Астронавт Джонс. Сборник научно-фантастической прозы - Роберт Хайнлайн

Свобода сел и сделал вид, что не замечает поднявшегося гама, и поэтому все быстро умолкли. Тогда он продолжил:

— Конечно, эта система будет несколько изменена. Я не намерен вовлекать в нее безнадежные семьдесят пять процентов населения. Пусть живут в свое удовольствие. Не составит труда завысить приемные стандарты, чтобы чернь осталась в стороне. Мне же нужен указ, предусматривающий государственное финансирование и официальные требования ко всему основному образованию. Я оставляю в покое ремесленные центры, академии, монастыри и другие полезные или безвредные учебные заведения. Но школы, где преподавание ведется в соответствии с принципами конституционализма, будут объявлены школами недопустимо низкого стандарта. Я уволю учителей и заменю их хорошими преданными наемниками.

— Может возникнуть недовольство, — предупредил Дилоло.

— Да, но не думаю, что недовольных будет слишком много. Конечно, родители будут возражать. Но что они смогут сказать? Ведь государство во внезапном приливе щедрости снимает с их плеч тяжесть платы за обучение (неважно, откуда мы возьмем средства для этого) и обеспечивает качественные занятия и знания их детей и их адаптацию в обществе. Если же у родителей появится желание дополнительно внушить своим чадам собственные маленькие смешные идейки, то они смогут заниматься этим по вечерам и во время каникул.

— Ха! — усмехнулся Чандра. — Много пользы тогда принесет эта реформа!

— Именно много, — согласился Свобода. — Саму философию мы трогать не будем. Однако ты не усвоишь ее как следует, слушая по часу в день лекции усталого отца, в то время как тебе хочется поиграть с друзьями в мяч. К тому же твои неконституционалистически настроенные одноклассники будут высмеивать твои странности. Родители вряд ли будут способны организовать общественную поддержку своих интересов. Их потомство, воспитанное в подобном духе, никогда не устроит революцию, и мы убьем конституционализм в его же собственной колыбели.

— Однако вы все еще не доказали, что результат стоит того, чтобы беспокоить себя этим убийством, — съязвил Новиков.

Ларкин мстительно поддержал его:

— Я знаю, в чем причина. В том, что единственный сын мистера Свободы — конституционалист. В том, что они порвали свои отношения десять лет назад и с тех пор не разговаривают!

Глаза Свободы побелели. Его взгляд остановился на Ларкине и застыл. Ларкин начал ерзать, вертеть в пальцах карандаш, посмотрел в сторону, потом назад и вытер с лица пот.

Свобода продолжал смотреть на него. В комнате стало очень тихо. И так же тихо стало в остальных комнатах, изображение которых передавалось сюда из разных точек Земли.

В конце концов Свобода вздохнул:

— Я изложу вам все факты и детали анализа, господа, — сказал он. — Я докажу, что конституционализм несет в себе семена социальных перемен, причем перемен радикальных. Может быть, вы хотите вернуть атомные войны? А может, вы считаете, что буржуазия достаточно сильна, чтобы иметь свой голос в правительстве? Последнее звучит менее угрожающе, но я уверяю вас, господа, что в таком случае Стражей можно будет считать мертвецами. Ну, а теперь, в доказательство моего утверждения, я начну с…

Дом Терона Вульфа оказался на пятом ярусе когда-то респектабельного района. Джошуа Коффин помнил, как почти столетие назад это здание одиноко возвышалось среди садов и только сумрачное облако на востоке указывало, где находится город. Но теперь город с его низкими пластиковыми скорлупками поглотил этот дом. Сменится еще одно поколение, и здесь уже будет территория Нижнего уровня.

— Однако, — заявил Вульф, — я прожил здесь всю свою жизнь и с какой-то сентиментальностью привязался к этому месту.

— Прошу прощения? — Коффин был удивлен.

— Возможно, звездолетчику это понять трудно, — улыбнулся Вульф. — Так же, как, впрочем, и большинству Граждан из категории осторожных, которым вообще незнакомы глубокие чувства. Они даже в большей степени кочевники, чем вы, Первый Офицер. Обычно ты или принадлежишь к семье Стража и обладаешь имением, или являешься безымянным человеком из толпы, слишком бедным, чтобы двинуться куда-нибудь, оборвать свои корни. Но я — исключение, потому что принадлежу к среднему классу, — он почесал бороду и через некоторое время саркастически добавил: — Кроме того, трудно найти квартиру, которая сравнилась бы с этой. Не забывайте, что с тех пор, как вы улетели, население Земли удвоилось.

— Я знаю, — сказал Коффин более резко, чем намеревался.

— Но войдемте же.

Вульф взял его под руку и повел с террасы. Они вошли в комнату старинного стиля с широкими окнами, массивной мебелью и панелями, из дерева, возможно настоящего, с полками, установленными большими и маленькими книгами, и несколькими потрескавшимися от времени картинами, написанными маслом.

Жена коммерсанта, скромная женщина лет пятидесяти, поклонилась гостю и вернулась на кухню. Неужели она действительно сама готовила? Коффин был, непонятно, почему тронут.

— Пожалуйста, садитесь, — Вульф указал на обшарпанный отвратительный стул. — Это антиквариат, но еще весьма функциональный. Если, конечно, вы не предпочитаете современную моду сидеть, скрестив ноги на подушке. Даже Стражи начинают полагать, что это элегантно.

Конский волос заскрипел под тяжестью тела.

— Курите?

— Нет, благодарю, — звездолетчику показалось, что его тон стал теперь слишком чопорным, и он попытался объяснить свой отказ: — Для людей нашей профессии эта привычка не характерна. Соотношение курящих и некурящих в межзвездном полете составляет примерно один к десяти.

Он вдруг запнулся.

— Извините, я не хотел касаться узкопрофессиональных тем.

— О, мне это было бы очень интересно. Именно поэтому я и пригласил вас сюда, заинтригованный вашей лекцией.

Вульф вынул для себя сигару из ящичка:

— Вина?

Коффин согласился на стаканчик сухого шерри. Вино было настоящее и, без сомнения, баснословно дорогое. Было своего рода кощунством угощать им человека с таким непритязательным вкусом, как у Коффина. Однако, как сказано в писании что безосновательная снисходительность к себе — это грех.

Он посмотрел на Вульфа.

Коммерсант был большим, тучным, но все еще энергичным. для своего среднего возраста человеком. Широкое лицо его носило странный отпечаток какой-то отстраненности, как будто одна часть его существа, отчуждения от мира, предавалась исключительно созерцанию. На нем был официальный хитон, впрочем надетый поверх пижамы, на ногах Коффин заметил тапочки. Вульф сел, отхлебнул вина, выпустил кольцо дыма и сказал: