Призрак улыбки - Дебора Боэм

Добравшись наконец до своей уютной маленькой квартирки, Микио выпил чашку ромашкового настоя, принял ванну и надел выписанную по почте из Франции шелковую пижаму. Потом, как обычно, взял книжку — почитать перед сном. У Микио была целая полка французских книг. Частично он получил их в подарок, частично сам купил на развалах в Дзинботё.

Чтобы внести нотку непредсказуемого в свой вечерний ритуал, Микио нравилось, закрыв глаза, два раза повернуться вокруг собственной оси и наугад взять книгу с французской полки. В этот раз результат не просто удивил, а ошеломил. Книга, которую он вьггянул, называлась по-французски "Une Histoire Complète du Vampirisme", и Микио поразился не только необычной теме сочинения ("Полная история вампиризма"), но и тому, что никогда прежде он этой книги не видел. Она была, без сомнения, антикварной — истертый кожаный переплет цвета малаги, тисненные золотом буквы. Откуда она взялась? Не проникал ли кто-нибудь сюда, подобно тени? Не приходил ли — пока он отсутствовал — злобный враг с прилизанными волосами?

На мгновенье его охватил жуткий, парализующий страх, но тут Микио вспомнил слова Санаэ о какой-то французской книге с необыкновенными иллюстрациями, найденной ею в ее излюбленной книжной лавке в районе Канда, и ее обещание закинуть ему эту книгу и заодно вернуть одолженный словарь. "Ф-фу", — громко выдохнул Микио, выпуская из легких такое количество воздуха, что можно было бы надуть большой воздушный шар. Итак, оказывается, ни сверхъестественное, ни зловещее не скрывается за появлением этой книги на полке. И все-таки это невероятное совпадение, дающее пишу уже и раньше просачивавшимся подозрениям по поводу ресторана-без-имени.

Просматривая книгу о вампирах, Микио наткнулся на целый ряд сведений, тут же тревожно впившихся в мозг. "Неестественно длинные ногти", "чудовищный запах", "одышливое дыхание во все время бодрствования", "ненасытная жажда свежей крови" и — вероятно, самое тревожное — "волшебная способность превращаться во что угодно". В конце — несколько жутковатых, во вкусе былых времен, иллюстраций. Одна из них в наибольшей степени привлекла внимание Микио.

Это был рисунок пером и тушью по шероховатой бумаге, изображавший существо, в котором соединились черты человека и летучей мыши, свешивающееся вниз головой со стены черного, мрачного и, похоже, находящегося во власти злых сил замка. Перевернув книгу, чтобы получше рассмотреть лицо человекоподобной летучей мыши, Микио невольно вскрикнул от изумления: это лицо поразительно напоминало отвратительного метрдотеля. Когда Микио ставил книгу на полку, сердце его отчаянно колотилось. Было понятно, что пришло время прислушаться к самым диким, самым невероятным страхам — страхам, которые тайно росли в темных глубинах его подсознания, как (если воспользоваться сравнением Ребекки Флан-дерс) грибы в теплом сыром подвале.

— Я почти уверен, что дорогой ресторан, расположенный по соседству, — клуб вампиров, — медленно выговорил Микио. Это звучало так нелепо и мелодраматично, что он почти рассмеялся вслух. Но затем перед мысленным взором встала картинка: метрдотель вчера, а потом сегодня вечером с номером "Токио трибьюн" под мышкой. Поскольку сегодняшняя сенсационная статья Ребекки занимала чуть не всю первую страницу, умеющий незаметно подкрадываться шеф ресторана, скорее всего, прочитал ее. А так как он, несомненно, бесконечное множество раз видел Ребекку входящей в кафе "Делоне", то, вероятно, догадывался и о ее приятельстве с Микио. Вот где лежит объяснение злобы и ненависти в его глазах.

— Но нет! — громко выкрикнул Микио, чувствуя, что его мозг, отметая разумные объяснения, все же приходит к невероятному, фантастическому выводу. — Они, конечно, не станут… — попробовал он сказать и тут же понял: конечно станут.

Вскочив, он быстро сменил свою шелковую пижаму цвета бургундского на то, что Ребекка называла "мундиром ниндзя": черный свитер с капюшоном и составляющие с ним ансамбль спортивные штаны — костюм, который он надевал, занимаясь, три-четыре раза в неделю, бегом. Не тратя времени на поиск носков, он обул черные с серебром кроссовки, схватил свой талисман и ринулся к двери. "Пожалуйста, — повторял он про себя, несясь по молчащим улицам, — пожалуйста, пожалуйста, не дай мне опоздать".

Ребекка Фландерс тоже выпила настой ромашки, и ее сразу склонило в сон. Не сняв шелкового халата цвета слоновой кости и даже не откинув покрывала, она прилегла на широкую, опирающуюся на четыре ножки кровать в спальне на втором этаже, закуталась в пеструю вязаную шаль и мгновенно крепко уснула.

Почти сразу же ей приснилось, что кто-то стучит, но, когда она открывает, за дверью никого нет. Однако стук продолжается. Медленно пробуждаясь, Ребекка наконец поняла, что и в самом деле стучат. Но не в дверь, а в окно.

Наверное, это соседские коты, подумала она, садясь на кровати, и, протянув руку, зажгла свет. Но лампочка вспыхнула и погасла: комната снова погрузилась в темноту. "О, черт", — вырвалось у Ребекки, и тут же пришло на ум как-то на днях написать возмущенно-жалобную статейку о лампочках, которые почему-то всегда перегорают в самый неподходящий момент.

К счастью, возле кровати имелась свеча — память о безвозвратно ушедшем времени: долгих, исполненных чувственности вечерах, проводимых с исчезнувшим ныне (но никак не забытым) возлюбленным по имени Филипп, аристократом, дважды разведенной черной овечкой, человеком, который, не откажись он от всего этого, в конце концов унаследовал бы великолепный замок в Долине Луары и несколько почитаемых лучшими в мире виноградников. Затеплив свечу, Ребекка тряхнула головой, отгоняя воспоминания, и начала напряженно прислушиваться.

Стук был неторопливым, настойчивым, стучали явно костяшками пальцев. Ничего общего со звуками скребущейся за окном бездомной, искусанной блохами кошки. Все это не испугало Ребекку, свято верившую в непреложность рациональных объяснений и поэтому точно знавшую, что и для данного явления таковые отыщутся. Встав, она подошла к окну, но не увидела ничего, кроме слабо раскачивающихся под ветром деревьев своего сада. Снова раздался стук, теперь стучали в другое большое окно. Повернувшись, Ребекка замерла в удивлении и восторге.

За окном, одетый как на великосветский бал: черный фрак, белые перчатки, черный цилиндр и длинный красный шелковый шарф (а также темные очки гонщика, которые он любил носить даже вечером), — стоял человек, которого она безумно любила в прошлом и, вопреки разуму, до сих пор продолжала любить. Когда он неожиданно оборвал их пылкий роман под прозрачным предлогом "необходимости пожить монашеской жизнью и понять, что я такое один, без женщины", она испытала острую боль и глубокое унижение. И вот теперь он был здесь: увидев изогнутый в чуть лукавой улыбке, такой знакомый ей чувственный рот, Ребекка вне себя от радости подбежала к окну и открыла задвижку.