Титаны и тираны. Иван IV Грозный. Сталин - Эдвард Радзинский

Коба мог наблюдать поразительные результаты. За кратчайший срок Троцкий создал большевистскую армию из усталой митингующей орды.

Но Коба помнил: когда свершился Октябрьский переворот, Каменев, заискивая перед солдатами, первым декретом предложил отменить закон о смертной казни для солдат. И Троцкий согласился. Ленин, прибывший в Смольный, узнал об этом декрете и возмутился: «Вздор! Как же можно совершить революцию без расстрелов?»

Декрет похоронили. Уроки Учителя…

Глава 8. «Специалист по катастрофам»

Деревня отказалась задаром отдавать хлеб большевикам. Кулаки, то есть самые умелые земледельцы, начали прятать добытый трудом и потом хлеб. Ленин организует комитеты бедноты. Самые ленивые, озлобленные крестьяне получают власть. Из города в деревню посылаются вооруженные отряды рабочих. Вместе с беднотой они должны отобрать хлеб у кулаков.

Но продовольственные отряды хлеба доставали мало — зато быстро превращались в пьяные банды грабителей. Петроград и Москва погибали от голода. И, отправив на фронт Троцкого, Ленин отправляет за хлебом вторую свою надежду — Кобу.

29 мая Коба назначен руководителем продовольственной комиссии на юге России. Он отправляется в Царицын — важнейший форпост большевиков на юге, откуда слабым ручейком продолжает течь хлеб с Северного Кавказа. Коба должен превратить этот ручеек в поток.

Из воспоминаний Федора Аллилуева: «В 1918 году товарищ Сталин сказал мне: «Иди ко мне работать секретарем в наркомат». Весь аппарат товарища Сталина в то время составляли: секретарь — я, и машинистка — моя сестра».

И вот в самом конце мая наркомат опустел: вся троица начала готовиться к путешествию…

Аллилуев: «Иосиф Виссарионович предупредил меня об отъезде в Царицын всего за пару дней. Я привык ему повиноваться, не рассуждая».

4 июня на Казанском вокзале, забитом мешочниками и полуголодными беспризорными детьми, появились трое: девушка, высокий молодой человек и маленький грузин средних лет. Троицу сопровождал отряд красноармейцев. Только после длительной перепалки Кобы с начальником вокзала и дежурным (несмотря на предписания Совнаркома и грозный мандат) им был предоставлен поезд. Что делать — мало кому был известен тогда Коба… Нерешительно, останавливаясь у каждого семафора, состав взял курс на Кисловодск.

Все трое собрались в салон-вагоне. Он принадлежал прежде звезде цыганского романса Вяльцевой и был весьма игриво обит небесно-голубым шелком.

В мае 1918 года весь юг страны был охвачен безумием хаоса, так что вряд ли путешественники могли быть уверены, что непременно увидят Царицын. Немцы продолжали медленное наступление, на подступах к городу действовали восставшие казаки генерала Краснова, и отряды анархистов с черными знаменами появлялись у стен Царицына — они то дрались с немцами, то поворачивались против Советов. Среди горских племен царило постоянное возбуждение, и никто не знал, чем оно закончится.

Поезд мог быть захвачен и немцами, и казаками, и анархистами… Кем он только не мог быть захвачен!..

Коба ночевал в салон-вагоне, брат и сестра — в отдельных купе.

На юг шла единственная дорога, забитая воинскими эшелонами. «Поезд двигался еле-еле, на каждой станции начальники жаловались: «Вчера путь казаки разобрали», — вспоминал Федор Аллилуев.

Коба понимал — надо торопиться. Времени в обрез, и, кроме того, с каждой задержкой увеличивается вероятность нападения. По ночам затемненный поезд проскакивал станции или прятался на запасных путях. Станции темные, грязные, на платформах пьяные крики солдат, звуки гармоник, а чаще выстрелов. Разгулялась Русь… Но поезд сможет за себя постоять. В вагонах — отряд Кобы в 400 человек, среди них гвардейцы революции — латышские стрелки. Ленин отправил Кобу на юг с самыми широкими полномочиями…

Федор Аллилуев: «В пути получили телеграмму Орджоникидзе: «В Царицыне восстал анархист Петренко».

Власти попытались эвакуировать из города золотой запас и ценности, изъятые из сейфов буржуазии. Этот эшелон с золотом и поджидал отряд Петренко, пустив навстречу ему порожние вагоны. Поезда столкнулись. Убитые, раненые, кровь, стоны… Залегшая у полотна банда ворвалась в эшелон. Забрав деньги, они, как положено в те времена, устроили митинг с пламенными речами о революции среди трупов и горящих вагонов. Митинг постановил: деньги — народные и принадлежат народу. Начали делить золотые монеты, прятать их под грязные портянки. Попутно стаскивали сапоги с убитых и достреливали оставшихся в живых. За этим занятием они и были застигнуты бронепоездом Орджоникидзе, окружены и тотчас сдались.

Но в ту же ночь остатки бандитов во главе с Петренко и знаменитой атаманшей Марусей ворвались в город. Маруся (Мария Никифорова) была воспитанницей Смольного института. Теперь вместо томных подруг эту кокаинистку в белой черкеске и лохматой папахе, безумную в похоти и жестокости, окружала пьяная голытьба. Но и на этот раз бандитов постигла неудача. Атаманшу Марусю расстреляли прямо на улице…

«Вскоре получили вторую телеграмму от Серго: «Петренко пойман и расстрелян», — писал Федор Аллилуев.

Такова была обстановка в городе накануне приезда Кобы.

Федор Аллилуев: «К утру 6 июня начались бесконечные пути вокруг Царицына, забитые составами… Возникает грязно-белое здание царицынского вокзала… За обедом в гостинице я мог убедиться в продовольственном благополучии города. Еще три дня назад Сталин угощал нас своим наркомовским обедом: суп из воблы с кусочком черного хлеба. Здесь за полтора рубля — первоклассный обед».

Край задыхался от изобилия хлеба. Но как привезти его из глубинки в Царицын? И как переправить в Москву?

Коба начинает решать проблемы революционно — с расстрелов. Так он внушает уважение к своим решениям — расстреливает всех, кто замешан в спекуляции и контрреволюции. Или может быть замешан.

«Ни дня не проходит без расстрелов в местной ЧК», — писал Анри Барбюс, французский литератор, восторженный почитатель Сталина. Город представлял собой безумную смесь всех течений, порожденных революцией. Здесь собрались и эсеры, и анархисты, и монархисты. Так что расстреливать было кого.

По ночам заводили грузовики, чтобы заглушать выстрелы и крики. Трупы расстрелянных сваливали в мешки и хоронили при лунном свете. Под утро родственники уже копошились у могил, разрывали свежие ямы, искали близких.

В эти дни Коба приказал расстрелять по подозрению в заговоре инженера Алексеева. Его мать была известной революционеркой-народницей. Ленину сообщили об аресте, и он телеграфировал: «Привезти Алексеева в Москву». Но Коба не меняет своих решений. Его слово должно быть законом… Вместе с Алексеевым были расстреляны двое сыновей — мальчики 16 и 14 лет. Валентинов писал: «Сталин объявил солдатам, не хотевшим в них стрелять, что это дети белогвардейского генерала Алексеева!»

Этого было достаточно — расстреляли.

Вскоре Коба телеграфирует Ленину: «Несмотря на неразбериху во всех сферах хозяйственной жизни, все же можно навести порядок. Через неделю отправим в Москву около миллиона пудов…»

Все это время Коба живет и работает в вагоне.

«Вагон в течение двух с половиной месяцев был боевым штабом… 40 градусов жары, и вагон накаляется, как жаровня. Крыша и ночью хранит свое тепло. В вагоне неизвестно, что такое прохлада», — писал Федор Аллилуев.

После расстрельных ночей, в пылающем жарой вагоне все и случилось… Юная секретарша Надя Аллилуева после Царицына стала женой Кобы.

Это было время революции. Они не нуждались в официальных церемониях. Они попросту объявили себя мужем и женой.

В том же 1918 году наступает странное помешательство Федора Аллилуева — автора цитируемых записок. Он пережил какой-то шок, после которого всю жизнь помрачения рассудка чередовались у него с редкими просветлениями, когда Федор мог работать и писать.

Светлана Аллилуева в своей книге приводит объяснение этого помешательства: однажды отряд Камо решил разыграть Федю. Все притворились убитыми, вымазавшись для достоверности бычьей кровью. Федор увидел эту картину — и сошел с ума.

Видимо, такое объяснение дали Светлане родственники, когда она подросла. Но оно чрезвычайно странно для того времени, когда убийства случались на каждом шагу, когда трупы валялись в том же Царицыне прямо на улицах, а смерть и кровь были бытом.

И я вспомнил один рассказ, который порой приводится даже в серьезной научной литературе: будто во время путешествия в Царицын Надя была попросту изнасилована Кобой. На ее крик ворвался в купе отец, и Кобу под пистолетом заставили жениться.

В этом пошлом вымысле с перепутанными действующими лицами, возможно, сохранились отголоски подлинной трагической истории. Конечно, Надя была влюблена в революционного героя, к тому же в ней текла страстная цыганская кровь. Так что все действительно должно было произойти в том раскаленном вагоне, куда после безумия расстрелов возвращался ее мрачный возлюбленный. И был крик страсти в ночи, на который поспешил несчастный Федя, и, вбежав в незакрытое купе, увидел обожаемую сестру и старого грузина (он должен был казаться ему стариком — этот сорокалетний грузин, которого он боготворил)… Страшно крушение чистоты в молодые годы, и не всегда могут пережить его юноши-идеалисты.