Караул устал - Василий Павлович Щепетнёв

— А вот тут поподробнее, Миша.

— Трое наших — в смысле, выпускников нашего мединститута — сейчас заканчивают стажировку. В Вене. В сентябре приедут в Ливию, под их наблюдением будет устанавливаться оборудование. Ольга и Надежда тоже присмотрят за порядком, ну, и отдохнут заодно с мелкими, сентябрь — октябрь — золотая пора.

— И много оборудования?

— Аппетит приходит во время еды, Андрей Николаевич. Всё до цента и до пфеннига ушло, ещё и кредит льготный взял.

— Всё — это сколько?

— Коммерческая тайна, но вам по секрету скажу — восемь миллионов долларов, это с кредитами.

— Ого, — видно было, что для Стельбова это не новость, какая уж тут новость, если он курирует ливийские проекты, но всё равно, сумма впечатлила. — И не жалко — столько денег ухнуть?

— Почему же ухнуть, Андрей Николаевич? Это инвестиции. Что миллионы, пустое миллионы. На деньги дело делать нужно, а мне миллионы избыточны, мне и тысяч хватит. Десятков тысяч, — помедлив, уточнил я. — Я, конечно, привык к комфорту, люблю комфорт, хочу комфорт, но — в разумных пределах.

— Это какие же пределы — разумные?

— Квартира меня вполне устраивает.

— Ещё бы.

— Знаете, многие напрашиваются в гости. Не родные, не близкие, а седьмая вода. Мол, мы тут в Москву на пару неделек выбрались, остановимся у тебя. Даже перед фактом ставят, с вокзала звонят, мы-де приехали, готовься. А я с чистой совестью отвечаю, что в квартире места мало.

— Вот как?

— Вот так, Андрей Николаевич, вот так. Гостиницы нужно строить для приезжающих, и побольше, побольше, — можно подумать, что Стельбов в свои московские апартаменты пускает кого попало, ага.

— Ну, или захочется нам в круиз поехать, по морям, по волнам. Что я, буду яхту покупать? Нет, куплю хорошую путевку на хороший корабль, и отправимся всей честной компанией. Ни тебе забот, ни тебе хлопот, всё включено. Может, даже грядущей зимой. На нашем, на советском корабле, «Одесса», очень хвалят.

— Кто хвалит?

— Немцы, западные. Я, когда в Варшаве играл, журнальчик купил в отеле, специально для туристов, там и вычитал. Немцам в этом вопросе доверять можно, немца на мякине не проведёшь. Останусь чемпионом — там же и возьму путевки. Знаете, взять, то есть купить путёвку на наш родной советский лайнер гораздо проще в Западном Берлине, чем в Москве, это мне знающие люди рассказали. Такой вот парадокс.

— Потехе час, Миша, ты мне про госпиталь лучше расскажи.

— Не госпиталь, а диагностическая клиника с лечебным отделением. Небольшая, наше дело будет сводиться к постановке диагноза и лечению отдельных случаев, на которых мы станем специализироваться.

— И это ты называешь инвестицией?

— Конечно. Диагностика — половина работы врача. Выявив болезнь, мы направляем больного туда, где ему обеспечат нужное лечение. Да вот хотя бы в наш советский госпиталь. Платить за обследование будет либо сам больной, либо ливийское правительство. Некую часть, разумеется, мы будем обследовать pro bono, то есть за счет заведения, но это когда выйдем на прибыль.

— А скажи, Миша, там ведь много наших, советских людей. С них ты тоже будешь брать деньги?

— Почему с них? Заключается соглашение с работодателем, в данном случае «Каналстроем» и другими, работодатель и будет оплачивать счета и раздавать купюры. А мы станем богатеть.

— Это какой-то капитализм!

— Не-не-не, ни разу не капитализм. В Ливии джамахирия, то бишь народовластие, и работники предприятия — а госпиталь и есть предприятие, — являются коллективными собственниками. В первом приближении вроде колхозов и кооперативов.

— Так ты теперь ливийский колхозник?

— Я пайщик. Выстроенное здание, купленное оборудование — это мой пай. И на него я буду получать свою долю прибыли. Если, конечно, прибыль будет. Но она будет, будьте уверены.

— Уж и не сомневаюсь, — пробурчал Стельбов. — Но не маловато будет — три врача?

— Эта троица — костяк. На него будет нарастать мясо. Уже осенью в Ливию отправятся ещё четверо врачей и двенадцать медсестер. Из Узбекистана.

— Почему из Узбекистана?

— Сложно в России. Минздрав не пускает. Сначала, говорит Минздрав, пусть отработают по распределению, четыре года.

— Берите тех, кто уже отработал. С опытом.

— У тех, кто отработал, глаза погасли. Ну, представьте, нужна цирковая лошадь, а вам говорят — выбирай из тех, кто четыре года отработал на пашне.

— То есть наши врачи…

— Пахари, Андрей Николаевич. Это не хула, это не похвала, это констатация факта.

— Тебе же нужны цирковые лошадки, бегунки и трюкачи.

— Именно. И не понимаю вашего недовольства. Вам же пахари потребны? Так я на них и не претендую. Ни разу.

— Медицина, по-твоему, цирк?

— Медицина, по-моему, искусство. С определенного уровня. И да, цирк. Пройти на проволоке над пропастью, жонглировать горящими факелами, оказаться наедине со львами, и совершить за счет ловкости рук маленькое чудо — конечно, цирк. Я люблю цирк. Очень.

— Ну, люби, люби…

Он помолчал, а я перешел к буги-вуги.

— Так ты думаешь, что грядут беспорядки?

— Что значит «грядут»? Они уже здесь — беспорядки. Только это «холодные» беспорядки, никто пока не стреляет, но для страны, для государства они столь же опасны, как бунты и мятежи.

— Ну-ка, ну-ка…

— Нет, Андрей Николаевич, не мне вас просвещать. Я же не тайный советник вождя. У вас — имею в виду Политбюро, — и госбезопасность, и милиция, аналитики всякие, и коммунистов почти двадцать миллионов. Сами всё знаете.

— Хоть пример приведи.

— Разве что пример… Пожалуйста. Тотальное воровство. Тащат отовсюду, тащат всё. С заводов, с фабрик, с мясокомбинатов. В столовых, что в общепите, что в больницах, что в санаториях — всюду воруют. Где-то поменьше, а где-то и