Дай мне шанс. История мальчика из дома ребенка - Лагутски Джон

Я думал о том, смогу ли узнать ее. Тогда она была бедной вчерашней студенткой, которой было стыдно попросить меня купить ей чебурек. Теперь ей уже за тридцать, она удачно вышла замуж и родила троих мальчишек. Пока поезда испытывали на прочность мои барабанные перепонки, я достал из кармана листок бумаги — датированное 27 ноября 1991 года свидетельство о том, что Ваня Пастухов прибыл в московский дом ребенка. Рядом с его именем значился адрес деревни, каким-то образом оказавшейся внутри Москвы. Меня это смущало, но все равно ничего, кроме фотокопии этого свидетельства, у меня не было. Пиратская карта спрятанных сокровищ. Она должна была помочь мне отыскать в двенадцатимиллионном городе одну-единственную семью. Когда Ваню приняло под свою опеку государство, Москва была столицей супердержавы под названием СССР, впоследствии развалившейся за несколько месяцев. Старые дома сносились, возводились новые — и эта строительная горячка не затихала ни на минуту. Шансы найти кого-нибудь по старому адресу стремились к нулю.

Но вот Вика выскочила из поезда, и я убедился, что выглядит она ничуть не старше, чем в день нашей первой встречи одиннадцать лет назад. Высокая, стройная, совершенно не похожая на солидную матрону и мать троих детей. Она не скрывала воодушевления: мой призыв позволил ей хоть на короткое время сбежать от трех мальчишек и дал передышку от нескончаемых материнских хлопот. Перекрикивая адский шум, она призналась мне, что вырваться из дома ей стоило немалых трудов — младший сын заболел, и его увезли к бабушке, да и старший что-то куксился, но она оставила его дома одного.

Мы поднялись наверх и окунулись в уличную суматоху. Подъезжали и отъезжали переполненные автобусы, троллейбусы и маршрутки. На тротуарах тесно стояли палатки, в которых продавалось все, что только есть под солнцем. Это была борьба за выживание. Мне вспомнились времена социализма, когда розничная торговля не привлекала покупателей, а скорее их отпугивала. Никогда не забуду витрину мебельного магазина за углом дома, где я жил, — в ней красовался набор мебели с табличкой “В продаже нет".

У обочины выстроились в ряд поджидавшие пассажиров такси — в основном знававшие лучшие времена “лады”. Тут же, опираясь на капоты, сгрудились водители — бандитского вида типы в кожаных пиджаках и с золотыми зубами. Самый толстый из них вроде бы был первым. Я показал ему адрес, и он запросил четыреста рублей. Сговорились на трехстах. Машина тронулась, и вскоре мы уже ехали по более фешенебельным кварталам.

Это была совсем не та Москва, которую я покинул девять лет назад.

Я помнил, как приезжал в эту часть города, пытаясь что-нибудь разузнать о знаменитом затворнике и диссиденте — писателе Солженицыне, который недавно вернулся из эмиграции, где жил среди лесов на берегу чистейшей реки. Теперь на набережной Москвы-реки высились четыре фантастические башни с ярко-оранжевыми балконами и фальшивым маяком. Каждую башню венчало по два греческих храма и — для полноты впечатления — Колизей.

— Это для супербогачей, — пояснил шофер. — Чтобы прямо отсюда выходить на яхтах.

Чтобы соорудить эту бездарную имитацию Майами, все проживавшие здесь бедные семьи выселили в другие места, что вызвало большое недовольство населения.

— Строители нарушили все технические нормы, — с нескрываемым злорадством добавил водитель. — Я читал в газетах, что фундамент стоит на болотистом грунте. Если хоть на час вырубить электричество, вода все подвалы зальет.

— Правильно сделали, что не купили тут пентхаус, — сказал я.

Шофер рассмеялся, и мы подружились.

Мы проехали над восьмиполосной лентой Московской кольцевой автомобильной дороги и выбрались за город. По обеим сторонам шоссе потянулись кособокие одноэтажные домишки под ржавыми железными кровлями, с кривоватыми окнами, украшенными разноцветными наличниками, огороды, свалки. Кое-где этот деревенский пейзаж разбавляли кирпичные мини-замки с башенками, вознесшимися выше берез, — богатые резиденции, по непонятной причине именовавшиеся “коттеджами”.

Я вновь прочитал адрес: улица и ряд цифр. “2-я Мякининская ул., 2-2-7”. Как выяснилось, все улицы в округе носили одно и то же название, менялся только номер: 1, 2, 3, 4-я и так далее. Итак, мы стали искать дом № 2 по Второй Мякининской. Под вторым номером значилось несколько корпусов, а нам был нужен корпус № 2. А в нем — квартира № 7.

Деревню пересекало единственное шоссе. Никаких указателей, никаких табличек с названиями улиц — ничего. И ни одного прохожего, у которого можно было бы спросить дорогу. Окрестные дома явно были слишком малы, чтобы вместить семь квартир.

Впереди я заметил бетонную сторожку перед въездом на огороженный участок. За забором виднелись новенькие дома и парковка, где свободно встали бы четыре многотонных грузовика. Я вышел из такси, но попасть на территорию оказалось не проще, чем проникнуть в особо охраняемую международную зону в Багдаде. Пришлось кричать сквозь прутья высокого забора:

— Это Вторая Мякининская?

— Наверно, — ответили из сторожки.

— А где дом два?

Показался охранник. Он указал рукой на другую сторону дороги. Мы миновали автобусную остановку, потом по крутой песчаной улочке вскарабкались на самый верх холма. Шофер невозмутимо вел старенькую “ладу”, преодолевая песчаные насыпи и объезжая глубокие рытвины. От нашего предложения выйти и дальше идти пешком он отмахнулся. Остановились мы около гигантской бетонной стены посреди леса. Она была раза в два выше меня и, судя по всему, должна была стать еще в два раза выше. Из-за стены доносились лязг бульдозеров и крики рабочих.

Дорогу нам преградил железный забор. Я попытался обойти стену, но тут увидел двух мужчин. Один был низенький и толстый, как шарик, второй — высокий, в очках, придававших ему интеллигентный вид, с прикрытой редкими волосами лысиной. Я показал им адрес, и оба усмехнулись.

— Да его давно снесли, — сказал толстый.

— Ничего подобного, еще не снесли, — также уверенно произнес высокий.

— Снесли.

— Не снесли.

Они яростно спорили, тыча куда-то за стену, где одиноко стоял единственный дом. Возможно, он-то и был нам нужен. Шансы пятьдесят на пятьдесят, подумал я. Может, первый дом Вами все еще существует.

— А что строят-то? — спросил я.

— Таунхаусы, — ответил интеллигент.

— А что это такое?

— Ну, вроде коттеджей, только побольше.

Вот и все. Ванин дом снесли, освобождая место для таунхаусов. Если типичный коттедж новых русских размерами спорит с замком в Диснейленде, то таунхаусы, верно, смогут потягаться с Букингемским дворцом. Теперь понятно, зачем нужна четырехметровая стена. Только вряд ли она надежно защитит владельцев от завистливых взглядов бедноты.

— Кто же тут будет жить? — спросила Вика. Ее больше всего ужаснула варварская вырубка деревьев.

— Ясно кто: простой народ, — пошутил интеллигент, копируя патетические интонации советского диктора. — В условиях советского капитализма, товарищи, бедные люди защищены от тирании богатых! — Его понесло: — Поглядите на эту стену! Не ниже той, которую американцы строят в Багдаде, чтобы разделить суннитов и шиитов.

Он посоветовал нам спуститься с холма и подняться другой дорогой. Мы так и сделали и оказались около поста охраны, где обнаружили двух мужчин в форме. Я показал им адрес.

— Первый раз слышу, — сказал один из них. — Лучше спросите у старух в деревне.

Вика глазам своим не верила. В 1996 году она была тут, но все изменилось до неузнаваемости. Поднимаясь на холм, мы встретили старую женщину — похоже, почтальоншу. Шофер, уже активно подключившийся к нашим поискам, окликнул ее. Но и она не знала, где находится указанный в адресе дом. Мы молча сидели в машине, не представляя, что делать дальше. Полдня прошло, а результат — нулевой.

— Вряд ли мы сейчас кого-нибудь здесь найдем, — мрачно сказал я Вике. — Наверное, придется приезжать еще раз, ближе к вечеру. Может, все сажают картошку?

— Подождем немножко, — отозвалась она. Вечером Вика собиралась на концерт в музыкальную школу. Выступал ее сын, учившийся играть на фортепиано. Идея еще раз тащиться сюда ей совсем не улыбалась.