Если нам судьба... - Лилия Лукина

— Простите, Андрей, что заставила вас все это вспомнить, пережить снова, — сочувственно произнесла Мария Сергеевна и, желая отвлечь его от тяжелых мыслей, спросила: — А как ваш батюшка в учителя попал?

— Случайно, Мария Сергеевна. — Андрей взял себя в руки и снова сел на скамью. — Он с нашими мужиками в город со шкурками поехал, а обратно с книгами вернулся, сидит, читает. Ну, мужики ему и предложили, чтобы он ребятишек читать-писать учил, он и согласился.

Власов помолчал, задумчиво глядя куда-то вдаль, а потом сказал:

— А в прошлом году, когда Артамон Михайлович в отпуск к Елизавете Александровне в Петроград приезжал, он и мне отпуск выхлопотал. Недолго я дома пробыл, всего два дня — почти все время на дорогу ушло. Так вот, когда я дома рассказал, как Артамон Михайлович меня раненого с поля боя на себе вынес…

— Что? Андрей, что вы говорите? Мы ничего об этом не знаем, — изумилась Мария Сергеевна. — Говорите, говорите же.

Власов коротко глянул на нее и продолжал:

— Рядом с нами снаряд разорвался. Артамона Михайловича осколком в руку крепко зацепило, — Андрей показал на свое левое предплечье, — а меня контузило, оглох я, упал, все вижу, все понимаю, а двинуться — сил нет. Артамон Михайлович меня трясет, кричит что-то в ухо, а я не слышу ничего. Он мне рукой в сторону немцев показывает, я глянул — а на нас броневик идет.

Любили они так развлекаться — людей давить. А я двинуться не могу. Мне потом Артамон Михайлович рассказывал, как я, всякую субординацию забыв, орал ему: «Беги», ну и дальше по-нашему, по-солдатски. А он меня к окопу тянет, как мешок какой. Успел, скинул меня туда, сам спрыгнул следом и поверх меня повалился. Собой закрыл.

У Власова на глаза навернулись слезы, он опустил голову и некоторое время молчал, борясь с волнением. Молчала и Мария Сергеевна.

Андрей откашлялся и продолжил:

— Потом, пока у него силы были, он шел и меня вести пытался, хотя ноги меня и не слушались почти. А когда сам обессилел, на шинель свою офицерскую меня положил и волоком тащил, пока санитары не подоспели. Слух ко мне потихоньку вернулся, и слышал я, как ему кто-то сказал: «Граф, вы безумец! Тащить на себе рядового — это…». Я дальше не понял, не по-русски сказано было. А Артамон Михайлович ответил: «Поручик, мы все солдаты России, и совершенно неважно, кто в каком звании».

— Андрей, мы ничего об этом не знали. Боже, как это похоже на Тома. — Мария Сергеевна растерянно смотрела на Власова.

— Так вот, рассказал я об этом дома, а отец мне и говорит: мы с матерью тебя на свет произвели, и по всем Божеским законам должен ты нас почитать и слушаться. Только с этого момента власть наша родительская над тобой кончается. Артамон Михайлович отныне тебе самая главная власть, потому что совершил вещь небывалую — тебе, солдату рядовому, денщику, граф, собой рискуя, жизнь спас. Не только ты, но и все мы перед ним в долгу неоплатном.

И Андрей, как будто заново пережив эту историю, замолчал, глядя в пол беседки. Потом он встал и повернулся к Марии Сергеевне:

— Ну, теперь вы все обо мне знаете. Вот и решайте, верить мне или нет.

— Я верю вам, Андрей, — она тоже поднялась, шагнула к Власову, взяла обеими руками его голову, наклонила и поцеловала в лоб. — И благословляю вас. Вам потребуется не только большое мужество, но и деньги, настоящие деньги. В вашем плане вы не учли, что нам нужны будут новые документы. С нашими фамилиями мы будем слишком приметны.

— Нет, Мария Сергеевна, не придется фамилии менять. Я и сам на фронте встречал рядовых Шереметьевых да Юсуповых. Они мне говорили, что как крепостное право отменили, так многие такие фамилии получили, по бывшим своим хозяевам. А вот род занятий поменять нужно будет. Артамон Михайлович может моим фронтовым товарищем стать, унтер-офицером, Елизавета Александровна, жена его, горничной при барыне какой-нибудь была, а вы сами учительницей в каком-нибудь господском доме. Вы такие вещи лучше, чем я, придумаете.

— Будь по-вашему, Андрей. Я сегодня же с ними переговорю, благо, по-французски, кроме нас, в доме никто не понимает. Пусть подслушивают, если хотят.

— Я, Мария Сергеевна, сейчас хочу в город съездить. Продукты надо достать, по госпиталям пройтись и вообще посмотреть, что там творится. К кому я смогу в случае чего обратиться?

— Мне трудно сказать, Андрей, я почти никого здесь не знаю. Но доктор Добрынин кажется мне порядочным человеком. Кстати, вот вы к нему и заедете, пригласите на Тома посмотреть и сможете свое мнение о нем составить. Его Степаном Дмитриевичем зовут, а дом его в Баратове вам всякий покажет. Ну, с Богом, Андрей. Удачи вам.

— Все будет хорошо, Мария Сергеевна. Всегда считалось, что если сын на мать похож, то быть ему удачливым, а я весь в нее пошел.

С этими словами Власов отправился в конюшню и через десять минут уже ехал, щадя лошадку, вялой трусцой к городу.

В Баратове Андрей первым делом нашел дом доктора Добрынина и, не без труда пробившись в кабинет, очень удивился, узнав, что доктор чуть старше его самого. Он-то ожидал увидеть почтенного седого мужчину. Услышав, что Андрея прислала Мария Сергеевна, чтобы пригласить к приехавшему накануне зятю, доктор обрадовался, что Артамон Михайлович благополучно вернулся в родной дом, расспросил о характере его ранения и, поняв, что ничего особенно срочного нет, попросил приехать за ним пораньше на следующий день. Власов договорился оставить лошадь с коляской во дворе доктора, объяснив, что ему так спокойнее будет, потому что человек он в городе новый, порядков и установлений не знает, как бы чего не вышло, а то лошадка в хозяйстве только одна. Доктор понятливо закивал головой и согласился.

Уже пешком Андрей отправился искать ближайший госпиталь. Не найдя там земляков, он отправился в следующий. И там в шатком, на скорую руку построенном бараке нашел своего младшего брата Владимира, который заболел на фронте сыпным тифом, но теперь уже выздоровел, хотя был очень слаб, просто на ветру шатался. Как ни хотелось Власову подольше поговорить с братом, но дел было еще много, и он ушел, пообещав забрать Владимира в усадьбу на следующий день, когда повезет доктора к Артамону Михайловичу.

А буквально через полчаса, проходя мимо гимназии, в которой он уж никак не предполагал обнаружить лазарет, он услышал, как его окликает по имени голос, который он ни с чьим и никогда не смог бы перепутать. Это было настолько невероятно, что он просто не поверил своим ушам, но, повернувшись, убедился, что не ошибся. За невысоким заборчиком, греясь на солнышке, сидел его отец. Андрей, одним махом перескочив через преграду, подбежал к нему, и они обнялись.

— Батюшка, — со всхлипом выдохнул Андрей. — Как же ты-то сюда попал?

— А как и все остальные, не по своей воле. Граната рядом разорвалась, часть осколков вынули, а остальные, говорят, сами со временем выходить будут. А ты что тут делаешь?

— С Артамоном Михайловичем приехал, после госпиталя его раненого привез в усадьбу его Сосенки. А ты знаешь, что Володька тоже здесь после сыпняка выздоравливает?

Они сели рядом, и Андрей кратко рассказал отцу все, что происходило и с ним, и с Артамоном Михайловичем на фронте и после ранения Матвеева, и с каким трудом они добрались, наконец, до усадьбы.

— Думал я, что отдохнет здесь Артамон Михайлович, а все наоборот вышло. В доме, кроме нас с ним, еще супруга его с матушкой, сыночек крохотный, его в мою честь Андреем назвали, — гордо сообщил он отцу, — племянник маленький да девушка молоденькая, родственница тещи его. Старик дворецкий не в счет. Артамон Михайлович сам еле ходит, ему рана в ноге покоя не дает. А на усадьбу подлец один с детьми своими зубы точит, поживиться решил, все семейство хочет убить, да время выжидает. Вот и получается, что один я остался. И швец, и жнец, и в дуду дудец. Заберу я завтра Володьку туда, хоть и ослаб он после болезни, а с ружьем у окна ночью посторожить сможет, чтобы не подобрался никто, хоть сигнал подаст. А вообще-то хочу я их всех к нам в Крайнюю забрать, чтобы время лихое там переждали. Как ты на это смотришь?

— Ну, что ж, Андрей. Все ты правильно решил, увозить их надо, и чем скорее, тем лучше. Я тут наслушался баламутов, которые солдат в госпитали агитировать приходят, как они собираются жизнь перевернуть, куда и каким образом, и страшно мне стало. Что же они, мерзавцы, с Россией сделать хотят? Погубят они Россию так, как ни Чингисхану, ни Наполеону и не снилось. Забирай-ка ты завтра и меня вместе с Володькой. А я сейчас к нему схожу, повидаюсь и собраться помогу. Трое — не один. Вместе мы что-нибудь обязательно придумаем.

На том они и порешили, и Андрей отправился бродить по городу, чтобы получше представить себе, что же здесь творится. А творился, по его пониманию, полный беспорядок. В толпе сновали карманники, нищие стояли не только, как он привык видеть, на паперти, но чуть ли не на каждом углу. То тут, то там собирались толпы возбужденных людей, о чем-то спорили, кого-то хвалили, кого-то проклинали. Никто не занимался делом, все только говорили.