Чаша судьбы - Алан Григорьев

что всё наконец-то закончилось: и любовь, и вражда. Но что придёт на смену этим чувствам (если вообще придёт), он не знал.

— Рик… ты прости меня, если сможешь. — с губ девушки сорвался тяжёлый вздох. — Мне правда жаль, что так вышло. Можешь не верить, но это так. Понимаю, у тебя есть причины ненавидеть меня…

— Я не ненавижу, — глухо отозвался Элмерик, слишком крепко вцепляясь в ручку кружки. — Было время, когда я, не раздумывая, отдал бы за тебя жизнь. Было и другое — когда я считал, что обязательно убью тебя при встрече. Но теперь прошлого не вернуть. Да и не надо.

— Прошлое никогда не возвращается, — Маэна водила пальцем по столу, вычерчивая замысловатые узоры. — Вся наша жизнь — дорога без возврата.

Бард вздрогнул, услышав эти слова, и чуть не выронил из рук кружку с элем. Помнится, змей, которого он встретил в сердце Чёрного леса, говорил то же самое. Тогда он не понял, что это значит.

— Что ты имеешь в виду? — он постарался, чтобы голос прозвучал как можно более беспечно, но Маэна не обманулась: её взгляд стал очень серьёзным.

— Не всем, что я делала, стоит гордиться. Думаю, у каждого бывали такие моменты. Но к прошлому вернуться нельзя — что сделано, то сделано. Главное — вынести урок из случившегося. А от новых ошибок, увы, никто не застрахован.

То, что сказала эльфийка, было очень созвучно с мыслями Элмерика, поэтому ему не оставалось ничего другого, кроме как кивнуть.

— Наверное, ты права. Я тоже о многом сожалею. О том, что сделал, но ещё больше — о том, чего не сделал.

— Кое-что можно наверстать, — Маэна сплела руки под подбородком. Во мраке общей залы её тонкие пальцы казались почти прозрачными.

— Но не всё. Кое-что уходит навсегда.

— Именно поэтому я и сказала про дорогу без возврата. Нас ждёт битва. Не знаю, выживем мы или нет. Но я хотела бы, чтобы никто из нас не вспоминал другого недобрым словом.

— Думаешь, мы умрём? — у Элмерика всё похолодело внутри. Всё это время он старался даже мысли не допускать, что с войны можно не вернуться.

— Я не пророчица. Да и, говорят, даже лучшим из пророков известно не всё. Будущее может изменяться. Кто знает, может, пока мы разговаривали, оно уже несколько раз перевернулось с ног на голову?

— Скажешь тоже! — Элмерик усмехнулся. — Если хочешь знать, я давно не держу на тебя зла. Друзьями мы вряд ли станем, но сомневаюсь, что ты станешь плакать об этом.

— Не стану, — она улыбнулась в ответ и, не спрашивая разрешения, отпила из его кружки и поморщилась. — Ох, ну и гадкий же тут эль!

— Угу, полнейшая отрава!

Она вернула кружку Элмерику и задумчиво повертела на пальце тонкое кольцо с серебряными остролистами, украшенное капелькой красного граната, будто кровью.

— Знаешь, сейчас я поступила бы иначе. Прежде я не понимала, насколько была жестока, используя тебя в своей игре. Я слишком боялась дядю, чтобы задумываться об этом. Признаюсь: по-своему ты мне даже нравился, Рик. Твои ухаживания были такими наивными, а песни ласкали слух. Мне нравилось проводить время вместе с тобой. Иногда мне даже казалось, что я влюбилась, и тогда в моём сердце просыпалось что-то, похожее на муки совести. Но, по правде говоря, в те дни я не знала, что такое любовь. Не понимала, что чувствует тот, кого предали, и как страшно потерять дорогого человека.

— Но разве ты не потеряла мать?

— Я её почти не помню, — Маэна сморгнула с ресниц одинокую слезинку, и та, упав на стол, расплылась тёмным пятном. — Когда я говорила, что мне её не хватает, я жалела себя, а не её. Мне казалось, она меня бросила. Ещё и не рассказала, кто мой отец… Кто бы мог подумать, да? Им оказался тот, кого я ненавидела больше всех.

— Но ведь больше не ненавидишь?

Элмерик поборол желание утешить девушку — несмотря на всё, что их связывало и разделяло, — но знал, что сейчас это будет лишь во вред. Бывают моменты, когда лучше выплакаться, чем держать горе в себе.

— Нет, конечно. Он спас моего короля. А ведь тот однажды поступил дурно, и Шон имел полное право не откликаться на просьбу о помощи. Мы с ним едва знакомы, но я уже успела кое-чему у него научиться.

— Чему же?

— Прощать, — она промокнула глаза салфеткой. — А Браннан научил меня просить прощения.

— Кстати, о Браннане… Он много значит для тебя?

Что-то кольнуло Элмерика в сердце, когда он задавал этот вопрос, — в душе словно проснулись отголоски былой ревности. Говорят, люди, потерявшие ногу или руку, порой нет-нет, а чувствуют боль. Его нынешнее чувство было сродни этому. Но вопрос нужно было задать, чтобы их с Брендалин история окончательно закончилась.

— Он мой сюзерен, я присягнула ему на верность и с радостью отдам за него жизнь, если будет нужно. Люблю ли я моего короля? Думаю, да.

— В королевы податься не собираешься? — усмехнулся бард.

Он и сам не знал, зачем ляпнул такую чушь, — знал же, что говорит обидные вещи. Может, ему хотелось уязвить эльфийку? Сделать ей больно так же, как когда-то было больно ему? Он даже расстроился, когда испытал это мстительное некрасивое чувство, и поспешно добавил: — Прости, кажется, я сморозил глупость.

Маэна покачала головой.

— Нет, не собираюсь. Вместе с именем моей прародительницы я приняла и её гейс — никогда не выходить замуж. К тому же я знаю, что королю когда-то нравилась моя мать, и он согласился помочь мне, чтобы почтить её память. И ещё потому, что его попросил Каллахан. Но, поверь, я никогда не забуду, что король Браннан сделал для меня, и буду благодарна ему до конца моих дней.

Они ещё немного посидели молча, больше не избегая смотреть друг на друга. На этот раз тишину нарушил Элмерик:

— Всё, что