественных институтов, глубокой жизнеспособности системы, верности внутри- и внешнеполитического курса. Он дал вскоре понять, что во внутреннем плане в стране все останется без изменений. Нужно работать, восстанавливать разрушенное народное хозяйство на основе тех указаний, которые даст он, Сталин. В "Обращении ЦК ВКП(б) ко всем избирателям в связи с выборами в Верховный Совет СССР", которые состоялись 10 февраля 1946 года, не было сказано ни слова о демократии, народовластии, участии простых людей труда в управлении государством. Все те же привычные слова о "блоке коммунистов и беспартийных", о том, что "советские люди могли на многолетнем опыте убедиться в правильности политики партии, отвечающей коренным интересам народа", что "не должно быть ни одного избирателя, который не использует своего почетного права"... Последнее выражение звучит уже как предупреждение. Уж, это-то советские люди знали!

"Обращение..." одобрил, как всегда, сам Сталин. Шестеренки созданной Сталиным бюрбкратической системы неумолимо вращались с заданной "вождем" скоростью... Вновь, как с конвейера, пошли одно за другим партийные постановления: об изучении "Краткого курса" истории партии; о слабой работе газет "Молот" (Ростов-на-Дону), "Волжская коммуна" (Куйбышев), "Курская правда"; о прекращении "разбазаривания колхозных земель" (запрещение создавать подсобные хозяйства и индивидуальные огороды рабочих и служащих); о слабой работе ОГИЗа (Объединения государственных, издательств); об обеспечении сохранности государственного хлеба и т. д. и т. п.

На многих документах виза Сталина. Он, как и прежде, безгранично верил в магическую силу указаний, директив, распоряжений. Если до войны сталинская командно-бюрократическая система еще только подгонялась, отлаживалась, то после Пйбе^ ды стала не только быстро восстанавливаться, но и набирать силу. Фактически курс, взятый Сталиным после войны,-это курс на тотальную бюрократию. Многие ведомства стали носить погоны (железнодорожники-в числе первых). Создавались все новые организации, едва ли не главной задачей которых был "контроль за исполнением указаний и решений". Чтобы намертво "закрепить" колхозника на селе, его лишили паспорта. Ссылки и высылки продолжались до конца 40-х годов, и ведомство Берии не оставалось без работы.

Всех обществоведов окончательно превратили в бездумных комментаторов "великих" догм. В обиход вновь вошли утомительные и отупляющие ритуалы славословия "вождя". По-прежнему крайне опасной была откровенность даже с близкими людьми. Интеллектуальные надсмотрщики "от культуры" под руководством Жданова убивали свободу мысли. Усилившийся бюрократизм вновь стал быстро взращивать самый опасный для общества плод: безразличие и равнодушие труженика, готовность только к исполнению;

усиливалась нравственная деградация многих людей, выражающаяся в дуализме личности (одно на словах - другое на деле). Партия все больше становилась тенью государства. Или наоборот: государство становилось тенью партии. Никто не мог иметь своего мнения, отличного от официального. Слова Пушкина, сказанные так давно, вновь как будто стали актуальны: "...отсутствие общественного мнения, это равнодушие ко всякому долгу, справедливости, праву и истине... Это Циничное презрение к мысли и к достоинству человека". Уравнительный социализм вопреки лозунгам стал рождать, хотя это и выглядело парадоксально, бюрократическую элиту.

Так Сталин использовал плоды Победы "для внутреннего пользования": сознательно и решительно консервировал Систему. На подлинное социальное творчество он был так же неспособен, как и в 20-е годы. Чтобы поддерживать и поднимать свой и без того беспредельно высокий статус "гениального вождя", он эпизодически, но достаточно регулярно снимал, убирал, смещал то секретаря обкома, то министра, то маршала, то иного деятеля, обвиняя их либо в аполитичности, либо в злоупотреблении властью, либо в пренебрежении высокими указаниями, либо в слабой заботе о людях. Сталин и так был в глазах народа "добрым царем", а подобные шаги поднимали его авторитет еще выше. Даже сегодня такой стиль многим нравится: уж Сталин-то, мол, не допустил бы рашидовщины и чурбановщины! Однако если вдуматься, то при всей внешней парадоксальности, самые глубокие корни бюрократического перерождения многих руководителей "послесталинского" времени возникли именно тогда. Попав в среду, где не было страха и "твердой руки", эмбрионы регионального, номенклатурного, ведомственного всевластия и вождизма тут же пошли в рост. Система бесконечных административных запретов при бездействии подлинно социалистических экономических рычагов, при низкой нравственной культуре, при полном отсутствии гласности оказалась неэффективной. Стоило физически, а затем в определенной мере и политически уйти Сталину, как стало ясно: консервация Системы лишь углубила кризисные явления в настоящем я будущем. Люди смогут спустя годы сказать: абсолютная власть развращает абсолютно.