Японская новелла - Сёсан Судзуки

Таким образом, оба преступника признались и были казнены смертью. Дайскэ же в награду пожаловали большую сумму денег.

Вот каков старинный рассказ о злодее Гонтоба и пусть он послужит предостережением для других!

О ТОМ, КАК МОТОМЭ, УТОПИВ СВОЮ ЖЕНУ, САМ СДЕЛАЛСЯ ЗЯТЕМ ХИГУТИ

В годы правления Тэмбун (1532 — 1555) в провинции Оми, в Канондзи, был замок, который являлся уже в течение многих поколений родовой крепостью дома Сасаки.

Население, жившее около замка, испытывало все благодетельные последствия того, что властитель провинции был очень могущественным, и так как в соседних провинциях не было ни одного даймё, который мог бы протянуть руку свою к владениям их князя, то во всей этой местности царил мир и спокойствие; жители деятельно занимались торговым делом, своим домашним хозяйством; в селениях было оживленно и весь народ благоденствовал.

Но богатство и бедность — в руках Провидения! Поэтому и среди населения в этой округе было очень много нищих. Был среди них и человек, которого называли “предводителем нищих”.

Уже несколько поколений подряд занимал его род это положение, и звали их — Сёдзиро. Каждый месяц собирал этот предводитель от многочисленных нищих обычную мзду; когда же шел дождь или снег и люди ничего не подавали, нищие эти получали от него вареный рис; сами же собирались к нему в дом, изготовляли здесь соломенную обувь и отдавали ему, взамен обычной подати. Так прошло много лет, и в семье предводителя нищих постепенно стало скапливаться богатство. Но — дом богател, а положение не менялось! И даже когда они стали приобретать землю и владеть рисовыми полями, — и тогда название “предводителя нищих” все таки оставалось за ними, и никто из крестьян или жителей селений с ними в общение не входил. Так что, когда им приходилось бывать в городе или идти по дорогам, никто не выказывал им знаков уважения, кроме одних только тех же нищих. Единственно лишь у себя дома, — закрыв ворота и никуда не выходя, — могли они чувствовать себя свободно. А то им не было доступа даже к таким, всеми презираемым людям, как гулящие женщины и актрисы; все смотрели на них особыми глазами.

Сёдзиро того времени носил личное имя Мотоёси. По характеру своему это был человек решительный и предприимчивый. Поэтому он уступил звание и положение “предводителя нищих” своему племяннику Дайроку; передал ему и фамильное прозвище Сёдзиро, сам же постригся в монахи и принял монашеское имя Дзёо. Имущество свое, рисовые поля — раздал родственникам, сам же переселился в другое место и перестал иметь всякое касание к профессии нищих. И все-таки люди не изменили своего к нему отношения: при виде его, они все таки говорили: “Это — тот самый, прежний предводитель нищих!”

Дзёо было уже за пятьдесят лет. Жена его умерла уже семь лет назад, сыновей у него не было, — лишь одна-единственная дочь, звали ее О-Сай. Наружностью своею она не подходила к тому дому, в котором родилась: красота ее была беспримерна! Поэтому отец любил ее и лелеял, как драгоценную жемчужину, и в свободное от рукоделья и домашних дел время заставлял ее изучать поэзию. Она научилась читать книги, которые в те времена не так-то легко проникали в низшие классы населения; она познакомилась с разными школами толкований “Рассказов из Исэ”2, — и вполне оценила их красоту; она проникла в комментарий к “Повести о Гэндзи”3 — Какайсё, обращалась к разъяснению Мосинсё4; помимо этого она превзошла все собрания сочинений разных знаменитых писателей, все поэтические антологии, собранные по высочайшему повелению, все известные сборники стихов... Старик отец гордился талантами своей дочери и раздумывал о том, как бы найти ей достойного мужа среди горожан или крестьян. Однако — ни от кого не было тайной положение их семьи, поэтому не находилось никого желающего войти к ним в дом на правах усыновляемого зятя. Так что минуло О-Сай уже восемнадцать лет, а она все еще не была замужем

Раз отец узнал от соседей, что в селении Оисо проживает некий ронин5, по имени Баба Мотомэ. Предки его были люди значительные, сам он был довольно образованный человек, но — родители его умерли рано, дом был очень бедным и, хотя и подходило ему уже к тридцати годам, жены у него все еще не было. Ему хотелось — даже в том случае, если бы он вошел зятем в чужое семейство6, — и тогда все же заняться своей родовой профессией и как-нибудь восстановить свое фамильное имя. “Не хочешь ли женить его на своей дочери?” — спросил старика один из соседей.

Дзёо, услыхав, что тот из хорошей семьи, подумал: “Если женить его на моей дочери, то в случае, если тот восстановит свой род, этим самым изменится и положение моего семейства!” — тотчас же решил и попросил старика-соседа переговорить с Мотомэ. Сосед рассказал Мотомэ о всем положении семьи Дзёо и заметил: “Сам ты из хорошего рода, чего же тут разбирать? Если ты ничего не имеешь против того, чтобы с помощью той семьи добиться успеха в жизни, — я охотно послужу тебе сватом”.

Мотомэ стал рассуждать сам с собой: “Я в настоящее время нуждаюсь в пище и в одежде. Думать о том, чтобы взять жену к себе, — не приходится. Значит — придется так и кончить свои дни! В наше же время, когда всюду пошел такой беспорядок, даже могучие дома и знатные фамилии, и те не спорят больше о родовых заслугах. Где уже заикаться об этом мне!” — и в конце концов решился; последовал совету старика и, выбрав счастливый день, вошел в дом Дзёо, — и зажил мужем-женою с О-Сай.

Теперь у него была замечательная жена и сверх того еще в изобилии всякой еды, достаточно платьев, — все, что было нужно. И Дзёо радовался тому, что заполучил такого хорошего зятя. Приготовил помещение и устроил пиршество; пригласил на него соседей, знакомых, а также и приятелей зятя; и так пировали они шесть-семь дней подряд.

Услыхал про это новый “предводитель нищих” — Сёдзиро — и сильно вознегодовал на Дзёо: “Коли берет он в дом зятя, то следовало бы и меня угостить чаркой вина. А вот после свадьбы прошел уж целый месяц, пируют они вот уже шесть-семь дней, и ни разу еще меня не позвали. Дзёо все время сторонится нас, поэтому и вышла теперь такая для нас обида! Хорошо же! Если так, я проучу его и покажу ему, что значит мой гнев!” — так подумал он и, взяв собой человек пятьдесят-шестьдесят подручных ему нищих, ничего не знавших как следует, — явился с ними всей гурьбой к дому Дзёо.

“Что там за шум?” — воскликнул тот. Выглянул за ворота, посмотрел: и каков же был его ужас! Соберется много народу, — и обычно это представляет собою внушительное зрелище; но тут собрались нищие с обломанными чашками, в разорванных рогожах... любоваться на них было трудно! Тело их покрывали лохмотья, в руках были клюки и обломанные горшки; лица были раскрашены красной и желтой краской, — в том виде, как изгоняли они демонов7. Вокруг шеи у одних обвивались змеи, на деревянных посохах у других болтались горшки, третьи отбивали такт и распевали “Сказание о доме Тайра”8... Все пособрались! С этими чертями и дьяволами не управиться было бы и самому властителю ада!

Сёдзиро первый ворвался в помещение, где происходил пир. Прежде всего набросился на вино и закуску и стал поедать.

“Подавай сюда молодого!” — закричал он. Несколько человек гостей, бывших тут, перепугались и разбежались...

Мотомэ тоже убежал от беды вслед за друзьями своими и спрятался. Дзёо не знал, что и поделать. Обратившись к Сёдзиро, он сказал: “Их всех сегодня наприглашал зять, — я тут ни причем! Я же хотел на днях позвать к себе и всех вас — угостить вином”. И напоив всех нищих водкой, оделив каждого деньгами, он, наконец, их выпроводил.

О-Сай была это время в другой комнате и плакала всю ночь до рассвета. Утром пришел от приятелей и Мотомэ. Старик, увидав его, не знал, куда деваться от стыда, и вместе с О-Сай горько печаловался на то, что род их такого позорного происхождения, и надеялся только на то, что может быть Мотомэ в скорости как-нибудь выдвинется, и они переселятся тогда в другую провинцию и там скроют от всех свое происхождение.

Род Мотомэ раньше был известен своим воинским искусством, и Мотомэ стал думать о том, чтобы как-нибудь опять восстановить его репутацию мастеров военного дела. Поэтому он предался изучению воинских статутов древних и новых, японских и китайских, погрузился в свои фамильные рукописи и, в конце концов, добился того, что и сам кое-что изобрел в области искусства своего рода. Все это, конечно, он смог лишь потому, что у него уже не было заботы ни об одежде, ни о пище, и ему можно было целиком уйти в эту науку. В конце концов, он решил, что хоть и много народу в его время величаются своим воинским искусством и получают хорошее жалование, но из всех домов, слывущих мастерами военного дела — за небольшим исключением одного-двух — нет никого, кто бы мог стать выше его в этой области. Поэтому он стал стремиться к службе и искал какого-нибудь удобного случая. Как раз в это время его и призвали на службу дому Такэда, князю провинции Вакаса, в те времена очень могущественному по своим брачным связям с Сёгунским домом9. Дали ему тысячу двести канов жалованья, заключили с ним договор об его обязанностях и строго-настрого приказали на следующий год ранней весной переехать на жительство в эту провинцию. Все это случилось, с одной стороны, благодаря тому, что его отец и дед пользовались известностью, с другой же, благодаря достаткам его приемного отца Дзёо.