Записки диверсанта - Илья Старинов.

— Татьяна Николаевна?.. Это я, Старинов! Женщина не шевелилась и вдруг поднялась, вдруг ее качнуло ко мне:

— Илья Григорьевич! Живы?! Дорогой наш! Господи, да откуда же?.. Схватив за рукав полушубка, уговаривала пройти, раздеться, присесть, не давая ни пройти, ни раздеться, словно не в силах была опустить рукав, боясь расстаться с чем-то бесконечно дорогим, с тем, о чем напомнил мой приход. Спохватилась:

— Вы же с дороги, с холода, сейчас я кипятку…

— Где Егор?

— В армии. Писем второй месяц нет!

— Это ничего, Татьяна Николаевна, случаются перебои… А дети?

— Вон они. В углу, на большой деревянной кровати спали под ворохом одеял дети Деревянкиных. Значит, самого страшного не произошло… Покосился на забитую дверь в соседнюю комнату. Хозяйка дома перехватила взгляд, объяснила:

— Там семьи из сожженных домов. Гитлеровцы проклятые подослали поджигателей, которые за партизан себя выдавали. Семь домов сожгли, а больше народ не позволил. К сожалению, следует признать, что дома поджигались действительно партизанами, выполнявшими приказ Сталина "Гони немца на мороз!

". Я сразу вспомнил финскую войну. Финны при отходе 99 % населения эвакуировали. Мы приходим в село — населения нет. Часть домов приведена в негодное состояние, часть уцелевших зданий заминированы минами замедленного действия. Продрогшие и измотанные солдаты набивались в такие дома по 50-150 человек. Когда дома врывались, мало кто оставался в живых. После этого мы уже старались подальше держаться от любых зданий и сооружений, хотя минированных среди них было немного. И вся армия мерзла в палатках. Да, финнам удалось выгнать нас на мороз. А теперь, когда мы решили воспользоваться их опытом, что получилось? Стали поджигать деревни, в которых жили крестьяне. Немцы говорят:

— Посмотрите, что делают большевики. Вас поджигают! Помогите нам охранять Ваши деревни! И местное население поддержало немцев. Это дало возможность противнику вербовать в большом количестве полицейских. В то же время партизаны Ленинградской области, их насчитывалось примерно 18000 человек, узнав о призыве "Гони немца на мороз!", решили, что это провокация. Многие из них пробились через линию фронта, чтобы разобраться в чем дело. Остальные были быстро разгромлены карателями, поддерживаемые полицейскими и… местным населением. Запылала железная печурка. Я развязал вещевой мешок, выложил консервы, хлеб, сахар, сало.

— Я ведь только второй день дома, — стараясь не глядеть на такое богатство и как бы извиняясь, что ничего, кроме горячей воды, Предложить не может, — сказала Татьяна Николаевна, присаживаясь рядом на лавку. — Как изверги приблизились, я ребят подхватила — и в деревню, к знакомым. Отсюда верст восемнадцать, гитлеровцы туда не совались. А когда вернулась — верите, Илья Григорьевич? — порог переступить не решалась, так эти "культурные люди" комнаты загадили. Сейчас-то отмыла, почистила. А они, гады, так и жили!

— Выходит, вы фашистов живых не видели?

— Как не видела?! Когда их погнали, они через деревни, окольным путем тоже бежали! Чучела чучелами. Даже обидно, что такие чучела до Москвы дошли., Ох, а трусят-то! Армии боятся, партизан боятся и всех, кто в избу ни забредет погреться, уверяют, что они рабочие, рабочий класс!

— Знакомая песня.

— Я возьми да и брякни одному: мол, если ты рабочий, не фашист, и воевать не хочешь — сдавайся плен.

— Рискованно поступили! Что же солдат!

— А что с него взять? Нельзя, говорит, сдаваться. Ваш Сталин сказал, что всех немцев надо уничтожить, пленных у вас убивают. Я твержу: "Ложь это. Не трогаем мы пленных! Русские не убийцы! " Только башкой своей дурацкой мотает: "Ништ, ништ! Рус пу-пу!.. " — Кремль. Председатель Госплана Вознесенский Я покинул Завидово, радуясь, что семья друга детства уцелела, что хоть как-то помог его детишкам, оставив Татьяне Николаевне свой дополнительный паек и раздумывая над услышанным. Разговор с женой друга не забывался, стал тем последним толчком, который заставил меня приступить еще к одной докладной на имя Сталина, еще раз заговорить о проблемах партизанских действий и эффективности минирования на коммуникациях врага. В новой докладной обосновывалась необходимость производства некоторых видов инженерных мин, указывалось на неиспользованные возможности партизанской борьбы, ставился вопрос о создании единого органа для руководства боевыми действиями партизан. Докладная писалась урывками, в редкие свободные минуты. Может, в ней чего-то недостает? Хорошо бы посоветоваться с кем-нибудь из руководящих военных иди партийных товарищей. И сразу вспоминаю о Понома-ренко. Конечно, надо идти к нему! Он поддерживал идею создания партизанских школ, его волнуют нужды партизан, он не останется безучастным! В первый же свободный час еду в гостиницу «Москва». Дорожа временем, буквально с порога объявляю Пантелеймону Кондратьевичу зачем пришел, протягиваю докладную:

— Прочтите, пожалуйста! Если возражений по существу не будет, то, может, и по назначению сможете доставить? Он читает докладную, щурясь, потом аккуратно Складывает листы:

— О минах, о кадрах — хорошо. А вот о руководстве партизанами сказано слишком обще и мало. Вопрос этот, кстати, непростой. Я все время над ним думаю.

— Тогда, может быть, вместо моей докладной подготовить другой документ? Вам же виднее, Пантелеймон Кондратьевич.

— Не знаю, не знаю. Пономаренко отходит к высокому окну, за которым густо мельтешит снег.

— Сделаем так; вы оставляете вашу докладную, я прикидываю, что можно и нужно сделать, а вы в следующий приезд — сразу ко мне. Я вырываюсь в Москву через два дня. Пономаренко за это время поработал над вопросами партизанской борьбы немало. У него уже готов проект письма на имя И. В. Сталина. В письме говорится о необходимости усилить партийное руководство партизанами, ставится вопрос о создании органов руководства партизанским движением и высказываются, со ссылкой на мнение полковника Старинова, предложения о производстве инженерных мин и подготовке квалифицированных кадров.

— Я пришел к выводу, что все эти идеи действительно лучше изложить в одном документе, чтобы они и рассматривались в комплексе, — поясняет Пономаренко, заметив, что я дочитываю проект его письма. — Если не возражаете, в таком виде я и передам письмо Андрею Андреевичу Андрееву[А.А.Андреев — член Политбюро ЦК ВКП(б)]. Полагаю, в этом случае оно попадет прямо к товарищу Сталину. Я уезжаю на фронт с сознанием выполненного долга, уверенный, что месяца через два, не позже, какие-то решения непременно будут приняты. Но уже через полторы-недели меня вызывают в орг. инструкторский отдел ЦК партии, где, оказывается, уже кипит работа над составлением штатных расписаний штабов руководства партизанским движением, определяются штаты партизанских школ и бригад, подготавливаются заявки на оружие и технику для партизанских отрядов. Письмо Пономаренко дошло до адресата в считанные дни, и решение по нему было принято столь же быстро! Сталин принял Пономаренко и имел с ним двухчасовую беседу, о которой последний пишет в своей книге "Всенародная борьба"(Пономаренко П.К. Всенародная борьба в тылу немецко-фашистских захватчиков. 1941–1944. М..1986. С. 72–76. 248). А несколькими днями позже генерал-майора Котляра и меня приглашают к председателю Госплана Н. А. Вознесенскому, предлагая захватить с собой образцы некоторых замыкателей и взрывателей. Снова Кремль. В приемной Вознесенского, кроме нас, — представители Главного артиллерийского управления, Главного управления связи и работники промышленности. Ожидаем недолго, минут десять. Вознесенский встречает, стоя за столом. Он улыбчив, что тоже непривычно, и выглядит очень молодо, во всяком случае, моложе большинства приглашенных. Предлагает садиться, сам опускается на стул последним, обводит аудиторию живым, доброжелательным взглядом: