Бабур-Тигр. Великий завоеватель Востока - Гарольд Лэмб

Нельзя сказать, что Махам, разлученная с собственным сыном, на этом остановилась. Через три года она потребовала себе и Гульбадан.

К тому времени, когда Гульбадан начала осознавать происходящие вокруг нее события, ее увезли к брату, отдав на попечение суровой Махам. В том возрасте она была способна запомнить лишь приезды и отъезды самой важной персоны – своего отца. Наверное, ребенком она видела, как он выезжает из дворца, направляется к дороге вдоль реки и смешивается с множеством людей, удаляющихся от Кабула: развеваются знамена, колышутся султаны из перьев на головах лошадей, а всадники хвастаются друг перед другом своей сноровкой.

Эти события происходили в холодные осенние дни 1525 года. Однако прошло немало лет, прежде чем девочка стала взрослой и смогла оглянуться назад, а ее воспоминания уже стали историей. Гульбадан просто сообщает: «Когда солнце было в знаке Стрельца, он отправился в поход на Хиндустан».

Выступление в поход было отложено на две недели, поскольку из Бадахшана ожидалось прибытие Хумаюна с войском. По четыре дня в неделю Бабур развлекался пирушками, которые устраивал в сельском саду. Он не сдержал своего обета отказаться от вина после наступления своего сорокалетия; вместо этого он ограничил себя и решил пить вино лишь по субботам, воскресеньям, вторникам и средам. В другие дни он прибегал к наркотическим снадобьям. Когда его нерадивый сын, в конце концов, прибыл, Бабур сделал ему суровый выговор в присутствии своих военачальников. Очевидно, после этого Хумаюн задержался в Кабуле еще на неделю, и причиной задержки стала Махам, тосковавшая в разлуке с сыном.

Хумаюн выступил в поход в мрачном настроении. По его мнению, это была никому не нужная затея. Однако он знал не все, – на этот раз Бабур не собирался возвращаться в Кабул.

Загадка вторжения

«С девятьсот десятого года[43], когда был покорен Кабул, и до этого времени я всегда мечтал завладеть Хиндустаном, но иногда этому препятствовало скудоумие беков, а иногда – отсутствие поддержки со стороны родичей, так что поход в Хиндустан и покорение земель этой страны не осуществлялось. Наконец, эти препятствия отпали; никто из беков и вельмож, малых или знатных, ни слова не мог сказать против моего намерения. В девятьсот двадцать пятом году мы повели войско, в два или три гари приступом взяли Баджаур, подвергли избиению всех его обитателей и пришли в Бхиру. Не отдавая города на поток и разграбление, мы обложили жителей выкупом за безопасность, собрали четыреста тысяч шахрухи деньгами и товарами, раздали добычу воинам и некоторым нукерам и возвратились в Кабул. С тех пор и до девятьсот тридцать второго года я усиленно стремился завоевать Хиндустан….»

Не вызывает сомнения, что эти строки, повествующие об уже минувших событиях, написаны pour l’histoire[44] – также, как много лет назад Бабур описывал свое бегство из Самарканда, к которому его вынудил Шейбани-хан, а затем рассказывал о штурме Кабула. Маловероятно, чтобы он столько лет вынашивал план вторжения или посягал на северные области Индии на том лишь основании, что они когда-то принадлежали его великому предку, Тимуру. Поход Тимура был коротким, но успешным грабительским набегом, добыча которого была вывезена в Самарканд караваном из девяноста захваченных слонов, и ознаменовался страшным опустошением Дели. С тех пор прошло более ста лет. Бабур, перечитывая записи о завоеваниях Тимур-и-Лэнга, очень хорошо это понимал. Нельзя сказать, что сам он не помышлял о землях, лежащих за Индом. Хайдар, находившийся вдали от места действия, просто отмечает: «Он совершил множество походов, но каждый раз возвращался». Другими словами, падишах выходил опустошать земли, лежащие за пределами его собственной страны, на манер древних кочевников, пока не навел некое подобие порядка в Кабуле. «Так как граница Хиндустана находилась неподалеку от Бхиры, – пояснил он однажды, – то нам пришло на ум тотчас же направиться туда налегке; быть может, воинам что-нибудь и достанется».

Он сам добавляет, что в 1519 году двинулся за Баджаур, издав приказ, запрещающий грабежи, – чтобы вместо этого обложить население налогом, – и оставил в тылу символический отряд, который быстро выбили оттуда. В действительности Бабура сопровождало войско, насчитывавшее не больше двух тысяч человек, и еще много лет ему не хватало военной мощи, чтобы думать о покорении обширных пространств, лежащих за Индом.

Однако к концу 1525 года он привел свой дом в порядок. Он научился управлять разношерстным населением своей страны, а не просто править им, для чего ему потребовалось величайшее терпение и сосредоточенность. Он отвоевал область Кандагара у своего заклятого врага Шахбека Аргуна, который отошел на юг в «теплый климат» Синда. На западе владения падишаха простирались до таких же жарких областей персидской пустыни. Шахбек довольно цинично заметил, что Бабуру требовалась все большая территория, чтобы было где содержать его растущее войско. Однако теперь Шахбек уже умер, так же как и непредсказуемый шах Исмаил, который никогда больше не решался беспокоить восточные страны – после того, как в 1514 году потерпел поражение от турков-османов у Калдирана.

Кандагар Бабур отдал своему второму сыну, Камрану. Сам же он чувствовал, что все больше привязывается к заросшему садами Кабулу. Спустя двадцать изнурительных лет он мог назвать эту землю и народ своими. «Наши глаза, – писал он, – обращены к этой земле и к этому народу». Почему же он вдруг решил поставить на карту свои скромные достижения и попытаться завоевать Северную Индию?

Бабур не дает ответа на этот вопрос. Упоминания о том, что он вынашивал этот план годами, как и о том, что он имеет права на эту территорию, поскольку она принадлежала Тимуру, сделаны намеренно, для отвода глаз историков, и в течение нескольких веков многие из них принимали эти утверждения за чистую монету. Если бы Тигр действительно планировал за эту осень справиться с задачей, на выполнение которой ушло два последующих года, он стаи бы похож на Турди-бека – «пьяного до потери рассудка».

Стоит рассмотреть, какими силами он располагал, выступая в поход. После того как к нему, пусть и с опозданием, присоединился Хумаюн, в армейских списках значилось семь тысяч воинов и около пяти тысяч различной прислуги – слуги, помощники, возчики. Думать о том, чтобы такими малыми силами победить кишащие на индийской равнине войска и сделать это в течение одной кампании, было нереально. Александр Македонский, более беспощадный и дерзкий, чем Бабур, располагал куда более значительными силами, когда рвался через горные перевалы, при этом Александр имел весьма превратное представление о географии стран Востока, полагая, что великий Восточный океан начинается сразу же за индийскими реками. Бабур достаточно отчетливо представлял, что ждет его впереди. А это свидетельствует, что он потратил немало времени на раздумья.