Прикосновение - Колин Маккалоу

— Почему бы не обратиться в агентство, где занимаются поиском домашней прислуги?

— Нет, я сам хочу побеседовать с каждой кандидаткой. — Александр извлек из кармана часы и щелкнул крышкой. — А ты поторопись, дорогая. В семь приедет Руби.

— Прости, но к ужину я не выйду. Мне надо найти Яшму и серьезно поговорить с ней. И начать знакомиться с Анной.

Александр поднес к губам ее руку и легко коснулся ее губами.

— Как хочешь. Спасибо, Элизабет. Я не стал бы винить тебя, если бы ты решила отдать Анну, но я безмерно благодарен тебе, что ты этого не сделала.

Известие о болезни Анны обрушилось на Руби, как ведро кипятка. Александр рассказал обо всем в библиотеке, где они курили сигары и смаковали выдержанный коньяк; отсутствие Элизабет за ужином он объяснил легким недомоганием. Проницательная Руби сразу заподозрила, что в семье что-то не клеится, потому что знала Александра гораздо лучше, чем его жена — изменился его взгляд, выражение лица. Эти же признаки Руби замечала у него до рождения Анны, а потом он словно отдалился от Элизабет, отправил ее в дальний угол памяти. И вот теперь его глаза снова смотрели затравленно и тоскливо.

В чем дело, Руби поняла сразу же, едва выслушала рассказ об Анне — о том, как Александр сделал трагическое открытие, как повела себя Элизабет. Чтобы набраться смелости и ответить, Руби пришлось глотнуть коньяку.

— Любимый мой, как мне жаль…

— Вряд ли больше, чем мне или Элизабет. И тут уже ничего не попишешь, молчать и делать вид, будто ничего не происходит, бесполезно. Мы с Элизабет считаем, что всему виной трудные роды. К счастью, внешне Анна почти ничем не напоминает умственно отсталого ребенка — наоборот, она миловидна и хорошо сложена. Когда она лежит в кроватке, то выглядит как любой другой младенец — если бы не глаза. Как говорит Нелл, они у нее смотрят во все стороны. Яшма уверяет, что Анна способна учиться, только на это уходит уйма времени — даже на то, чтобы научить ее есть с ложки.

— Скрытная дрянь! — с чувством выпалила Руби, снова отпивая из стакана. — Я про Яшму, — пояснила она, заметив, что Александр вопросительно поднял брови. — Но знаешь, даже если бы мы все знали с самого начала, мы ничем не помогли бы бедняжке. Элизабет права: ребенок не дышал. Если бы я знала, чем это кончится, я не старалась бы оживить его, но я даже представить не могла… Я просто хотела, чтобы Элизабет мучилась не зря.

— Что сделано, то сделано, Руби. — Он ощупью нашел ее руку и пожал ее. — Древние греки считали человеческую гордыню преступлением против богов, заслуживающим суровой кары. Я возгордился — потому что слишком преуспел и разбогател, а власть моя очень велика. Анна — моя кара.

— Но в городе о ней упорно молчат, хотя Бидди Келли кормила малышку целых семь месяцев.

Белые зубы Александра сверкнули в улыбке.

— Все потому, что Яшма подслушала, как они с Мэгги Саммерс сплетничают и потешаются над девочкой в кухне. И накинулась на них с ножом. Пообещала перерезать обеим глотки, если они проболтаются, и они ей поверили.

— Молодчина Яшма!

— А Мэгги Саммерс завтра навсегда покинет этот дом. Саммерс уже все знает.

Руби неловко поерзала в кресле и сжала в ладонях руку Александра.

— Значит, ты хочешь сохранить состояние Анны в тайне?

— Разумеется, нет! Незачем держать девочку взаперти. Нам нечего стыдиться, Руби. По крайней мере, я так считаю. Насчет Элизабет не уверен. Я хочу, чтобы Анна могла гулять, где захочет, а в том, что она научится ходить, ни на минуту не сомневаюсь. Пусть весь Кинросс знает: даже богатство и привилегии не спасают от семейных трагедий.

— А ведь ты так и не рассказал мне, как восприняла известие Элизабет. Или она знала про болезнь Анны?

— Вряд ли. Она просто убедила себя, что ребенок немного отстает в развитии. Немного отстает! — Он горько рассмеялся. — Моя жена превратила какую-то паршивую кобылу в идола и усердно поклонялась ему. Чистила, гладила, расчесывала… Скажи, чем лошади так притягивают женщин?

— Силой, Александр. Движением мышц под атласной шкурой. Возможностью подчинить себе эту силу. Хорошо, что ты подарил ей кобылу, — вида конского фаллоса она бы не вынесла.

— Руби, ты можешь хотя бы раз в жизни вести себя пристойно?

— Ха! — воскликнула Руби, сплетая пальцы с пальцами Александра. — А что толку? — Она пересела к нему на колени и прижалась щекой к его волосам — они совсем поседели, так неожиданно и сразу! — А ты так и не понял, о чем все время думает Элизабет?

— Увы!

— После рождения Анны она стала другой. Со мной почти не общается — разве что приглашает меня на завтрак вместе с Теодорой или на ужин с тобой. Прежней близости между нами как не бывало, а раньше мы о чем только не болтали! Обо всем на свете! Но теперь она будто ушла в свой мир, — печально заключила Руби.

— Ты нужна мне, — пробормотал Александр, уткнувшись лицом в ее грудь. — Если ты не против, я приеду к тебе в Кинросс сегодня же, попозже.

— Когда хочешь, — ответила она. — Приезжай, когда хочешь.

Она в одиночку спустилась с горы в вагоне, глядя на Кинросс, освещенный фонарями, издалека похожими на зеленоватые искры. Пыхтели двигатели, сатанинское пламя вырывалось из длинных бараков, где из руды добывали золото «Апокалипсиса», а вдалеке, на холме Суна, в лунном свете поблескивали пагоды. «И я частица этого мира, хотя никогда не хотела к нему принадлежать. Как мстительна любовь! Если бы не Александр Кинросс, я не поднялась бы выше, чем уготовано мне судьбой, навсегда бы осталась дамой полусвета на грани изгнания, если не гибели».

Элизабет начала бывать в церкви с того дня, как узнала о плачевном состоянии Анны. Но не в пресвитерианской церкви: в следующее воскресенье она появилась у англиканской церкви Святого Андрея, ведя за руку Нелл, в сопровождении Яшмы, везущей в колясочке Анну. Китаянка осталась у церковных ворот ждать конца службы — тоненькая, испуганная, незаметная.

Потрясенный и обезумевший от радости преподобный Питер Уилкинс лично приветствовал первую леди Кинросса и сообщил, что скамья в первом ряду всегда к услугам жителей Кинросс-Хауса. По городу уже ползли слухи, что миссис Саммерс уволена, а в особняке на горе творится что-то неладное, поэтому священник проявил особое внимание к новой прихожанке.

— Спасибо, мистер Уилкинс, — сдержанно отозвалась Элизабет, — но мне было бы удобнее занять одну из последних скамей. Моя младшая дочь Анна отстает в развитии, иногда капризничает, и в этих случаях мне хотелось бы иметь возможность незаметно увозить ее из храма.