Мартлет и Змей - Олег Яковлев

– А что вы собираетесь делать с теми ужасами леса, о которых шепчутся на улицах? С этим также нужно разобраться: уже дюжину человек нашли разорванными на куски у полей Хетвиста и Бона, что примыкают к лесу Утгарта. Они все ближе к городу…

– Сейчас, Харнет, я отправляюсь спать. – Танкред вытащил пропаренные ноги из лохани, и слуга незамедлительно обтер их куском мягкой ткани, после чего надел на них сухие теплые туфли с острыми носками. – Утром пусть явится ко мне наш разлюбезный лесничий Малкольм. Ему ответ держать…

Барон поднялся из кресла и направился к двери. Слуга вздохнул и начал задувать свечи – господин всегда зажигает их при помощи своего колдовского дара, но тушить их все никак не озаботится…

Вскоре дверь скрипнула и захлопнулась, и леди Софи вновь осталась в кабинете Танкреда в полном одиночестве и кромешной темноте. Быстро выскользнув из-за портьеры, она бросилась к выходу из Логова Змея, и пусть сегодня она не сделала того, что собиралась, но это и не важно – она спасет Сегренальда, она расскажет ему все, что услышала здесь. И если он действительно раскрывает секреты Танкреда каким-то эльфам, то пусть расскажет им про южную дорогу – тогда он снимет с себя все подозрения родственника, и мерзкий Олаф наконец поплатится за все свои злодеяния. Леди Софи была полна решимости – именно такой ею, она верила, ее любимый Патрик был бы восхищен и гордился.

За 6 дней до Лебединой Песни

Черный берег. В лесу Утгарта

Саэгран сидел за походным письменным столом у себя в шатре и внимательно, строчка за строчкой, переписывал на чистый пергамент крохотный свиток, лежавший рядом. Скорее даже перерисовывал, так как записываемые слова представляли собой случайный набор запечатленных на бумаге символов, положение знаков не имело ничего общего с языком. Не было в них строгого размера и элегантности, присущего стихотворным строфам, не наблюдалось ничего похожего на внутренний ритм, по которому, словно кусочки мозаики, собираются тягучие келлейне, нерифмованные айлы, популярные среди простых эльфов. Ничего этого здесь не было. Только лишь безымянные символы, по нелепой случайности, происками темного колдовства или же посредством четко выверенной изощренным разумом схемы обернувшиеся вдруг знакомыми глазу буквами. Те, кто понимал тайну этих загадочных знаков, называли подобные записи шифром.

Закончив копировать таинственное послание, найденное в медальоне у мертвеца на берегу черного озера, Неллике Остроклюв еще раз пробежался глазами по ничего не желавшим ему открывать строчкам. Нужна была хоть какая-то зацепка, тот самый тоненький кончик нити, потянув за который можно распутать кажущийся несокрушимым узел. Если, конечно, все это не фальшивка, подброшенная ему предателем, чтобы отнять у него время и увести со следа. Но для обмана слишком уж хороша вещица – Неллике невольно перевел взгляд на чудесный медальон, лежавший тут же, на столе. Вычурные птичьи крылья отливали лунным серебром в неярком дневном свете, проникавшем сквозь ткань шатра. Птичьи крылья. Птичка… Это не может быть простой, ничего не значащей случайностью. Форма крылышек на медальоне была довольно необычной: она подчеркивала силуэт оперения определенной птицы, но вот какой же?..

Совет Остроклюва носил весьма поэтичное имя Певчих Птиц. В послании от агента в стане барона Танкреда было именно это – упоминание певчих, то есть одного из членов совета. И это, и многое другое – все указывало на предателя в числе старших стражей. Один из семи или, скорее, шести – чародейку Велланте все же стоило бы исключить. Нет, саэгран вовсе не собирался оправдывать ту, что делила с ним ложе, исключительно за ее красоту и умение в плотских утехах. Но у предпочитавшей черные платья ведьмы было меньше всего возможностей вести против него игру – она чаще других была рядом с ним, фактически Остроклюв контролировал каждый шаг эльфийки, особенно с тех пор, как начал подозревать измену. Его поведение вызывало у Велланте искреннее недоумение и в некотором роде даже обиду. Он дорожил ею, как дорожил другими своими вещами, оружием, трофеями или же украшениями. Она любила его – он это знал и умело пользовался этим своим знанием. Она не могла предать, покуда он не давал ей для этого повода.

Значит, одна из шести птичек мужского рода. Но чьи же это крылья на медальоне? Эльф еще раз осмотрел драгоценность – он помнил сотни самых разных птиц, но этой не узнавал. Разве что… Разве что эта птица не живет в лесах и в Конкре не является частым гостем. Тем более странно и наводит на подозрение. К тому же искать нужно именно Певчую. Не так уж и много таких на самом деле…

Остроклюв поднялся из-за стола, подошел к стоящему на земле резному сундуку, в котором он хранил все ценные, не терпящие постороннего взгляда вещи, и, приложив к замочной скважине перстень, открыл его. Порывшись там немного, саэгран наконец извлек то, что искал, – небольшую шкатулку. Деревянный каркас, выполненный из драгоценного белого дуба, обрамляли золотые и серебряные вставки в виде выпуклых изображений певчих птиц, прикоснувшись пальцем к каждой из которых можно было услышать прекрасную трель, пойманный птичий голос, заключенный в плоть дерева при помощи магического заклятия. Еще в юности Остроклюв как настоящий ценитель подобных вещей, увидев шкатулку в доме одного из своих друзей, не смог отвести взгляда. Осознавая, что фамильные драгоценности не продают и не дарят, он даже не пытался купить ее – через несколько лет его бывший друг сгинул, не оставив наследников, а всем его имуществом согласно так кстати оставленному завещанию отныне распоряжался не кто иной, как Неллике. Столько смертей, столько слез, столько горя, и все – из-за одной шкатулки. Но тот, кто посмеется над подобным, тот ничего не понимает в искусстве. Сейчас древний ларец должен был оказать ему помощь, что, по мнению саэграна, просто свидетельствовало о том, что Тиена не случайно послала ему однажды этот прекрасный дар. Угрызений совести он не испытывал вовсе, полагая, что пороки и страсти эльфов, так же, как и их благородные порывы, – всего лишь инструменты в руках божественного провидения.

Саэгран сидел за столом и разглядывал силуэты птиц, изображения которых появлялись и исчезали перед ним, когда он неспешно вращал шкатулку в руках. Каждое из певчих созданий пело ему своим прекрасным голоском, после чего умолкало, освобождая место для следующего пернатого артиста. Остроклюв раз за разом вспоминал каждую из птиц и все больше мрачнел, покуда до его ушей не долетело звонкое «уии-ик», а следом – звонкая и длинная трель. Это пел маленький пестро-серый аудэ, иначе – жаворонок. Неллике улыбнулся, прослушав всю птичью мелодию до конца. Все сходилось. Пальцы ощупывали выпуклые крылышки жаворонка на шкатулке, касаясь резных перьев и тончайших пушинок. Крылья на медальоне были точно такими же и принадлежали именно этой неяркой полевой птичке, которая терпеть не может густых зеленых лесов. Теперь у него было имя, а значит, он наконец-то ухватился за ту неуловимую нить, что приведет к разгадке.