У нас будет ребёнок! (сборник) - Улья Нова

– Совсем ты у меня писать разучилась, пока дома сидела. Смотри, какая очередь выстроилась.

Она и правда все делала медленно, тщательно, с оглядкой на какие-то справочники и таблицы, только от нее пациентки уходили почему-то довольные и не пеняли на потраченное время.

Меня она тоже взяла под наблюдение, быть может, от испуга. Могла и отказаться, но вспомнила, что пациент вправе выбирать лечащего врача. Думаю, она не пожалела, потому что маньяком я оказалась кротким, терпеливым, и вскоре наши отношения скорее напоминали дружеские.

– На мобильный позвони, скажу, когда подойти, чтобы долго не сидеть.

– Да я посижу, посижу…

В очереди завязывались разговоры, обсуждались сроки и роддома – мир беременных обволакивал, замыкал в своей сфере, я плавала в нем словно зародыш в околоплодных водах материнской утробы. Ходила туда не за анализами и диагнозами, а за успокоением и защитой от самой себя.

– Кажется, он перестал двигаться, – говорила я врачу, явившись в очередной раз без талона.

– Да с чего ты взяла?

– Чувствую. Наверное, случилось что-то плохое.

Врач брала трубочку, похожую на рожок, я ложилась на кушетку, и мы слушали: она живот, я – ее молчание.

– Как? – спрашивала, с трудом выговаривая три буквы, будто это были три валуна, каждый из которых мне, как Сизифу, предстояло вкатить на гору.

– Нормально, – пожимала она плечами.

– Ладно, скоро еще зайду.

– Главное, не думай о плохом. Снаряд дважды в одну воронку не падает. Заходи, когда хочешь.

Она понимала, что работает сейчас психотерапевтом, а не гинекологом.

С первыми заморозками рассталась с каблуками и купила себе «беременные» сапоги – темно-коричневые, замшевые, на сплошной толстой ребристой подошве, настоящие чуни «прощай молодость». Пару им составил «беременный» пуховик, в который можно было бы завернуть двоих.

Еще вполне влезала в остальное – привычное, но сапоги и пуховик стали не просто одеждой и обувью, а униформой, защитным оперением. В них я окончательно превратилась в утку и даже ходить стала по-утиному: не спеша, вперевалочку, оставляя на снегу следы, как поднимающийся в гору лыжник – елочкой.

В разговорах с мужем по-прежнему старательно избегала слова «ребенок». Он выучил правила игры и не спорил: мы ждем не ребенка, а плод. Вот так безлично – плод, без имени.

«Почему?» – спрашивала Маринка по телефону, которая уже придумала имя девочке. К счастью, она не понимала, что терять плод не так больно, как ребенка. Плод – это как поспевший арбуз или дыня.

Ты купил арбуз на базаре, несешь домой, предвкушая трапезу. Но вот не удержал, уронил, сочная мякоть разлетелась по асфальту красными ошметками… Пусть арбуз не будет мальчиком Васей или Петей. Зародился там какой-то плод, черт его знает, когда ему вздумается упасть с ветки или из рук.

Но тяжелеющий живот все же диктовал свое. Потихоньку я стала советоваться с дремлющим там плодом о делах житейских. Например, о том, какие фрукты нам лучше купить, какой дорогой поехать, чтобы не попасть в пробку, и что мне надеть на новогодний корпоратив, как он считает?

Плод лишь пинался невпопад, а по ночам будто переворачивался с боку на бок, но невозможность построить диалог не останавливала. Я все время находилась в состоянии внутреннего, обращенного к нему монолога. Мне стало казаться, что пока я с ним разговариваю, у него просто не хватит совести бросить меня, оставить одну, предать.

Так, завлекая плод разговорами, убалтывая его, доходила до положенного с определенного срока беременности дневного стационара – в родной консультации. Там меня уже ждали – за прошедшие месяцы, как всякий тихий, незлобивый маньяк, сумела приучить к себе окружающих.

Теперь с полным правом ходила в консультацию каждый день, лежала под капельницами и в саркофаге аппарата абдоминальной декомпрессии. Мне не нравилось само слово и то чавканье, с которым аппарат заглатывал всю нижнюю часть тела, а главное, реакция плода – он, как и я, замирал, прислушиваясь к тому, что творится снаружи. Но я-то видела, что к диковинной штуковине стоит очередь беременных, страстно, до ругани желающих первыми оказаться в ее пасти, и что, сдуваясь, выпуская из себя очередную пациентку, выглядит она вполне безобидно. Но внутри как в умозрительной философской Платоновой пещере реальность могла казаться совсем иной – пугающей, опасной, смертельно опасной.

Что, если предназначенный для вынашивания аппарат окажется вреден для моего Платона? На последнем 4D-узи плод не поместился на экран, поэтому врач записала нам видеофайл частями: вот плод шевелит руками, вот ногами, а вот его голова.

– Панорамная съемка у вас не предусмотрена? – осведомился муж.

– За панорамной раньше надо было приходить, – парировал врач.

Древнегреческого юношу Аристокла прозвали Платоном – от греческого «platos» – широкий, крупный. Он вошел в мировую историю как философ Платон. Наверное, всех мам всех Платонов спрашивают: вы его в честь философа назвали? Не знаю, как все, я выбрала Платона из-за platos – потому что по ширине на УЗИ не влез.

В мыслях о Платоне и его возможном недовольстве абдоминальной декомпрессией, а точнее – причмокиваниями и посвистами снаружи пещеры, после дневного стационара ездила на работу.

Я давно была в декрете и передала дела новой, занявшей мое место сотруднице, но не могла расстаться с причастностью общему делу. На новогоднем корпоративе в нашей транспортно-логистической компании все отметили чрезвычайно удачный фирменный календарь на две тысячи девятый год Быка – на торпеде под лобовым стеклом фуры сидят, обнявшись, двое в брендированных тишотках – корова и бычок. Отдельным тостом отметили ребрендинг логотипа – в одной большой машине, как в матрешке, заключена машинка поменьше.

– Свежее решение, – отметил довольный Дмитрий Николаич, а его партнер по бизнесу хмыкнул и посмотрел на мой живот.

Мне все казалось, что я мало сделала для компании, и жаждала далее усовершенствовать фирменный стиль. «Занимайся здоровьем, но о работе не забывай», – сказали же мне семь месяцев назад. Я и не забывала. Капельницы, декомпрессия – и на кольцевую.

Вокруг происходило странное: на заправочных станциях от меня шарахались другие водители, хотя я не делала ничего плохо. Подъезжала – сначала выходил живот, потом, вцепившись в края дверцы, тяжело вылезал водитель в пуховике и утиной походкой шел к кассам.

В начале февраля, когда я мыла ледяной водой из шланга свой «Форд»-«бегемотик» среди фур и КамАЗов, ко мне подошли оба «качка» – учредителя.

– Мы все можем, – сказали они почти хором. – Но роды никогда не принимали. Хватит.

В феврале наступила тишина. Телефон замолчал сразу и вдруг. На работе не ждали: я оказалась в настоящем декрете, который обернулся безвременьем. Дневной стационар, сколь ни уступала свое место под капельницами и чавкающим монстром, заканчивался к обеду.

Плод Платон ворочался, а значит, идти к моему врачу было верхом наглости.

Принялась ходить по детским магазинам – ничего не покупая, приглядываясь. Однажды не удержалась – купила ползунки, они потянули за собой прочий младенческий гардероб.

Дома покупки не рассматривала и даже не распечатывала. Как есть, с чеками, просто кидала пакет на пакет в угол за входной дверью, чтобы, в случае чего, подхватить и вынести как мусор. Хоть у плода и было имя, но он по-прежнему мог обмануть и предать меня. Уйти, хлопнув дверью одного лишь слова в анамнезе: «выкидыш».

«Академия осмысленного родительства», – прочитала я как-то в рекламе.

– У нас ведь осмысленное родительство? – на всякий случай уточнила у мужа.

– У тебя с избытком, – кивнул он и открыл кошелек, потому что еще не знал, что его ждет.

А ждали его тренинги аккурат во время любительского футбола.

– Охххх, – только и мог сказать он, но я в то время уже не могла перегнуться через собственный живот, чтобы застегнуть «беременные» сапоги, поэтому результат битвы за свободное время оказался предрешен.

Жены сидели на скамейках, мужья в ногах на ковролиновом полу, и лица их не выражали добрых чувств, разве что немного осмысленного родительства, иначе бы не пришли.

– Когда ваша жена в разгар родов будет кричать: «Эпидуралку! Умоляю, дайте мне эпидуральный наркоз!», тихо шепните ей на ушко: «Дорогая, в подарок за мучения я куплю тебе норковую шубу». Нет, лучше: «Новый «Мерседес», – напутствовала несчастных директор курсов, наш тренер, пышная блондинка, мать семерых детей – девочек.

Ее муж, знойный кавказский мужчина, сидел за музыкальным центром и отвечал за лирические проигрыши в перерывах.

– Хотя бы «Рено Меган», – встряла слушательница, но ее тут же зашикали.

– А важнее всего механизм импртинтинга, – продолжала блондинка. – Присутствие мужа на родах необходимо для того, чтобы сразу приложить увидевшего свет младенца к обнаженной груди отца. Он уже помнит мать, но тут же запечатлеет в своей памяти отца. Эти первые минуты чрезвычайно важны для дальнейшей тесной духовной связи.