Тайна Марухского ледника - Владимир Гнеушев

Спускаемся метров двести или триста, и вдруг слышу какой-то отдаленный шум, а затем протяжный крик:

– Обв-а-а-л!!!

И не успел я назад повернуть голову, как на меня налетела снежная буря и потащила вниз.

Ну точно как в сказке про Змея Горыныча... Помню, что летел я через валуны, бугры и деревья, переворачивался в разных положениях, кидало меня в разные стороны, как щепку, а затем мгновенно лавина остановилась и так заскрипела, как будто кто-то сдавил сверхмощным прессом.

Сколько я летел вниз – не помню. Но когда я остановился, пришла мысль попробовать подняться. Я почувствовал, что положение моего тела самое невероятное: ноги – на спине, руки – на отлете в разные стороны. Попробовал грудью подняться – не выходит. Хотел одну руку к себе поджать – не получается, другую – ни с места. Ноги тоже не могу выпрямить, как будто они залиты свинцом. Тогда я решил усиленно дышать ртом, чтобы снег возле лица оттаял. Напрасно. И последнее, что осталось – звать на помощь. Я начал издавать какие-то звуки, но они показались такими глухими, как будто я сижу в деревянной бочке, накрытой двумя или тремя теплыми одеялами. Я понял, что мой сигнал о помощи настолько слаб и беспомощен, что дальше меня самого он не идет.

Все это произошло в одну секунду. И я потерял сознание.

На этом бы бесславно окончилась моя жизнь в восемнадцать лет, если бы не пришли на помощь боевые товарищи.

Была, оказывается, подана тревога ракетами и автоматными очередями, и штаб полка выслал группу из спасательной службы. Они принялись за поиски погребенных под снегом.

Попеки были трудными. Ведь раскапывать сотни тысяч тонн снега, принесенного лавиной – это все равно что искать иголку в огромном стогу сена.

Оказалось, что обвал, который захватил меня, был в этом месте последним, поэтому все те, кто двигался сзади нас, остались живы. Они тоже включились в поиски. А искали единственным путем: с помощью длинной палки, которой прощупывали снег. Так и меня нашли. Палка наткнулась на руку. Затем проткнули этой же палкой снег рядом, а она беспрепятственно пошла глубже. Снова – в старое отверстие: что-то мягкое. Это была кисть руки.

Когда меня откопали, лежал я на спине, на автомате, исчез один рукав полушубка вместе с плащ-палаткой, которую, помню, я держал в руке. Валенки так были забиты спрессованным снегом, что невозможно было их снять, пришлось разрезать. Но все это проделали уже тогда, когда поднесли меня к подножью перевала, где был пункт спасательной службы. Когда я впервые открыл глаза, то не понял, что со мной произошло,– сознание полностью еще ко мне не вернулось. Мне дали выпить водки целый стакан. Вскоре я пришел в сознание и во всех деталях вспомнил, что случилось.

Из нашего отряда под обвал попало всего 18 человек, из них 6 откопали, а остальные погибли, в том числе и начальник артиллерии полка старший лейтенант Зиновьев Федор Кириллович. Меня отправили в санчасть 810-го полка с обморожением пальцев рук, ног и затылка.

И вот лежал я там весь в бинтах, скучал по товарищам из своего 11-го горнострелкового отряда. Однажды из землянки артснабжения я услышал звук баяна. Я попросил врача капитана Хучуа принести мне баян. Когда я заиграл, все были в восторге, кроме меня. Я убедился, что пальцы очень плохо меня слушались, и я боялся, что не смогу играть по-настоящему. Люди на перевале настолько стосковались, что баян в моих руках стал огромным событием. Весть об этом дошла до штаба полка. Меня вызвал командир полка майор Титов и замполит майор Кузнецов. Они прослушали мою игру, и тогда Титов сказал:

– С этого дня, дорогой наш Подснежник, ты будешь солдатом 810-го полка. Зачисляю тебя в комендантский взвод.

– Как только поправятся твои пальцы, сынок,– добавил Кузнецов,– баян будет твоим вторым оружием. Станешь поддерживать боевой дух солдат, а это очень важно здесь, в горах.

– А как же мне быть с моим отрядом? – забеспокоился я.

– Ничего, – засмеялся Титов, – мы пошлем им на тебя “похоронную”.

Позже я узнал, что между командиром 11-го горнострелкового отряда и Титовым были из-за меня какие-то споры, но Титов победил. Итак я, в общем, с его легкой руки стал иметь это прозвище “Подснежник”.

Морозы и метели на перевале усиливались. Постоянно шли бои местного значения. В декабре началось наступление наших войск на Грозненском направлении. Разведка доносила, что горнострелковые части врага, окопавшиеся на перевалах, подозрительно притихли.

Командующий 46-й армией приказал захватить на Марухском перевале контрольного пленного, чтобы выяснить замыслы врага. Штабом группы войск Марухского направления был тщательно разработан план захвата “языка”. Для этой цели создано пять групп по 25—35 человек: две левые разведгруппы из альпинистов, две правые и центральная разведгруппы – от 810-го полка. Основную роль должна играть центральная нападающая группа во главе с ПНШ-2 по разведке лейтенантом Глуховым. В эту группу входило 35 человек из добровольцев-разведчиков и автоматчиков. Левые и правые группы – сковывающие, им предстояло отвлечь внимание противника своими боевыми действиями. А в это время центральная группа под командованием лейтенанта Глухова с боем врывается в расположение противника, захватывает пленного и возвращается в полк.

К сожалению, эта исключительно ответственная операция была безуспешной. Боевые разведывательные группы возвратились без потерь и ни с чем. Центральная же разведывательная группа проникла в глубь обороны врага и попала в огневой мешок. Вражеское кольцо замкнулось. Разведчики сражались до последнего патрона. Двое суток слышалась стрельба, а затем затихла. Никто из 35 человек этой разведгруппы в полк не вернулся.

Несколько дней судьба этих людей не была известна. Но затем, как вспоминает начальник штаба полка майор Коваленко, кое-что начало проясняться. Возвратился один младший лейтенант (фамилия его неизвестна), находившийся в центральной группе. Он рассказал некоторые детали этой трагедии. По его словам, лейтенант Глухов вел себя особенно смело и решительно. В неравном бою он в упор убил немецкого капитана, но вскоре немцы смертельно ранили его самого. Ординарец перевязывал раны умирающему лейтенанту. В это время и схватили его егеря. Глухов уже был мертв.

Немцы не могли ему простить убийство капитана. И когда за перевалом его хоронили, то в отместку у мертвого лейтенанта Глухова и у живого ординарца палачи отрезали головы и положили их на могилу своего капитана.

Больше ничего тогда не было известно. Кое-что стало проясняться лишь двадцать лет спустя.

Вы, читатель, помните в первой книге разговор с разведчиком Подкопаевым, который был в этой центральной разведгруппе. Он говорит, что наши бойцы честно выполнили свой последний воинский долг.