ОХОТА НА КРУТЫХ - Александр Граков

— Ты что, гад, опять со своими угрозами? — схватил его за грудки Гек. Из темноты тотчас же, пошлепывая о ладони увесистыми битами, выступили фигуры.

— Да нет, ребята, что вы, не угрожаю я! — боясь повторения пройденного, Лесик заговорил быстрее: — Просто так ее из «Интима» уже не отпустят, раз она влезла туда. Откупные нужны — неустойкой называются...

— Сколько? — перебил его Игорь.

— Лимон! — выдохнул Лесик.

— Хохлобаксами? — попытался уточнить Гек, но охранник презрительно скривился:

— Их уже и за семечки не берут!

— На! — Игорь совал ему в руку горсть бумажек. — Остальное — вам на семечки. Теперь-то, надеюсь, вопрос исчерпан?

— Отдай, пожалуйста, револьвер! — тихо попросил Гека Лесик. — Он... газовый, зарегистрирован...

Гек выхватил оружие, вгляделся пристальнее.

— Как же я мог так облажаться? Ну выпитая «Астра»! Держи, — он сунул револьвер Лесику, — да больше не махай им почем зря.

— Нервы, — вздохнул тог, пряча оружие. — А вы ништяк ребята! — уронил, отходя.

— Ладно-ладно, проваливай! — засмеялся Игорь. — Все мы хорошие...

У бабы Зины свет не горел — спала, значит.

— А-а-а, до утра как-нибудь перекантуемся! — беспечно махнул рукой Игорь. — Ты, Жень, на кровати, дед Федя — на диване, а мы втроем— на ковре. Вообще-то... если ты боишься...

— Запомни, Игорь! — наставительно перебила его Женя. — Четверо нормальных мужчин никогда не изнасилуют спящую среди них женщину.

— Почему? — в один голос изумились приятели.

— Да потому что всю ночь будут подглядывать друг за другом, притворяясь спящими, — Женя засмеялась и вошла в открытую Игорем дверь.

Дед Федя, сидящий за кухонным столом напротив Влада, чуть не подавился очередным глотком «Амаретто».

— Едрит твой ангидрид! Енто што же, в баре там всем по такой красавице выдают? — он юлой завертелся вокруг нее, оглядывая со всех сторон и не переставая цокать от восхищения языком. Вошедший вслед за Женей Гек прыснул, глядя на него.

— Недаром ты, Жень, включила нашего деда в список настоящих мужчин, — пояснил он всем причину своего веселья.

— А ты што, не веришь? — подскочил к нему дед. — Дак спроси мою Лизуху... — тут уже грохнул общий хохот. Поняв, что сболтнул лишнее, дед подумал и... треснул Гека по шее.

— Не провоцируй другой раз!

— Да он мусульманин, ваш дед! — заорал от стола уже порядком захмелевший Влад. — Свинину не ест, — показал он на банку тушенки, — а закусывать больше нечем. Значит, мусульманин!

— Да я ее, энту свинину, принципиально потреблять перестал после одного антиресного случая! — попытался реабилитировать себя дед Федя. Тут же все насели:

— Расскажи!

— Ладно! — махнул рукой. — Специально для вас, — поклонился Жене. — Было енто зимой, как раз под Новый год... — Здесь обычно при каждом новом изложении этого замечательного случая дед Федор обязательно вставляет новое начало, а то и вовсе ставит всю историю с ног наголову. Так что позвольте, уважаемый Читатель, самому Автору рассказать, что вышло у двух кумовьев из попытки зарезать к новогоднему стопу свинью Машку, ибо кому же еще знать более достоверно то, что написал сам...

Дед Федор сидел на табурете у печи и пыхтел в поддувало «Примой». Стекла окошка семиградусный морозец покрыл замысловатыми виньетками, но в печи озорно потрескивали дрова. Несмотря на теплый дух в хате, никакого предновогоднего настроения у деда не было и в помине, хоть и оставалось до праздника всего ничего — два дня. Объяснялась его хандра просто — вечор с кумом Василием, корешом его годов, выкушали литр отменного «первака», который добыли самым что ни на есть незаконным способом — вскрыв сундук бабы Фроси — дедовой супружницы, и долив тут же десятилитровую бутыль чистейшей «артезианской». Бабка Фрося, вернувшись с посиделок, поймала обоих на месте преступления, когда от «доказательств» оставалось едва граммов сто, а кумовья, обнявшись, в два голоса вовсю орали песню «Ой ты, Галю...» С порога оценив обстановку, она засветила любезного супруга сброшенным с ноги валенком, а деда Васю просто вышвырнула за дверь, благо, жил он через дорогу.

К чувству обиды за довесок валенком примешивалась еще и частица вины за вчерашнее — самогон все-таки бабка для новогоднего стола запаривала.

— Эх, рановато мы с кумом начали отмечать праздник! — терзался дед Федя.

Хлопнула входная дверь и в хату вкатилась дородная баба Фрося, потирая озябшие на морозе руки.

— Сидишь тут! — с ходу накинулась она на деда. — А свинью кто резать будет? А ну, бегом за тем храпоидолом Васькой, а то мы с евонной Анькой колбасы к празднику начинить не успеем!

Это означало прощение за вчерашний налет на сундук, ибо что-что, а не разговаривать с супругом после ссоры бабка могла неделями. Синдром вины сразу же улетучился, и дед Федя, натянув кожух и нахлобучив шапку, заспешил к куму через дорогу.

— Я к свахе за машинкой для колбас! — вдогонку ему закричала половина. — Глядите мне тут!

А навстречу деду из калитки напротив уже спешил кум, как-то странно и часто моргая правым глазом. За его спиной грозной тенью возвышалась Анюта — деда Василия жена.

— Ты, Васька, гляделку часом не вывихнул? — поинтересовался, подходя, дед Федор.

— Федька, ты скажи, нет — ты скажи — говорила вчера твоя, что сегодня надо свинью резать? Или не говорила?

— Та вроде говорила, — ошарашенно ответил дед, — только не вчера, а седни...

— Енто у него похмельный синдром еще действует, — туманно, по-научному, объяснил бабе Ане ее супруг. — Да какая разница — вчера, сегодня? Главное — надо сполнять работу. Так, Федя?

Обалдевший от этого напора кум неопределенно мотнул головой.

— А где Фрося? — спросила баба Анюта.

— За ентой... хреновиной пошла, ну, которой начинять...

— А га, ясно, пойду столы под мясо готовить, — она сразу успокоилась.

— Так ты, Анют, плеснула бы нам чего-нибудь? — засуетился дед Василь. — Для сугреву, так сказать...

— Цыц! — шикнула на него жена. — Вчера нагрелись до чертиков. Под свежину и налью. А пока — быстро за дело!

А дело, надо сказать, было сложноватым, ибо свинье шел уже второй год, кормили ее на совесть, так что вымахала она под три увесистых центнера. Сажок, где она содержалась, был явно маловат, и потому кумовья решили просто выпереть Машку оттуда и ужена воле, во дворе, произвести экзекуцию.

— Давай, Федька, залазь и вышибай ее оттель! — безапелляционно заявил Василь.

— А чего это я, с какой такой стати? — сразу же встал на дыбы кум. — У тебя вон рожа пошире моей раза в полтора, да и в плечах опять же.

— Хто в ентом дворе хозяин? — заорал дед Василь. — Свинья твоя, ты и доставай ее оттель! А я пойду пока ножик принесу, — и он поспешно скрылся за калиткой. Крякнув с досады, дед Федя согнулся вдвое и с трудом втиснулся в противоположный угол.

— А ну, пошла отсель, квартирантка недорезанная! — прохрипел согнутый вдвое дед, пихая Машку обеими руками в направлении дверцы, а затем, обозлившись, ухитрился двинуть ее ногой в зад. Это было его ошибкой. Свинья, утробно взвыв свинячьим фальцетом, заметалась в тесном и темном пространстве сажка, прижав, наконец, деда Федора своей тушей так, что у того в глазах помутилось. Очухавшись, он почувствовал, что сидит... в корытце со свинячьей похлебкой, а самой Машки и след простыл: она уже весело носилась по двору, забыв обиду, нанесенную его ногой в валенке. Зато теперь обиделся дед.

— Ах ты, полуфабрикат ходячий! Меня, кавалера двух орденов Славы и медали «За отвагу» — задницей в грязь?! Да я из тебя безо всякой машинки счас колбасу наделаю!

Подобрав валявшийся здесь же здоровенный кол, он решительно двинулся в атаку. Машка, углядев грозный заряд, поняла, видимо, что шутки кончились, едва начавшись. Поэтому, всхрапнув как-то по-лошадиному, понеслась по периметру хоздвора, отгороженного глухим забором. Как раз в это время в приоткрывшуюся калитку занесло деда Василия, весело помахивающего огромным немецким тесаком времен давно прошедшей войны. В другой руке была зажата поллитровка, заткнутая кукурузной кочерыжкой. Трехсоткилограммовый таран со вздыбленной щетиной подсек его как раз под коленки. Тесак полетел в одну сторону, поллитровка, блеснув на солнышке, — через забор, а сам кум, проехав на Машкиной спине пару метров, благополучно зарылся носом в кучу навоза, оставленную до весны посреди двора. На пару минут замерли все трое: свинья — в углу, а деды — кто где. Вытряхнувшись наконец из кучи, дед Васька взвыл:

— Федька, ты знаешь, какую свинью подсунула нам ента тварь? Я ведь бутылку на коленях у невестки выклянчивал! Ну, хвашистка проклятая, счас я тебя успокою!

Скрывшись на минуту в сарае, он появился оттуда, пряча за спиной киянку — трехкилограммовый деревянный молоток для жестяных работ.