Жизнь Георгия Иванова. Документальное повествование - Андрей Арьев

Интересно в этой статье также перечисление имен тех советских поэтов, что, по мнению Завалишина, испытали влияние Георгия Иванова, стали его «попутчиками»:

Константин Вагинов, Сергей Спасский, Николай Заболоцкий, Леонид Мартынов, Николай Чуковский, Борис Штавеман. Автор, видимо, не знал, что есть у Георгия Иванова в СССР среди поэтов еще более явный и внимательный читатель — Арсений Тарковский.

Николай Татищев первый, сославшись, правда, на устное мнение Кирилла Померанцева, начал говорить на примере стихов ставшей посмертной книги об ивановском апофатизме. В статье «Стихи Георгия Иванова» он привел примеры этого апофатизма, исходя из следующих общих положений:

«…природа Бога не может быть выражена никакими понятиями, заимствованными из опыта мирового бытия. За ее видимостью, то прекрасной, то ужасной, но всегда не логичной, скрывается что-то положительное, какая-то закономерность, но она настолько не соответствует нашему дискурсивному мышлению, что мы не можем даже догадываться о ее смысле <…>. Но иногда нам выпадают мгновенья озарения, когда все вдруг становится ясным. Забытые, эти мгновенья частично сохраняются в глубине подсознанья, и их можно кое-как восстановить в стихах. Стихи, вероятно, и явились из потребности хоть как-то зафиксировать такие мгновения. Озарение может произойти при любых условиях (об этом много в «Дневнике»), но обязательное условие, чтобы по той или иной причине прервалась цепь мысленных ассоциаций. Едва это случится, как происходит озарение (иллюминация)…» («Русская мысль». 1958, №1296, 27 ноября).

Как пример этой «иллюминации» Татищев тут же приводит стихотворение Георгия Иванова «Сознанье, как море, не может молчать…». Даются в статье и другие образцы ивановского апофатизма.

Через год после смерти поэта Юрий Терапиано подвел итог в статье «Поэт и современность»:

«Выявив мироощущение послереволюционного человека, Георгий Иванов стал на сторону побеждаемого современной жизнью неисправимого мечтателя-индивидуалиста, заранее обреченного на поражение, но все же готового до последнего вздоха отстаивать свое право на свободу и внутреннюю независимость.

В такие напряженные эпохи, как наша, многие, естественно, склонны требовать от поэта прямого участия в борьбе, т. е., по существу, навязывают ему тот же «социальный заказ», что и марксисты.

Грань между творческим откликом и извне заданным социальным заказом было бы очень трудно провести, если б не существовало понятия свободы творчества, о котором многие сейчас забывают.

Всякая попытка что-либо навязать поэту извне снижает поэзию, лишает ее крыльев, превращает ее в скучную «лакировку», которой сейчас полна советская литература.

Социалистический реализм, т. е. обязанность писателя считать волю миллионов выше собственной воли, <…> уничтожает всякое настоящее творчество.

<…>Георгий Иванов ненавидел тупость, рутину и самодовольство так называемых «победителей жизни» — торжество материалистической пошлости и коллектива над личностью, унижение количеством — качества <…>

Поэзия суверенна, автономна, выше всякой эпохи, всякой злобы дня и не может служить никаким иным целям, кроме той „смутной, чудной музыки", которую слышит „только он"» («Русская мысль». 1959, № 1414, 29 авг.).

Итог поэтической деятельности Георгия Иванова совсем не всюду в эмиграции был встречен благосклонно. Негативные отзывы Дмитрия Кленовского (см. с. 203 наст, издания) можно счесть более или менее частным делом. Но вот в парижском «Русском воскресении» (1959, 17 янв.) Г. Месняев в статье «Судьба поэта» «подвел итоги» так:

«Исчезновение надежд, безотрадность грядущего, страх и пугающая неизвестность этого будущею, безнадежная старость — привели к тому, что в последнее десятилетие перед смертью творчество Георгия Иванова стало отличаться ярко выраженным отчаянием, доведенным до предела пессимизмом, отрицанием, неверием, нигилизмом. Для того, чтобы побороть такие настроения и сохранить веру в жизнь, надо было бы иметь немалый запас здоровых понятий и убеждений, почерпнутых из здоровых национальных источников. К сожалению, такого запаса у Георгия Иванова не оказалось. „Милый вздор", который утешал его еще в России, на пороге его юной жизни, к концу этой жизни обратился в нигилистическую „трын-траву" <…>. К концу своей жизни „князь" зарубежной русской поэзии потерял буквально все, чем люди живы. Неверные пути, по которым он пошел в начале своей сознательной жизни, — привели его к настоящему духовному провалу».

Слова, под которыми мог бы подписаться хоть Жданов, хоть Хрущев… И в эмиграции среди некоторых претендующих на «духовное пасторство» мыслителей отношение к поэзии отличалось той же самой морализаторской скудостью, что в метрополии.

БИОГРАФИЧЕСКАЯ КАНВА

1894

29 октября (10 ноября) в потомственной военной семье родился Георгий Владимирович Иванов — в имении («околица») Бренштейнов Пуки-Барше (Пуке, Пуке-Барше) Тельшевского уезда, Сядской волости, Ковенской губ. Отец — подполковник в отставке, артиллерист, из полоцких дворян, мать — рожд. баронесса Бренштейн. Детские годы частично проводит в Студенках, имении («фольварк»), входящем в состав владений князей Радзивиллов, затем Витгенштейнов и Гогенлоэ, на реке Уше, в Минской губ. Новогрудского уезда.

1905

15 августа. Зачислен казеннокоштно в Ярославский кадетский корпус.

1906

Переведен во 2-й класс корпуса, высшие баллы — по закону Божию — 11, географии — 10, рисованию — 9, грамматике, французскому, арифметике и чистописанию — по 7 (при 12-балльной системе).

1907

16 января. По просьбе отца переводится из Ярославля во 2-й Петербургский кадетский корпус. В январе — мае не присутствует на занятиях по болезни (очевидно, как раз в это время умер отец). Не аттестован. Оставлен во 2-м классе.

1908

Закончил 2-й класс корпуса, успехи средние, ниже прежних.

1909

Оставлен в 3-м классе корпуса по болезни. Знакомство с Г. И. Чулковым, С. М. Городецким. Первые стихи, рассылаемые по газетам и журналам.

1910

Январь. Первая публикация стихов в петербургском еженедельнике «Все новости литературы, искусства, театра, техники и промышленности».

Май. Закончил 3-й класс корпуса: история — 10, закон Божий и французский — 9, словесность, письменные работы, естественнная история, рисование — 8, немецкий, арифметика — 7, чистописание — 6. Переведен в 4-й класс с работой по немецкому языку. Болел — «коревая краснуха».

14 сентября. Рекомендован С. Городецким М. Кузмину для принятия в Академию стиха.

Ноябрь. Знакомство с А. А. Блоком (м. б., позже). Публикация в «Кадете-Михайловце».

1911

Публикации: еженедельники «Gaudeamus», «Весна», «Шиповник», «Всеобщий журнал», журнал «Нива».

24 февраля — 17 апреля. «Находился в отпуску по болезни: неврастения».

17 марта. Объявление в «Gaudeamus»: с № 7 (10 марта) «художественным отделом» заведует Георгий Иванов.

Апрель — июнь. Регулярно бывает у Кузмина. Май. Закончил 4-й класс корпуса: по закону Божию, грамматике, письменным работам, естественной истории, истории — 9, геометрии — 8, географии, рисованию — 7, французскому, немецкому, алгебре — 6. «Духовное развитие идет хорошо, но односторонне; способности средние, внимателен, прилежен и любознателен. Пишет стихи в декадентском вкусе».

Июнь — сентябрь. Живет в Гедройцах (Гедрайчай), имении в Виленской губ.

Осень. Сближение с Игорем Северяниным, Граалем Арельским и др. эгофутуристами.

25 октября. Приказом № 232 «уволен из корпуса на попечение родителей» (из 5-го класса) «согласно прошения его матери». 18 ноября. У Блока на Малой Монетной, 9.

Декабрь. Выход в свет «Отплытья на о. Цитеру» (на титуле 1912 г.).

1912

Публикации: газеты «Нижегородец», «Петербургский глашатай», журналы «Новый журнал для всех», «Гиперборей», «Сатирикон».

13 января. Знакомство с Н. Гумилевым в «Бродячей собаке» (conference по поводу 25-летия поэтической деятельности К. Д. Бальмонта). Там же Ахматова, Вас. Гиппиус, С. Городецкий, М. Долинов, О. Мандельштам, М. Моравская, И. фон Гюнтер и др.

Зима. Приглашен Н. Гумилевым в «Цех поэтов».

Весна. Выход из Ректориата Академии Эго-поэзии.

Май — середина сентября. Гедройцы. Переписка с А. Д. Скалдиным.

Декабрь. Знакомство с Н. А. Клюевым в Петербурге. Дарственная надпись: «Поэту Георгию Иванову — память встречи и знак моей нежданной любви к нему. Николай Клюев. Зима — 1912 год».