Поветлужье - Андрей Архипов

– И ослобонил бы его, – махнул рукой Трофим. – Мыслишь, кару на тебя бы наложил какую? От кого другого не стерпел бы, а на тебя… как-то привычно стало для меня, что волен ты во многих поступках своих. Да и обида на ушкуйников прошла, тем паче главный обидчик в петле раскачивается.

– И освободил бы, хотя и не мыслил сие для себя без наказания. – Иван растер лицо ладонями, прогоняя усталость и напряжение последних часов. – Да увидел вдруг, как на этого третьего охолопленный новгородец смотрит брезгливо так. Отзываю его в сторону, спрашиваю – чего это он? Молчит, взгляд отводит. Ну ладно, за Мокшей посылаю, с того спрос веду поодаль. Оказывается, этот обездоленный как раз и тащил Радку на ушкуй да похохатывал над тем. Кинул я взгляд назад невзначай. И такой ненавистью меня мельком обожгло, пока он думал, что не вижу я. В общем, удавил я его.

– Хм-м… а холоп-то новый не столь отвратен, как погляжу, да и соображение имеет. Прав ты был, спросив проверку ему учинить. И как заметил, что знак он мне подал?

– Того кивка слепой не заметил бы. И спаси Бог тебя за то, что давнее обещание выполнил.

– Про холопов? Так я токмо мысли свои довел до общины, что не вижу я нужды в них. Истину ты при первой встрече сказывал. Стеречь их надобно, да и удар в спину получить всегда можно. Холопы-то сплошь из воев ныне нам попадаются.

– Это ты просто еще не домыслил, к чему речь твоя привести может. Вот когда поймешь, тогда удивишься, – печально улыбнулся Иван.

– До сей поры не пойму, пошто ты те слова с меня вытребовал…

– Узнаешь, да не на сей год и не на следующий. Слово твое не птаха, а целая стая, сначала ты от холопства откажешься, потом к тебе люд холопский бежать начнет, а потом…

– Далее можешь не сказывать, – досадливо крякнул воевода. – Войной рати княжеские на нас пойдут – за этими беглыми холопами. Токмо пустословишь ты. Беглых не примем мы и хозяевам их возвернем обратно.

– Пошто? В холопах иной раз вольные люди оказываются. Пойдет какой князь соседнего воевать, возьмет на копье городишко евойный, да всех его жителей к себе на землю осадит. За что им такое? – саркастически вопросил Иван. – По мне, так леса тут бескрайние, слона спрятать можно… Зверь это такой, поболее медведя раз в десять, в полуденных странах водится… Да не пытаюсь я зубы заговорить, не смотри так. Никто на конфликт тебя не толкает с князьями. Но и заворачивать беглых людишек не надо бы. Спроса от них требовать не станешь – так никто и лжи не утворит…

В разговор наконец вступил Радимир, посетовавший сначала на боль в спине, а потом попенявший Ивану, что тот все более о грядущем беспокоится: нет бы насущные проблемы его волновали.

– Все ты про княжескую власть худое толкуешь, а не поймешь, что без нее не было бы Руси. Изрубили бы друг друга по причине ссор своих.

– Нет, неверно ты понимаешь слова мои, – категорически замотал головой Иван. – Если бы отрицал я все хорошее, то глупцом был бы. Всякая власть плоха по сравнению с тем, чего люди от нее хотят. Княжеская или другая какая. Даже был бы един князь на всю Русь и не было бы усобиц, все равно от глупости или лености его или детей евойных не уберечься. Сдерживать его кто-то должен или направлять – я говорил про совет какой-нибудь из малого числа людей, кто бы законы вершил и через которых сам князь не мог бы переступить.

– От что ты замыслил… Это как Божью власть сковать препонами? Богохульствуешь ты, Иван… – повысил голос Радимир.

– А что, до христианства на Руси князей не было? Или от других богов власть вы признаете? Или вече новгородское не препона для князей? Кто слова такие про Божью власть в уста ваши вкладывать начал? – задал полусотник один за другим вопросы, на которые никто из присутствующих не смог сразу ответить. Даже Петр оторвался от дремоты и стал задумчиво разглаживать бороду.

– А совет при князьях из старших бояр набирается, они ему помощники в делах его, вот тебе и препона твоя, – перевел разговор со столь опасной темы воевода.

– Не препона это, князь их не всегда и слушать будет, да и те иной раз о своих только делах пекутся, – покачал головой Иван.

– А как же иначе? – недоуменно вопросил Трофим. – Всяк о себе вначале печется, аще кто токмо о других, так то святые али с головой у них не в порядке.

– Не про то я, а опять же про разные силы, которые сдерживать друг друга должны, чтобы каждый на Руси защиту имел, те же советы при местной власти создать, чьи законы даже князю не отменить…

– Хочешь власти полной для советов местных? – недоуменно посмотрел на своего полусотника воевода.

– Тьфу… – аж сплюнул от огорчения полусотник, поняв, до чего он договорился. – Там видно будет, как назвать, лишь бы работало, а уж полной власти тем не надо точно. Скажите лучше, что там о муромских делах новгородец поведал? Говорили ужо?

– Пустое там, сговаривался он с татями девок муромских хитить да в Булгар их свозить, – взял слово Петр. – Насмотрелся на рынках невольничьих, какие цены за наших полоняников ломят, вот и возжелал легкой наживы. Ну да теперь сему не бывать.

– А что, много ли там наших продают? – угрюмо поинтересовался Иван.

– Не он один сей промысел учинять вздумал – издревле свозят туда товар живой. Как новгородец сказывал, многих углядел он. А еще, сказывает, купцы билярские слюной захлебываются, вспоминая, как после разорения окрест Суздали великое множество полона приведено было… Эк тебя ломает, Иван, – поглядел на того Петр. – Да то не токмо они учиняют. И наши князья себе невольных людей опосля походов на Булгарию приводят.

– Ничего, отольются кошке мышкины слезки… – скрипнул зубами Иван. – Придет время – и пощипаем торговцев сих.

– К первому и второе деяние ты задумал, – покачал головой Радимир. – Не токмо беглых привечать… Слов не найду я, абы отвратить тебя полон освобождать. Дело то богоугодное, но уж зело опасное. Не для тебя, для других. Один раз оступишься, и поселениям нашим окончание придет, а мы все живота своего лишимся. На полоне же столь людей властных кормится…

– Да я не тороплюсь с этим… А что везли еще ушкуйники, кроме хлеба?

– Золотишка в мошне было чуть. Но все на прокорм новой веси пойдет. Без огородов да посевов отяки остались, на наше слово токмо полагаясь, что прокормим их. Пряности да соль есть, – покряхтел старец. – Листы бумаги из хлопка да остального по мелочи было. Иголки да нитки, шелка малые отрезы, да то не на продажу – себе везли… Гружен ушкуй рожью, пшеницей да крупой, что греки при монастырях взращивают. Мнится мне, торопился он в Заволочье товар сей сбыть, а там подельников прихватил бы да в Муром подался промыслом греховным заниматься.

– И что с зерном делать собрались? – навострил уши Иван.

– То у воеводы спрашивай, ему сие действо заповедано.

– По общинникам пряности да пшеницу раздам, как Никифор все обсчитает, гх-хм… – прочистил горло Трофим. – Пшеницу ведь заморозками бьет в этих местах. А рожь добрая, на посев оставим, да в запас на зиму уйдет. Весь прибыток сызнова – брони воинские, мечи да луки боевые.

– А что за крупа та, много ли ее? Это не гречка ли, раз греки выращивают? – проигнорировал полусотник упоминание о воинских доспехах.

– И так ее зовут. Добрая каша с нее получается да выход с посева малый идет. Сеяли мы ее в Переяславле, одна морока.

– Вот те, бабушка, и Юрьев день, – обрадовался Иван. – Не там сеяли, сами не понимаете, какое богатство в руки идет. На черноземах ваших она и не стала бы расти, как пшеничка, а тут, на песчаных почвах, самое оно. Да и на старых торфяниках хорошо в рост идет, а также на чащобных полянах и на новых полях. Сорняков гречиха не боится, вычищает от них поле. За ней хорошо хлеб сажать, да ее так и вводят в четырехпольный севооборот – удобренный пар, рожь, гречиха, а далее овес или озимая рожь…

– Чудные слова ты баешь, да и сеете вы как-то не по-людски, – встрепенулся Радимир. – Но глаголешь ты зело полезное большей частью. Ну-ка все мне сей миг обскажи.

– Это тебе с Вячеславом объясняться надо, – открестился полусотник, выставив ладони. – Он не только лечением занимался, а и скот разводил и сеял что-то. Знаю только, что от такого сева с чередованием зерна большой прибыток идет. А насчет гречихи еще главное скажу. Во-первых, гречневая крупа долго хранится, не киснет, в отличие от того же пшена. Запасы делать можно. А во-вторых, и этому-то я как раз обрадовался, гречиха – медонос. Пчелы с нее кормятся, меда много берут. И само растение опыляют… пыльцу на цветках перемешивают. Оттого урожай с гречихи повышается в два-три раза. А пчелы – это что? Правильно, мед и воск, а значит, куны, ногаты, резаны, гривны… Я уж не говорю, что лекарь наш с пчел да гречихи лекарств каких наделает. Он про то должен знать. А уж как доски пойдут, наколотим ульев… ну, это борти, сколоченные для пчел. Туда рои пчелиные селить можно, и пасека получится. Как пастбище для скота, только пчелы на гречихе пастись будут, – улыбнулся своему сравнению Иван.