Игра Герцога - Сергей Доровских

— Мы и не виним, — ответил Гвилум. — Думаю, у господина Залмана ещё останется право на выбор. Его судьба ведь не предопределена, верно ли я утверждаю, милая Джофранка?

Цыганка, не отрываясь, смотрела на Корфа. Тот светился, пульсировал, то обретая полностью проявленные черты, то становясь полупрозрачным. И, хотя у него не было челюсти, Джофранка любовалась и восхищалась им. Очарованная, при упоминании своего имени отозвалась не сразу:

— Конечно, у него останется выбор, он есть всегда и у каждого. Судьба не лишит его возможности последней развилки. В сущности, его не в чем винить, хотя и пролил сегодня столько крови… Но, не имей он пагубного пристрастия к опию! — добавил Гвилум.

— Я бы не попал бы к вам, — заключил Корф. — Он распахнул двери двух миров!

Герцог провёл ладонью у лица обер-офицера, и зияющая кровавым мясом нижняя часть стала мяться, будто красная глина, и вот утраченные черты полностью вернулось. Выпрямился и сбитый нос.

— Не могу удержаться от восторга! Какое благородство во всём! — воскликнула Джофранка, скрестив пальцы с длинными чёрными ногтями у груди. — Прекрасный, прекрасный офицер, вы могли бы стать героем моих снов! Как же мне жаль, что вы… что вы давно погибли!

— Рад бы исправить этот нелепый казус, но увы, прекрасная Джофранка, — и Корф учтиво коснулся головного убора. — Для меня большая честь быть сегодня рядом с вами! Поверьте, не я один, но и все мои доблестные солдаты ждут не дождутся момента, чтобы выразить своё восхищение вам, о жрица Судьбы!

Все улыбнулись, кроме Солнцева-Засекина. Тот замер в недоумении, не веря своим глазам.

«Это ещё что за фокусы! — не мог понять он. — Ладно, этот служка Антошкин мурлычет, точно мартовский кот, но откуда выплыл этот тип в старомодном мундире? И вообще, что происходит?»

Но удивляться дальше не хватило времени.

— А вот и второй участник сегодняшней Игры! — торжественно воскликнул Гвилум.

Все обернулись, глядя, как по ковровой дорожке уверенно шагает Антон Силуанович. Чуть поправив цилиндр, который чудом не потерялся в лесной свистопляске, молодой барин кивнул, но поздоровался только со своим бывшим слугой:

— Что ж, рад снова видеть тебя, Пантелей! Расстались мы с тобой так недавно, а кажется, уже минула целая вечность!

Тот выпрямился, но посмотрел холодно:

— Я тоже рад, что вы готовы приступить к самой важной части долгого испытания.

— Мне известно многое хорошее о вас, Антон Силуанович, — произнёс герцог, понимая, что не дождётся никаких учтивостей в свой адрес.

Старший Солнцев-Засекин скрипел зубами и сжал кулаки, будто уже был готов растереть младшего братца до мелких крупинок.

— Раз вы здесь, значит, даёте любезное согласие участвовать в Игре? — спросил герцог.

— Разве у меня есть выбор?

— О, мы это как раз обсуждали до вашего прибытия, — вставил фразу Гвилум. — Выбор есть у всех и всегда, в каждое мгновение жизни…

— Выбора нет только по ту сторону черты, где наступает вечность, — добавил Корф.

— Да, — подтвердила Джофранка.

— Что же, тогда пропустим даму вперёд, и пройдёмте к Престолу! — Гвилум торжественно поднял руки. Еремей Силуанович округлил глаза — нет, то были не руки, а крылья ворона!

Первой по ступенькам в шахту спустилась цыганка, её поддерживал за руку чёрный герцог. Следом прошёл Гвилум, положив крыло на плечо молодого барина. Пантелей, с почтением пропустив Корфа и Еремея Силуановича, который сделался задумчивым и даже оробевшим, внимательно осмотрел округу, и глаза ненадолго стали въедливыми, с узкими продолговатыми зрачками и янтарным кошачьим огоньком.

Вскоре и он скрылся за остальными. В тот же миг Фока Зверолов стремительно покинул укрытие на возвышенности, и бросился вниз по склону, оставляя два длинных глубоких следа от скользящих сапог. Он уже обдумал новый план, и тот казался хотя и сложным, но вполне осуществимым. Нужно пройти следом, оставшись незамеченным, и, найдя удобную позицию, поразить точным выстрелом герцога. Фока знал, что ему не выйти из шахты живым. Но эту мысль охотник принимал спокойно — всё, что нужно, это исполнить Долг, который дан свыше и заповедован предками.

Да, он убьёт герцога исподтишка, из засады, но это — всего лишь один из допустимых способов охоты, Фока не нарушит никаких установок своего славного рода. Все средства хороши, лишь бы услышать предсмертный вздох поверженного зверя. И цена при этом не имеет значения.

Зверолов выскочил на красную дорожку и побежал, та закачалась под ногами, словно поднялась высокая волна. Его то подбрасывало, то опускало, и охотник не останавливался, крепче сжимая сияющее ружьё.

Самым сложным, он знал, будет выстрелить, нажав на курок средним пальцем. Как это отразится на точности, и предположить не мог. То, что его лишили самого важного для стрелка пальца, было злым ударом Судьбы. Платой за убийство Кродо — грубейшее, недопустимое вмешательство в правила Игры.

«Полночь, полночь! — застучало в его голове. — Неужели всё⁈»

Перед глазами на миг вспыхнули песочные часы, и последние крупинки упали в нижнюю чашу.

— Только не это, нет! — воскликнул он.

Массивная железная заслонка с острыми зубьями, треща и сбрасывая каменные крошки, стала медленно опускаться сверху, закрывая вход в шахту.

Вот она уже прикрыла вход наполовину!

Нужно сделать решительный бросок… Может, удастся проскочить! Если не успеть — зубья сомкнуться на его спине! И Зверолов сделал выпад, и, будто пловец, кинулся в пучину. Представил, как полетит вниз по покрытым извёсткой ступенькам. Сможет ли подняться, или свернёт шею⁈

Но Фока… не успел. Удар о заслонку пришёлся точно в лоб, в глазах поплыло, наполнилось мутью. Зверолов упал без чувств рядом со спящим Залманом. Вход затворился плотно и, точно зверь, заслонка издала последний глухой рык.

Старый филин, что наблюдал всё это с высокой ветви, поднялся в ночное небо и описал в полёте круг над шахтой. Только с такой высоты можно было увидеть, что она очертаниями напоминает огромного распластанного крота, как на картине. Теперь — впервые за две сотни лет, в том месте, где должны быть слепые глаза, вспыхнули два золотистых огня…

Шахта ожила.

Филин ухнул, и устремился в ночь, расправив крылья над бесконечным морем качающихся елей. Вскоре он снизил полёт, цепкие когти нащупали волокнистый мох на плече пущевика. Разгневанный старший лесной брат замер, повернул дуплистую голову, кора на массивной шее скрипнула и осыпалась трухой. Он в отупении убрёл далеко в непролазную