Боевой гимн - Уильям Форстен

— Да это же восемьдесят миль пути!

— Он мне еще будет рассказывать, — простонал Пэт. — При моем геморрое так и все восемьсот.

— Надо было позволить Эмилу вправить геморроидальные шишки.

— Этот мясник уже покромсал меня однажды ножом, когда я был без сознания. Больше я ему не дамся, особенно если речь идет о моем тыле.

— Что здесь происходило за время моего отсутствия?

— Один из наших дирижаблей обнаружил «Питерсберг» около десяти утра. Теперь Буллфинч полным ходом спешит на выручку Гансу. «Франклин» с двумя сторожевиками тоже направился к устью бантагской реки. А Буллфинч послал тебе записку, в которой говорит, что в этом рейде его ничто не остановит.

— Далеко им до места назначения?

— Тут у меня дурные новости. «Питерсберг» достигнет устья реки не раньше полудня.

Эндрю сокрушенно вздохнул.

— И это еще не все, — добавил Пэт. — Буллфинч долго был в гарантийном плавании. Их запасы угля подошли к концу. Он пишет, что им едва хватит топлива, чтобы добраться до того форта, но вот на дорогу обратно… — Пэт пожал плечами.

— А что «Франклин»?

— Идя с максимальной скоростью, он будет там через два с половиной дня.

— Это слишком поздно. На моих глазах люди Ганса отразили первый штурм бантагов, но это было только начало. Я видел свежие войска, двигавшиеся к крепости из города, и несколько поездов примерно в тридцати милях к востоку от этого форта. В первом штурме участвовали четыре-пять тысяч вражеских солдат.

— А сколько человек у Ганса?

— Порядка семисот, максимум тысяча.

— Боже милосердный! — вздохнул Пэт, — Буллфинч считает, что сможет взять на борт двести, ну, триста человек. А Ганс не уйдет, пока мы не заберем всех его людей. Ты ведь его знаешь.

— Возможно, к тому часу, когда мы придем ему на выручку, у него не будет и двух сотен. Я думаю, что завтра на рассвете орда бросит на штурм не меньше умена своих воинов и наверняка задействует тяжелую артиллерию. Сегодня я заметил у них только легкие пушки, но раз в форте есть тяжелые орудия, то и у бантагов должна быть осадная артиллерия, которую они смогут подтянуть к утру по железной дороге. Завтра до полудня Ганс окажется в настоящем аду, а ты говоришь мне, что мы доберемся до форта только вечером?

Пэт печально кивнул.

Пока они шли к обшитому вагонкой бараку, служившему им телеграфной станцией и временным штабом новой авиабазы, Эндрю рассказывал Пэту о перипетиях обратного полета.

— Слушай, этого Петраччи надо запереть в психушку, нормальный человек не может подниматься в воздух на этих чертовых дирижаблях! Я вообще не понимаю, как нам удалось дотянуть сюда. Из одной камеры вышел весь водород. А эти проклятые бантаги преследовали нас на сто миль в море. Хорошо еще, что нам не встретились те крылатые машины, о которых рассказывал Джек.

— А у нас пропал один из дирижаблей, — перебил его Пэт. — Он должен был вернуться на базу уже четыре с лишним часа назад.

— Дьявол!

— Калин вне себя от ярости.

— Это еще почему?

— Да все из-за тебя, болван. Он пригрозил, что сорвет с тебя погоны за неподчинение.

До Эндрю не сразу дошло, о чем говорит Пэт.

— Он что, так рассердился?

— Эндрю, дружище, ты начхал на прямой приказ президента. Как ты думаешь, могло ему это понравиться?

— Он на моем месте поступил бы точно так же.

— Вот именно это я и сказал ему в своей телеграмме, — ухмыльнулся Пэт.

— А он что?

— Пока не ответил.

— Конгресс одобрил наши планы?

— Старик, ты знаешь, бывают такие минуты, когда я горжусь этой Республикой и верю, что она выстоит, несмотря ни на что. Конгрессмены единогласно проголосовали в поддержку любых действий, необходимых для спасения Ганса, даже если это будет означать войну.

— Единогласно? — недоверчиво переспросил Эндрю.

Пэт улыбнулся.

— Нашлось, конечно, двое-трое недовольных, но ты не забывай, что большинство этих важных персон, занимающих сейчас высокие посты, раньше служили в нашей армии. Я слышал, что сенатор Василий Греков вытащил из кармана револьвер и с гордостью заявил, что старший сержант Ганс Шудер лично дал ему однажды пинка под зад, когда он был рядовым во Втором Суздальском полку, и что он пристрелит на месте того сукиного сына, который станет трусливо возражать против оказания помощи национальному герою.

Эндрю откинул голову и расхохотался, хотя умом он понимал, что размахивание оружием в зале Сената совершенно недопустимо.

— А как на это отреагировал Марк?

— Рассмеялся и сказал, что проткнет мечом любого, кто попытается остановить Василия. Так что решение было единогласным. Услышав новость, что наш сержант жив, весь Суздаль словно сошел с ума. Отец Касмар призвал народ молиться за спасение Ганса.

— И они не боятся новой войны?

— Боятся, конечно, но пока что никто не выказывает страха. Это все будет потом. А сейчас все их помыслы только о Гансе. Общее мнение состоит в том, что он пожертвовал собой ради их спасения и теперь настало время отдать ему долг. Ганс был мучеником последней войны. Помнишь этого свихнутого монаха с севера, который сказал, что ему было видение и Ганса надо признать святым?

Вспомнив этот случай, Эндрю не удержался от смеха. Он был протестантом и с изрядной долей скептицизма относился к историям о всякого рода чудесах, а потому не слишком-то понимал мистическую сторону русского православия. Однако ему было известно, что один муромец рисовал портреты Ганса в традиционной иконописной технике, с нимбом вокруг головы. Муром потерял два полка, когда Ганс и его 3-й корпус оказались отрезаны от своих, и Шудер был там культовой фигурой. Эндрю живо представлял себе, какая встреча ждет там его друга, если, конечно, им удастся его спасти.

— Знаешь, мне интересно, что теперь говорит этот монах, когда стало известно, что Ганс жив, — продолжал разглагольствовать Пэт.

Войдя в барак, Эндрю прошел в заднюю комнату и рухнул на подставленный Пэтом стул.

— У тебя случаем нет с собой какого-нибудь лекарства от усталости? — обратился он к ирландцу.

Вместо ответа Пэт вытащил из-за пазухи фляжку с водкой и протянул ее полковнику.

— Так что ты думаешь, каковы его шансы? — спросил О'Дональд, дождавшись, пока Эндрю сделает первый глоток.

Опустив голову на грудь, Эндрю попытался избавиться от угнездившегося внутри него чувства страха. Вот странно — он смог побороть в себе страх перед орудийным огнем, но при воспоминании о том, как Федор болтался снаружи дирижабля, а по гондоле щелкали бантагские пули, у него и сейчас пробегал мороз по коже. В его воображении все время прокручивалась одна и та же картина их превратившийся в груду горящих обломков воздушный корабль камнем летит к земле навстречу своей гибели.

— Ты не заболел? — с беспокойством осведомился у него ирландец.

— Да нет, Пэт, просто все переживаю из-за Ганса. Мы ведь оставили его там у Потомака и думали, что он мертв.

— Послушай, Эндрю, это ведь именно я не смог пробиться к нему на выручку и вытащить его из капкана, когда мерки начали прорываться. Так что все это больше на моей совести, чем на твоей.

Эндрю покачал головой.

— Я никогда не винил тебя за это и не буду. Ты видел, как упало на землю его знамя и как мерки захватили пятачок, на котором находился он со своим штабом. Мы не сомневались, что он погиб. — Он помолчал несколько секунд. — И все же я никогда до конца не верил в это, какое-то шестое чувство подсказывало мне, что он жив. Теперь я понимаю, что имел в виду Эмил, говоря, что большинство людей испытывают те же ощущения, когда они теряют своих близких, но, не видев их мертвых тел, до последнего надеются на счастливый исход. И ведь после войны до нас доходили кое-какие слухи, люди, сбежавшие от мерков и бантагов, рассказывали, что видели человека, одетого в форму янки.

— Этот ублюдок Хинсен!

— Нет, Пэт, мы ведь это уже обсуждали. После битвы при Испании мерки взяли какое-то количество пленников. Нам это было известно, но мы не стали забивать себе этим головы. Мы просто забыли про этих людей, объявили их мертвецами. А помнишь тот случай с Григорием и его отрядом, уничтоженным бантагами? Нам надо было выяснить все до конца. А вместо этого мы назвали этот бой «пограничным инцидентом» и вычеркнули имена наших солдат из списков личного состава!

— А что мы могли для них сделать? — урезонивал его Пэт. — Мерки и бантаги — это кочевники. А мы нет, у нас всего одна кавалерийская дивизия. И даже если бы наши парни догнали всадников орды, что тогда? Им бы тоже перерезали глотки. Кроме того, у нас не было точной информации ни об имени пленного солдата, ни о его подразделении, а только слухи.

— Но я все время думал о Гансе, Пэт. Мысли о нем не выходили у меня из головы. Если бы не Ганс, у нас бы здесь никогда ничего не вышло.