Второе кольцо силы - Карлос Кастанеда
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тут я вспомнил о симпатиях моего отца и деда к мексиканской революции. Больше всего они восхищались попыткой искоренить духовенство. Мой отец унаследовал это восхищение от своего отца, а я – от них обоих. Это было своего рода членство, которое мы разделяли. Одной из первых вещей, которые дон Хуан разрушил в моей личности, было именно это членство.
Однажды, как бы провозглашая свое собственное мнение, я сказал дону Хуану то, что я слышал всю жизнь, – что излюбленной уловкой церкви было держать нас в невежестве. Лицо дона Хуана стало очень серьезным, как будто мое утверждение затронуло какую-то глубокую струну в его душе. Я немедленно подумал о веках эксплуатации, которой подвергались индейцы.
– Эти грязные ублюдки, – сказал он. – Они держали меня в невежестве, да и тебя тоже.
Я сразу уловил его иронию, и мы оба рассмеялись. По правде говоря, мне никогда и в голову не приходило проверить реальность этого положения серьезным исследованием. Я даже не очень-то верил в него, но мне словно ничего не оставалось, как только принять его. Я рассказал дону Хуану о своем дедушке и отце и об их либеральных взглядах.
– Не имеет значения, что именно кто-то говорит или делает, – сказал дон Хуан. – Ты сам должен быть безупречным человеком. Битва происходит в этой груди, прямо здесь.
Он мягко постучал по моей груди.
– Если бы твой дедушка или твой отец попытались стать безупречными воинами, – продолжал он, – у них не осталось бы времени на пустяковые битвы. Нам требуется наша энергия и наше время целиком и полностью, чтобы победить весь этот идиотизм в себе. Только это и имеет значение. Остальное не важно. Ничто из того, что твой дед или отец говорили о церкви, не принесло им благополучия. Но вот если ты будешь безупречным воином, то это даст тебе мужество, молодость и силу. Так что тебе надлежит сделать мудрый выбор.
Моим выбором были безупречность и простота жизни воина. Вследствие этого выбора я чувствовал, что должен принять слова Ла Горды самым серьезным образом. Но это казалось мне даже более угрожающим, чем действия дона Хенаро. Он обычно пугал меня на очень глубоком уровне. Однако его действия, хотя и ужасающие, были органично вплетены в непрерывную ткань их учения. Слова и действия Ла Горды угрожали мне иным образом, более конкретным и реальным.
Тело Ла Горды вдруг вздрогнуло. По нему пробежала дрожь, заставляя сокращаться мышцы ее рук и плеч. Она схватилась за край стола, неловко пошатнулась. Затем она расслабилась и приняла свой обычный вид.
Она улыбнулась. Ее глаза и улыбка были ослепительными. Она сказала небрежным тоном, что только что видела мою дилемму.
– Бесполезно закрывать глаза и делать вид, что ты ничего не понимаешь или не знаешь. Ты можешь делать это с другими людьми, но не со мной, – сказала она. – Я знаю теперь, почему Нагваль поручил мне рассказать тебе все это. Я – никто. Ты восхищаешься великими людьми. Нагваль и Хенаро были величайшими из всех.
Она остановилась и посмотрела на меня. Казалось, она ожидала моей реакции на свои слова.
– Ты все время боролся против того, что тебе говорили Нагваль и Хенаро, – продолжала она. – Именно поэтому ты позади. И боролся с ними ты потому, что они были великими. Это твой способ бытия. Но ты не мог бороться против меня и моего рассказа, потому что ты не хочешь смотреть на меня с уважением. Я – ровня тебе и нахожусь в твоем кругу. Ты любишь бороться с теми, кто лучше тебя. В борьбе с моей позицией для тебя нет вызова. Бедный маленький Нагваль, ты проиграл игру.
Она приблизилась ко мне и прошептала на ухо, что Нагваль говорил ей, что она никогда не должна пытаться забрать у меня мой блокнот. Это так же опасно, как пытаться выхватить кость из пасти голодной собаки. Она положила голову мне на плечо, обняла и засмеялась тихо и мягко.
Ее видение сразило меня. Я знал, что она была абсолютно права.
Ла Горда долго держала меня в объятиях, склонив голову мне на плечо. Близость ее тела каким-то образом очень успокаивала меня. В этом она была в точности подобна дону Хуану. Она излучала силу, уверенность, твердость. Она ошибалась, считая, что я не восхищаюсь ею.
– Давай оставим все это, – сказала она внезапно. – Поговорим о том, что нам предстоит делать сегодня вечером.
– Что именно мы будем делать сегодня, Горда?
– Нам предстоит последнее свидание с силой.
– Это снова будет ужасная битва с чем-то?
– Нет. Сестрички просто собираются показать тебе нечто такое, что завершит твой визит сюда. Нагваль сказал мне, что после этого ты сможешь уехать и никогда не вернуться – или предпочтешь остаться с нами. Но в любом случае мы должны показать тебе свое искусство. Искусство сновидения.
– А что это за искусство?
– Хенаро говорил мне, что он терял время опять и опять, чтобы познакомить тебя с искусством сновидящих. Он показал тебе свое другое тело – тело сновидения. Однажды он даже заставил тебя быть в двух местах одновременно. Но твоя пустота помешала тебе видеть то, что он демонстрировал тебе. Это выглядело так, словно все его усилия провалились через дыру в твоем теле.
Кажется, теперь все обстоит иначе. Хенаро сделал сестричек настоящими сновидящими, и сегодня вечером они покажут искусство Хенаро. В этом отношении сестрички являются истинными детьми Хенаро.
Это напомнило мне о словах Паблито, который говорил, что мы являемся детьми обоих и что мы – Толтеки. Я спросил ее, что он подразумевал под этим.
– Нагваль говорил мне, что на языке бенефактора маги обычно назывались Толтеками, – ответила она.
– А что это за язык?
– Он никогда не рассказывал. Но они с Хенаро обычно разговаривали на языке, который никто не мог понять. А ведь все мы вместе знаем четыре индейских языка.
– Дон Хенаро тоже говорил, что он Толтек?
– У него был тот же бенефактор, так что он говорил то же самое.
Из ответов Ла Горды я начал подозревать, что она то ли сама знает очень мало, то ли не хочет говорить об этом со мной. Я сказал ей о своих выводах. Она призналась, что никогда не уделяла большого внимания этой теме, и удивилась, что это так важно для меня. Я прочел ей настоящую лекцию по этнографии
