Второе кольцо силы - Карлос Кастанеда
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Как действует этот звук? – спросил я. – И что это такое?
– Ты знаешь это лучше, чем я. Что же я еще могу сказать тебе? – ответила она резко.
Тут она явно поймала себя на раздражительности и, сконфуженно улыбнувшись, опустила голову.
– Я чувствую себя глупо, рассказывая тебе то, что ты уже и так знаешь, – сказала она. – Ты задаешь мне эти вопросы, чтобы проверить, действительно ли я потеряла форму?
Я сказал ей, что нахожусь в растерянности. Мне кажется, я знаю, что это был за звук; но чтобы знать что-либо на самом деле, мне нужно непременно выразить свое знание в словах. В данном же случае я просто не представлял, где взять эти слова и как их соединить в понятия. Поэтому единственное, что я мог сделать, – это задавать вопросы в надежде, что ее ответы могли бы помочь мне.
– Я не могу помочь тебе в случае с твоим звуком, – сказала она.
Я вдруг ощутил невероятный дискомфорт. Я сказал ей, что привык иметь дело с доном Хуаном и что теперь нуждаюсь в нем более, чем когда бы то ни было. Он бы разъяснил мне все это.
– Тебе недостает Нагваля? – спросила она.
Я сказал, что да и что я не понимал, как сильно мне недостает его, пока не оказался в его родных краях.
– Тебе недостает его потому, что ты все еще цепляешься за свою человеческую форму, – сказала она и захихикала, словно наслаждаясь моей печалью.
– А тебе самой недостает его, Горда?
– Нет. Мне – нет. Я – его. Вся моя светимость была изменена. Как мне может недоставать чего-то, что есть я сама?
– Чем отличается твоя светимость?
– Человеческое существо или любое другое создание имеет бледно-желтое свечение. Животные – скорее желтое, люди – скорее белое, но маг – янтарно-желтое, как мед на солнечном свету. Некоторые женщины-маги – зеленые. Нагваль сказал, что они самые могущественные и самые опасные.
– Какой цвет у тебя, Горда?
– Янтарный, такой же, как у тебя и у всех нас. Об этом мне сказал Нагваль и Хенаро. Все мы янтарные. И все мы, за исключением тебя, похожи на надгробный камень. Обычные люди похожи на яйцо. Именно поэтому Нагваль называл их светящимися яйцами. Маги изменяют не только цвет своей светимости, но и свои очертания. Мы похожи на надгробные камни, только закругленные с обоих концов.
– А у меня до сих пор очертания яйца, Горда?
– Нет. У тебя тоже очертания камня, но в твоей светимости имеется уродливая тусклая заплата. Пока у тебя есть эта латка, ты не сможешь свободно летать, как летают маги. Так, как я летала для тебя прошлой ночью. Ты даже не способен сбросить свою человеческую форму.
Я втянулся в страстный спор не столько с ней, сколько с самим собой. Я настаивал, что их точка зрения на способ обретения этой метафизической полноты была абсурдной. Я сказал, что никто не смог бы убедительно доказать мне, что нужно повернуться спиной к своему ребенку, чтобы осуществить самую неопределенную из целей – войти в мир нагваля. Я был так глубоко убежден в своей правоте, что вышел из себя и стал сердито кричать на нее. Моя вспышка оставила ее равнодушной.
– Это должен делать не каждый, – сказала она, – а только маги, которые хотят войти в другой мир. Есть немало хороших магов, которые видят, но все же остаются неполными. Быть полным важно только для нас, Толтеков.
Возьми, например, Соледад. Она наилучшая колдунья, которую ты смог бы отыскать, и она – неполная. У нее было два ребенка, одним из которых была девочка. К счастью для Соледад, ее дочь умерла. Нагваль сказал, что острие духа человека, который умирает, снова возвращается к родителям, то есть к тем, кто отдал его. Если человек умирает, имея детей, то острие переходит к полному ребенку. А если все дети полные, то острие уходит к тому, кто обладает большей силой, причем это не обязательно будет лучший из них. Например, когда мать Хосефины умерла, то острие ушло к самой ненормальной – к Хосефине. Казалось, оно должно было бы пойти к ее брату – работящему и достойному человеку. Но у Хосефины было больше силы, чем у ее брата. Дочь Соледад умерла, не оставив детей, и Соледад получила поддержку, в результате чего закрыла половину своей дыры. Теперь единственная надежда закрыть ее полностью связана для нее со смертью Паблито. В свою очередь для Паблито великая надежда на получение поддержки связана со смертью Соледад.
Я сказал ей в очень сильных выражениях, что все это вызывает у меня отвращение и ужас. Она согласилась. Раньше она и сама считала, что именно эта установка магов – самая мерзкая вещь, какую только можно вообразить. Она взглянула на меня сияющими глазами. В ее усмешке было что-то коварное.
– Нагваль сказал мне, что ты понимаешь все, но ничего не хочешь делать в соответствии с этим, – сказала она мягким голосом.
Я начал спорить снова. Слова Нагваля обо мне не имеют никакого отношения к той части установки, которую мы сейчас обсуждаем. Я объяснил ей, что люблю детей, очень глубоко чту их и сочувствую их беспомощности в окружающем их устрашающем мире. Я не мог и помыслить о причинении вреда ребенку ни в каком смысле и ни по какой причине.
– Это правило придумал не Нагваль. Оно создано не человеком, а где-то там, вовне.
Я защищался, говоря, что не сержусь ни на нее, ни на Нагваля, но спорю потому, что не могу постичь смысла всего этого.
– Смысл в том, что нам нужно наше острие, вся наша сила, чтобы войти в другой мир, – сказала она. – Я была религиозной женщиной и обычно повторяла слова, смысла которых не понимала. Я хотела, чтобы моя душа вошла в Царство Небесное. Я до сих пор хочу этого, несмотря на то, что нахожусь на другом пути. Мир Нагваля и есть Царство Небесное.
Из принципиальных соображений я восстал против религиозного аспекта ее утверждений. Дон Хуан приучил меня никогда не рассуждать на эту тему. Она очень спокойно объяснила, что не видит никакой разницы в образе жизни между нами и истинными монахами и священниками. Она указала, что настоящие монахи не только являются как правило полными, но они еще и никогда не ослабляют себя сексуальными отношениями.
– Нагваль сказал, что в этом и заключается причина, почему они никогда не будут искоренены, кто бы ни пытался искоренить их, – сказала она. – Те,
