История военного искусства - Ганс Дельбрюк

 Самым разумным объяснением было бы то, что мы представляем себе ахейцев гораздо сильнее лакедомонян. К сожалению, и в этом решающем пункте Полибий не дает нам указаний. Но он ясно говорит, что Маханид был не только качественно, но и количественно сильнее на том фланге, где он вначале победил. Так как эти части в данное время находились вдали от поля сражения, то возможно, что Филопомен в этот короткий промежуток времени был значительно сильнее и что это позволило ему не только разделить свою фалангу на две части, но и подумать о переходе в наступление. Это ему показалось подходящим маневром.

 Мы должны были бы ожидать, что Филопомен теперь переходит в наступление своей - правда, разделенной, но зато удлиненной - боевой линией, причем выступающим флангом ударяет в обнаженный фланг лакедемонян. Это представляется тем более необходимым, что каждую минуту можно было ждать возвращения победоносного Маханида; ведь только в 2 000 шагов лежит город Мантинея; дальше преследование не могло бы продолжаться - да, кроме того, Маханиду еще и раньше могло бы прийти в голову, что ему еще найдется дело на поле сражения. Тогда он ударил бы в тыл фаланге, собранные беглецы вряд ли бы долго удерживали его.

 Но, по рассказу Полибия, в наступление переходит не Филопомен, а лакедемоняне, причем исход сражения решает не искусственно удлиненное крыло, а все сводится исключительно к препятствию перед фронтом, т.е. ко рву.

 Наше сомнение в полной достоверности дошедшего до нас изложения Полибия усиливается еще больше, когда мы читаем совершенно несхожее описание в "Филопомене" Плутарха. Здесь мы находим как раз то, чего не хватало у Полибия, - что именно ахейская фаланга начала наступление и что она ударила во фланг неприятельской фаланге, не ожидавшей нападения.

 "Видя, что фаланга лакедемонян оставлена без прикрытия, он повел свой отряд и с фланга напал на неприятеля, который настолько не был готов к бою, что там даже отсутствовал архонт. Они увидели, что начинают побеждать и теснить Маханида, который их перед этим преследовал".

 Это сражение пытались реконструировать самым различным образом. Дройзен предполагает, что Маханид не знал о существовании рва и не мог видеть его при наступлении. Это устраняет только часть затруднений и притом маловероятно, благодаря близости Мантинеи и Лакедемона. Гишар (С. Guischardt, Мйтои-es militaires, гл. X, стр. 159), наоборот, предполагает, что Маханид знал заранее, что ахейцы будут построены за рвом, а потому привез и пустил в ход свои катапульты.

 Далее он предполагает, что повествование Полибия не дошло до нас полностью, и пытается восполнить эти пробелы частью просто собственной фантазией, частью - сведениями из Плутарха; например, противоречие между удлинением ахейского крыла с целью охвата и пребыванием в оборонительном положении он разрешает тем, что будто бы Филопомен, - в момент, когда он хотел перейти в наступление, - увидел, что лакедемоняне пришли в движение; тут он, конечно, захотел использовать преимущество своей оборонительной позиции и (по Плутарху), развернув левое крыло, заставил его перейти ров в тот момент, когда спартанцы тоже пытались перейти этот ров. Пожалуй, в основном это правильно, но, как уже сказано, предполагает большой перевес ахейцев, потому что без этого полководец не мог бы вести наступление двумя отдельными массами, из которых по крайней мере одна одолевала трудный переход через ров.

 И о втором крыле ахейцев Полибий нас недостаточно информирует. На этом крыле стояла вся их собственная, т. е. тяжелая, конница. Разве она совсем не действовала против неприятельской фаланги? А если нет, то что ей мешало? Это замалчивание тем более бросается в глаза, что Полибий раньше (X, 22-24) подробно описывает, какие заслуги были у Филопомена именно по реорганизации ахейской конницы. Г. Дройзен (стр. 182) высказал предположение, что конница, которая не могла быть использована за рвом, очевидно, приберегалась для преследования. Но, с одной стороны, мы слышим, что ров можно было преодолеть без особой трудности, а с другой стороны, было бы грубой ошибкой построить конницу без пользы в этом месте и оставить ее там, тогда как она могла бы предотвратить поражение на другом крыле. Для нашей цели не столь важно устранить противоречия и пробелы, сколь их установить и тем самым сделать заключение, что все это повествование нельзя использовать для истории военного искусства.

 Изложение Кромайера страдает тем недостатком, что в нем или не отмечаются пробелы в изложении Полибия, или эти пробелы восстанавливаются лишь частично; кроме того, Кромайер не замечает ошибочности разделения фаланги на две части при равных силах; наконец, он пытается совершенно неверно исправить Полибия. Мы видели, что Полибий ясно считает правое победоносное крыло Маханида численно превосходящим. Кромайер видит в этом сознательное искажение истины. Полибий будто бы просто как приверженец ахейцев хочет замаскировать их малопочетное поражение79. Но для такого подозрения по отношению к Полибию, во-первых, нет никаких оснований, а, кроме того, такая неверная поправка отрезает доступ к наиболее рациональному (правда, тоже гипотетическому) объяснению сражения, ибо если здесь действительно большая часть ахейцев была побеждена меньшинством, то им по крайней мере для решающего сражения остается численный перевес, без которого маневр Филопомена совершенно непонятен.

 Пусть не считают преувеличенной ту осторожность, с которой я отказываюсь использовать для истории военного искусства такие неточно переданные описания военных действий. Для простого исторического описания такие события, которые можно реконструировать с большей или меньшей вероятностью, быть может, и годятся, но для истории военного искусства можно взять за основу только совершенно достоверные события, подтвержденные источниками. Правда, мы еще меньше знаем о сражениях во время Персидских войн, чем о Селлазии и Мантинее, и все же приняли те сражения в качестве исходных пунктов целого ряда этапов в развитии военного искусства. Но из этих сражений мы извлекли только принципиальные положения, что легко было сделать при простоте тогдашней структуры; отдельные же факты мы тоже часто оставляли неразобранными. Но во времена Полибия события настолько усложнились, что только очень точные отчеты могут удовлетворить тем требованиям, какие мы ставим.

Примечания

1 Только во время Пелопоннесской войны спартанцы завели у себя всадников и лучников для защиты своей земли от афинян, совершавших то здесь, то там набеги с моря (Фукидид, IV, 55).

2 Ср. Bauer, § 52.

3 Wernicke в Гермесе (Hermes, XXVI, стр. 51, 1891 г.) высказывает мнение, что афинские граждане, служившие в качестве стрелков (лучников), происходили из беднейших слоев населения.

4 По Ксенофонту (Hellenica, I, 2, 1), Фрасил выслан был с флотом и вооружил 5 000 своих моряков как пельтастов.

5 Отступающий от него рассказ Диодора наряду со свидетельством Фукидида не должен идти в расчет, как это правильно было указано еще Гротом.

6 Белох в Bev^kerung (стр. 140) исчисляет, что лакедемонян могло быть 4 234 чел. К этому надо прибавить неодамодов, брасидейцев и союзников. Едва ли можно заключить из Фукидида (IV, 55), что здесь было также ровно 400 всадников. Ср. выше стр. 5051, прим.

7 В рассказе Фукидида (V, 37 и сл.) можно усмотреть некоторое противоречие: там сперва говорится, что лакедемоняне выстроили свои лохи в затылок (s^qZ - один за другим) в центре, на крайнем же правом крыле стояли вместе с тегейцами еще немногие лакедемоняне, а потом оказывается, что с этого крыла приказано было отозвать целых два лоха, несомненно, лакедемонских. Бузольт (Hermes, Bd. 40, 1895 г., стр. 399) пытается разрешить противоречие в том смысле, что эти два лоха составляли не крайнее правое крыло, а должны были быть взяты с правой части центра; образовавшиеся при этом промежутки можно было снова закрыть путем сдвига вправо других лакедемонских лохов. В этом нет ничего невозможного, но все-таки я не рискнул бы утверждать это положительно. Слово Ohyov у Фукидида всегда может охватывать довольно широкий круг; например, незадолго перед тем (66, 4) он говорит, что у лакедемонян все войско, за исключением небольшой части, состояло из начальников. Следовательно, если у Фукидида сказано сперва, что лакедемоняне выстроили свои лохи один за другим, а затем мы слышим, что немногие, помещавшиеся на правом крыле и отделенные от прочих чужими контингентами, составляли на деле целых два лоха (из семи), то это может объясняться просто некоторой небрежностью выражения. Во всяком случае под немногими никак не могут разуметься единичные воины; это непременно должны были быть какие-то тактические единицы, т.е. по меньшей мере один лох, а может быть, и два.

 Также и другое предположение Бузольта (стр. 418), что непокорными полемархами в этом сражении были не начальники лохов, а офицеры из царского штаба, мне ничего не разъясняет. Для передачи приказа нужен был только один человек, и строптивость такого царского адъютанта, с одной стороны, едва ли понятна, а с другой стороны, дело слишком легко могло быть исправлено посылкою другого адъютанта. Вся эта история становится понятной лишь при том предположении, что упоминаемые здесь полемархи были командирами лохов.