'Карусель теней' - Андрей Александрович Васильев

Врачи сказали, что шансов нет. И наши, и не наши. И, что самое страшное, то же самое подтвердил Вагнер. Все. Саша, она умирает, ей осталось всего ничего. Последний год я пыталась тебя отыскать, нанимала частных детективов, делала все, что можно, но ты как в воду канул. И вот, когда я уже смирилась с тем, что скоро останусь на свете совсем одна, ты вдруг появляешься в Москве. Когда я про это узнала, сразу же хотела ехать к тебе, но Павел отговорил.

– И правильно сделал, – отправив в рот стебелек спаржи, добавил Ряжский. – Ты и сейчас не слишком приветлив, а в день приезда и вовсе всех собак на Ольгу спустил бы. По себе знаю, как подобные визиты после дороги раздражают.

– Резонно, – признал я. – Что до сестры – сожалею. Но это жизнь, все мы смертны.

– Ты можешь ее вылечить, – уставилась на меня женщина. – Ты – можешь. Я это знаю. И кого бы ты сейчас из себя ни изображал, я знаю, ты все тот же хороший парень Саша Смолин. Не злой, не безжалостный. Нет в тебе этого. В нас с Пашей – есть. В приятельнице твоей хоть отбавляй. А в тебе – нет.

– В какой приятельнице? – опешил я, отчего-то подумав о Жозефине. Вот только с какого бока она тут может прилепиться.

– В той, что мужа моего два года назад спасла, – пояснила Ряжская и, словно жеваный насвай, выплюнула имя: – Виктория. Дрянь такая. Наверняка ведь могла что-то сделать, я уверена в этом, но уперлась как скала – нет, и все тут. И ведь не переиначишь. А как? Уж и на начальника ее сверху давили, и припугнуть пытались, только толку ноль. Знаешь, я в какой-то момент на нее так разозлилась, что чуть… Неважно.

– Как раз важно, – заметил я. – И вам очень повезло, что с Викторией ничего непоправимого не случилось.

– Только эти соображения и остановили, – не стала скрывать Ряжская. – Считай, именно ты ей жизнь спас. Не хотела, чтобы ты, когда наконец найдешься, на меня из-за этой стервы злился.

– Думаю, на этой ноте можно закончить вечер воспоминаний и начать беседу о текущем моменте, – предложил Ряжский. – Что до меня – я изрядно устал от сложившейся ситуации и буду рад ее разрешению. Хоть какому-то. Ольга совсем издергалась за последний год, что вредит всему сразу – и ее здоровью, и нашему бизнесу. Как бы это банально ни звучало, я готов щедро заплатить за то, чтобы все стало как раньше. Бэлла будет рисовать свои ужасные картины, которые восхищают лишь ее любовников и владельцев выставок, спонсируемых нашей компанией, Ольга опять начнет решать сотни небольших, но очень важных внутренних вопросов, называемых «текучкой», а я наконец-то вернусь к своему прежнему образу жизни и займусь тем…

– Что станешь трахать молоденьких секретарш, – поморщилась Ряжская. – Павел, с ним такой подход не сработает.

– Ну почему же? – Я снова уселся на стул. – «Щедро заплатить» – хорошая фраза. Мне она нравится. Вот только «щедро» – это сколько? Много?

Ряжский было хотел что-то сказать, даже рот открыл, но после его захлопнул, не издав ни звука.

– Вот! – рассмеялся я. – Все говорят – много, только оно у каждого разное. У каждого свое. Ваше «много» и мое наверняка не совпадают, и вы сейчас это поняли. Сверх меры отдавать не хочется, назовешь мало – я не ровен час снова взбрыкну, потому как характер у меня говно редкое. Так ведь?

– Так, – подтвердил Ряжский. – Потому назови цифру, и мы вместе решим, много это или мало.

– Деньги, деньги, деньги. – Я изобразил пальцами в воздухе некую фигуру. – Деньги – это хорошо. Жаль только, они не столь всемогущи, как про них судят люди с начала времен. Потому не стоит все ими, родимыми, мерять.

– Не деньги, значит, не деньги, – влезла в беседу Ряжская. – Скажи, что тебе нужно.

– Беда в том, что сам не знаю, – задумчиво произнес я. – Мало ли что мне завтра может понадобиться? Может, частный самолет для поездки куда-нибудь в Норвегию. Есть одна дорогая мне особа, которая смерть как хочет побывать в Осло. Может, сто жестяных почтовых ящиков. Или, к примеру, сбор исчерпывающей информации о десятке-другом разных людей.

Жанна скорчила забавную рожицу, а после сложила из пальцев сердечко и приложила его к груди.

– Интересная у тебя жизнь, – отпив зеленой жижи из высокого стакана, заметил Ряжский. – В чем-то даже позавидовать могу. Хотя убей не пойму, на кой тебе сто жестяных ящиков?

– Так и я не знаю. Может, и не на кой.

– Да или нет? – Ряжская была бледна, на виске у нее пульсировала синяя жилка.

– Завтра наведаемся к вашей сестре, – мягко произнес я. – Она где, у Вагнеров лежит? Туда положили?

– Да, – выдохнула женщина.

– Машину к дому пришлите часам к десяти, – попросил я. – И, надеюсь, вы сами мне компанию составите? Не стану врать, я немного по вам соскучился.

– Александр, вы так и не назвали цену, – произнес Ряжский, снова переходя на «вы». – Хотя бы в первом приближении. Люблю, знаете ли, определенность.

– Мои услуги обойдутся вам недешево. Но последнее не заберу, не переживайте. Да и вообще, может, оплату брать уже и не за что. Я не волшебник и не чародей, мертвых не воскрешаю. И тех живых, которые уже пересекли черту невозврата, – тоже. Понятно излагаю?

– Предельно, – подтвердил бизнесмен. – Ольга, не забудь, завтра вечером у нас юбилей «Анттрансойла». Мы должны там быть. Оба!

– Будете, – ответил за Ряжскую я. – Думаю, мы с Ольгой Михайловной управимся с нашими делами довольно быстро. И даже несмотря на то, что давно не виделись.

Вот на кой я его сейчас-то злю этими двусмысленностями? Поигрался – и будет. А я все бью, бью по этой болевой точке. Множественные удары по мужскому самолюбию добром не кончаются. Вот разозлю его капитально, он даст команду найти хорошего стрелка (а с ними в России-матушке всегда дело обстояло неплохо), и тот мне пулю в голову всадит как-нибудь поутру. И все. Привет родителям.

– Хотелось бы