Король утра, королева дня - Йен Макдональд

Лишь изменение почвы под ногами позволило понять, что мы вышли из леса на овечье пастбище на склоне холма. Холод был неописуемый. Я осознал, что незримое присутствие заставляет меня вжимать голову в плечи; в тумане слышался приглушенный шум. Гонзага выкрикнул приказ; они с Тиресием мгновенно вскинули посохи над головами, вытянув руки.

И тотчас же на нас набросились птицы. Тысячи, десятки тысяч птиц собрались в стаю, которая как единое целое ринулась в атаку, незримая в тумане. Они кинулись на нас, но разделились, обтекая щит, сотворенный карманной магией Гонзаги. Крылья, когти, разинутые клювы, горящие глаза промчались мимо меня сплошной стеной… и исчезли. Сквозь крики птиц едва слышался голос Колдуэлла:

– Что происходит? Что происходит?!

Тиресий и Гонзага опустили посохи. Шествие возобновилось.

Еще дважды нападали птицы; еще дважды разбивались они о защитный барьер, сотканный из бутылочных крышек, бусин и сигаретных вкладышей. Я содрогнулся, представив, что могли сотворить с нами мириады острых, голодных клювов, не окажись старики такими проворными.

Когда мне стало казаться, что путь сквозь туман будет длиться целую вечность, в серой дымке впереди проступило более темное пятно. Понимание пришло мгновенно.

Брайдстоун – Невестин камень.

19

Туман сомкнулся вокруг Невестиного камня и поглотил Джессику. Бесконечная серость смерти: птичьи крылья затрепетали, метнулись навстречу. Перья коснулись лица, пальцев. Девушка хваталась за них, но падала, падала лицом вперед сквозь туман, словно в бездонный колодец. Перья и крылья бились вокруг нее в тумане, и она поняла, что это не серая дымка, а зернистая текстура бесчисленного множества объектов, заполняющих бескрайние измерения совершенно прозрачной среды.

Птицы. Она падала сквозь пространство, заполненное парящими птицами, которые соприкасались друг с другом кончиками распростертых крыльев, хвостами и клювами. Приблизившись к верхним из них, она поняла, что птицы огромны, каждая размером с континент. Их спины и крылья были покрыты лесами и горными хребтами, океанами и равнинами: каждая птица оказалась отдельным миром. Джессика пролетала мимо всевозможных миров, воплощенных в виде парящих птиц: миров льда и огня, рыцарства и жестокости, миров с городами в виде гигантских башен, пирамид или гор, с городами, плывущими по морям под тысячей парусов или бороздящими небесные просторы благодаря воздушным шарам, винтам или мириадам лебедей; городами в виде облаков, лесов или айсбергов; городами в виде листьев, дыма или грез; городами, способными отзываться на психологическое и эмоциональное состояние; Небесных Иерусалимов, Инфернальных Дитов.[109] Падая меж маховых перьев мира, который представлял собой город, курящийся дымом давнего, грандиозного пожара, она увидела далеко внизу в серой мгле отблеск золота. Он по дуге устремился к ней через промежутки между соприкасающимися кончиками крыльев. Она все падала и падала между темным, выжженным птицемиром, озаренным вспышками бесконечной позиционной войны, и пасторальной Аркадией с шато, пейзажными парками, младшими божествами греческого пантеона и пасту́шками на качелях. Сияющая фигура падала в бесконечность рядом.

– Узри, Джессика, все мечты и грезы, на какие способен человеческий разум.

Мать и дочь вдвоем пролетели мимо мира, полностью состоящего из скованных обнаженных тел, нагроможденных друг на друга, миллион в высоту, миллиард в ширину, пылающих от внутреннего жара, и обеих чуть не стошнило от смрада тлеющей, гниющей плоти. Джессика заглянула вглубь сияния и узрела не мифическую фигуру, открывшуюся ей на склоне у Невестиного камня, но девушку лет четырнадцати-пятнадцати, ясноглазую, энергичную, которая могла быть ее младшей сестрой. Справа от них промелькнул мир, целиком состоящий из стали, сплошь трубы, патрубки, магистрали, прямоугольные выступы и миллиард освещенных окон. Хвостом ему служили два двигателя с раскаленными до синевы дюзами, достаточно большими, чтобы в них поместилась Луна.

– Потусторонний мир, Джессика. Мигмус – край бесконечного потенциального символизма. Мой мир, мои владения; твое наследие, Джессика.

Падение продолжалось. Край пухлых, самодовольных кучевых облаков, окруженных живыми дирижаблями длиной в милю, изукрашенных орнаментом «пейсли». Двумерный мир мультяшек в формате «Техниколор» [110], обитель шума, хаоса и бездумного, бесплодного насилия.

– Бесконечные миры, Джессика. Страна чудес. Мое царство фейри было лишь началом, оно открыло доступ ко всем остальным. Видишь, как они соприкасаются кончиками крыльев, клювами и хвостами? Можно переходить из одного в другой, и даже вечности не хватит, чтобы исследовать все миры Мигмуса. Здесь нет ограничений, Джессика, – можно получить что угодно и кого угодно, стоит лишь захотеть.

Залитый голубым лунным светом пейзаж из голых, сглаженных холмов, усеянных расчлененными статуями. Каменная голова диаметром в полмили следила взглядом за падением матери и дочери. Ее губы шевелились, произнося беззвучные слоги.

– Все, что когда-либо было и будет. Мы вне времени, Джессика, в вечности, где сущее бесконечно и одновременно. Все это я обещаю тебе; всем этим я поделюсь с тобой.

Они падали сквозь бескрайнюю серость. Со стен башни, пронзающей облака, часовой протрубил сигнал тревоги в большой золотой рог, увидев за краем своего мира двух падающих женщин. Знамена, украшенные орлами и мечами, хлопали на потустороннем ветру.

– Мать и дочь, вместе навсегда. Разве может быть что-то более естественное и совершенное?

Тут Джессика увидела в текстуре Мигмуса нечто темное; четыре пятнышка густой тени, которые как будто увеличивались, впитывая в себя крошечные очертания птиц. Они росли с потрясающей быстротой – черные светила в сером мареве; то ли грубо очерченные силуэты звезд, то ли неаккуратные наброски человеческих фигур.

Люди.

Это были люди.

Четверо.

Бесконечное серое пространство растворилось в тумане. Соприкасающиеся птицемиры распались и ринулись прочь друг от друга, словно ураган из крыльев. Джессика почувствовала спиной холодный и мокрый Невестин камень. Четверо приближались сквозь мутную завесу. Не дожидаясь приказа своей королевы, фагус Деймиан вырвал копья из земли и помчался навстречу. Он присел, приготовился. Джессика узнала в тумане высокий, неприкаянный отцовский силуэт, а еще узнала доктора Ганнибала Рука. Она предостерегающе вскрикнула, но оружие уже взлетело, как незримая песнь.

Гонзага рванулся вперед с поразительным проворством. Взмахнул посохом, держа его обеими руками, и отбил копье – оно со свистом, кувыркаясь, унеслось в туман.

Фагус Деймиан, забыв про боевую стойку, осторожно отступил. Четверо вошли в небольшой амфитеатр вокруг Невестиного камня. Судя по лицу Ганнибала Рука, он с трудом верил в реальность происходящего. Отец Джессики незряче вертел головой из стороны в сторону, безуспешно искал что-то.

– Джессика?

И вся ее ярость, обида и боль, весь ее гнев разорвали сердце напополам.

– Папа. Папочка!

Фагус Деймиан вытащил из ножен меч и быстрым движением приставил к ее горлу. В тот же миг двое старых бродяг, необъяснимым образом казавшиеся Джессике знакомыми, взяли на изготовку свои длинные посохи. Деймиан немного отступил. Неужели Джессике не померещился тусклый