Царская чаша. Книга I - Феликс Лиевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Облачаться изволишь?
– Не надо. Так останемся, – он поднялся с тронного кресла, выпрямился. Федька и Наумов накинули на его расправленные плечи, поверх монашеской чёрной рубахи, царскую шубу. Спальники с низкими поклонами поднесли шапку, поясной кинжал и посох.
Позади собрались государевы ближние в торжественных одеждах. Впереди побежали дворцовые стрельцы, и белоснежные рынды с сияющими секирами выстроились сопроводить появление царя перед почтительным молчанием обширной, разноцветной и разнородной толпы. Вся она колыхнулась при виде Иоанна, и стала с обнажёнными головами коленопреклоняться, кроме высшего священства, стоящего впереди всех.
То была победа.
Ставил Иоанн на страх одних и расчёт других, и то, что, наверное, ненависти взаимной вопреки согласия им достанет, чтоб страхи с расчётами объединить, и более, чем его, царского, единоличного гнева, направленного изменникам, убояться гнева народа, тьмы черни посадской, вовсе от такого осиротения обезумевшей, ещё живо помнящей проклятое безвластие семибоярщины. Когда они, старые роды боярские, а не малолетний их законный государь, всем правили, и никто о народе не думал и никак не заботился, а лишь за свои блага каждый с другим дрался… Убоялись теперь сильные эти беспросветной черни, да горожан, к Афанасию явившихся с плачем упрошать за государем идти, обратно на царство упросить, от ворога защитить, законы учредить, беззаконие же пресечь, иначе сами они с опальным боярством расправятся, потому как дальше быть, никто не знает… Невообразимое кровопролитие и смута назревала, готовая случиться без него.
И вот теперь соглашался Иоанн вернуться в Москву, но только при своих требованиях. Немедля наказал явиться к себе в Слободу Челядину, Висковатому, Салтыкову, Чёботову… Им же надлежало подготовить собрание Думы, перед коим изложить желает государь, каково себе дальнейшее видит на престоле Московском. Где он, снова крест земного царства – по их настоянию – принимая, имеет право казнить изменников и миловать верных подданных по своей царской воле. А за то, что им, с духовенством и боярством, далее бок о бок судьбы мира русского вершить, требует он, царь и великий князь всея Руси, законную себе во владение вотчину, удел свой, точно вдовью долю неприкосновенную, и нарекает её своей опричниной. Что за опричнина такая, про что это царь говорит, если не про Слободское хозяйство и землями, и с государевой избранной тысячей, и как тогда с прочим будет, толком не знал никто. Об этом и готовился государев указ в следующий месяц.
Немногим позже государь повелел передать срочно в Троицкую Лавру его царский заказ. Пошить стараниями окрестных обителей для всей личной, избранной слободской гвардии простые чёрные кафтаны на зиму и на лето грядущее. И – клобуки с оплечьями, для удобства конных гвардейцев, тоже чёрные все, без знаков каких-либо, из полотна шерстяного самого простого и крепкого.
Себе же Иоанн согласовал чёрное облачение с Иваном Бутом, первым швейным мастером Слободы.
За все нескончаемые дни и ночи терзаний возликовав сейчас душой, едва отдохнув телом, государь с ближними советниками новою необозримою задачей озаботился: как теперь отвоёванное не утерять. Словесное согласие просителей, против который Иоанн один как бы стоит, ничего ещё не значило, а надо было так придумать и сделать, чтобы от данного слова никто уже не мог отступиться, не нарушив законности и не получив возмездия.
Отслужили в Слободе молебен, и седьмого января отбыли все иерархи, и прочий народ. С ними был отправлен в Москву Мстиславский, и несколько человек из дворянства. Иоанн особо передавал от себя сожаление о недуге своего митрополита, и упование на беседу с ним по возвращении в Москву.
"И потом, по грехом Руския всея земли, восташа мятеж велик и ненависть во всех людях, и междоусобная брань и беда велика, и государя на гнев подвигли, и за великую измену царь учиниша опричнину" – будет записано среди прочего в новой странице Лицевого свода по исходу этих дней.
Ввечеру, восьмого, гудела Слобода. В кострах караульных плясали лихим смехом лица стрельцов, коим прям на места караульные выставлено было по бочонку мёду. Носились молодцы на конях с посвистом по площади, всюду тьма с огнями играла, точно котёл смолы закипал, подспудно, с самого того, когда пронеслось вихрем по опричнине, что государь, за себя вставши, себя отстоявши, на их плечи верные оперевшись, желает радостью этой поделиться.
Почитай, вся тысяча государева окрест скопилась, а перед большим крыльцом – триста будущих сотников опричных, все в чёрном, как один. Как и государь их.
Вышел на высокое крыльцо Иоанн и смотрел на своё воинство, гордо и жадно выпивая могучий дружный приветственный крик, его славящий… Поднял руку – всё тотчас смолкло.
– Кончен Великий пост! Да дело великое только начато. А посему, отдав Богу Богово, возрадуемся и потешим себя славною гульбою, содружным весельем, каждым из вас заслуженным!
Снова громовой восторг был ему ответом.
– Вскоре ждёт нас служба и труды! А нынче желаю веселие чаять! Гойда! Гойда!!!
Федька, обойдя свиту царя на широкой лестнице, спустившись и ставши перед ним, с поклоном, с шальной улыбкой, подал ему полную чашу. Государь выпил её до дна, и ударил кубком об каменные ступени. Разлетелось на куски бесценное венецианское гранёное стекло, как дар удаче – и знак к началу праздной свободной ночи.
Развернувшись, дал мимолётный знак Федьке следовать за собой. Свита расступилась и сомкнулась за ними.
Захлопнулась дверь опочивальни, и дальше никакого уже чину не было. Обоих трясло одинаково, обоим невмочь было разоблачаться особо и церемониться. В пять минут, в хрипе и тяжких вскриках, в жестокости животной выбросили накипевшее. И чёрный Федькин кафтан, и чёрная царёва риза окропились вином и семенем; и так, не добравшись до кровати, точно звери, упивались оба друг другом.
Глава 12. Скоро сказка сказывается
Александрова Слобода.
Январь 1565 года
– В некотором царстве, в некотором государстве, на море-окияне, на острове Буяне растёт дуб зелёный, под дубом бык печёный, у него в боку нож точёный; сейчас ножик вынимается, и сказка начинается, – так, важно, со всей серьёзностью заводил Федькин голос, спьяну и надрыву вчерашнего, греховного, хрипловатый слегка и густой. Было дело в сенях покоев государевых, пред самой опочивальней, и было их, вместе с государем, тут малым кружком девятеро: Охлябинин, Вяземский, Зайцев, да двое рынд новых, тутошних, из младших родичей царёвых ближних, ещё в канун переезда избранные для дворцового Слободского служения, да прежних спальников тоже двое, как на подбор красавцы все. Иоанн, полулёжа, отдыхал на застеленной ковром и подушками лавке, на которой обычно ложился Федька в часы, когда государь желал в спальне своей
