Записки диверсанта - Илья Старинов.

Глава 12. Решения приняты. Командующий фронтом генерал Малиновский

Зимнее наступление советских войск продолжалось на всех участках огромного фронта. В конце декабря были освобождены Козельск и Калуга, Керчь ш Феодосия. Готовилась наступательная операция и в районе Донбасса. Военный совет Южного фронта снял с позиций и вывел в резерв командования Юго-Западного направления войска 9-й армии, а их прежнюю полосу обороны передал 56-й армии. Теперь 56-й армии приходилось прикрывать линию фронта протяженностью в триста километров, двести из которых, правда, приходились на побережье Таганрогского залива и дельту Дона. Учитывая растянутость боевых порядков армии и опасаясь выхода противника по окрепшему льду залива в тыл нашим обороняющимся войскам, Военный совет фронта требовал ускорить создание оборонительных рубежей, минирование берегов залива и дельты Дона, прорубить искусственные полыньи — сначала на подступах к Азову и Ростову, а затем и на протяжении ста двадцати километров вдоль южного берега залива. Мин, разумеется, не хватало, надо было срочно увеличить их выпуск, пришлось вновь обращаться в обком партии, к рабочим ростовских, новочеркасских, аксайских и азовских предприятий. Рабочие не подвели. А пока изготавливались мины, саперов и гражданское население направили долбить полыньи. Солдаты, женщины, подростки, освобожденные от военной службы мужчины — десятки тысяч людей вышли с ломами, кирками Лопатами на донской и азовский лед — зеленоватый, неподатливый, достигший кое-где уже полуметровой толщины. Зазвенели ломы, зашаркали лопаты… Адский труд! Крепкий, здоровый мужчина и то много не надолбит, к тому же на жестком морозе, под пронизывающим ветром. А полынью мало пробить, ее нужно, чтобы не замерзла, перекрыть жердями, а на жерди накидать соломы и снега. Да вот беда, жердей в степи не добудешь в нужном количестве! Считая устройство полыней крайне неэффективным делом, ведущим к неразумной растрате сил, мы с Журиным доложили свое мнение новому командующему 56-й армии генерал-майору В. В. Цыганову. Полнолицый, с нависшими на глаза бровями, несколько грузный генерал выглядел крайне суровым. В действительности Виктор Викторович Цыганов, знакомый мне по обороне Харькова, был далеко не стар, энергичен, заботлив по отношению к подчиненным. Он был требователен, это верно, но его требовательность никогда не сочеталась с окриками или грубостью, напротив, подкреплялась прекрасным пониманием человеческой психологии и умением видеть дальше других. Выслушав наши доводы, Цыганов и член Военного совета армии бригадный комиссар Комаров согласились, что полыньи себя не оправдывают, сообщили свою точку зрения Военному совету фронта. Там с отменой полыней не спешили. Но член Военного совета Южного фронта И. И. Ларин, приехав в очередной раз в Ростов и проинспектировав работы на побережье, распорядился прекратить пробивку полыней, а минирование усилить: ставить мины не только на самых опасных направлениях, но и в любом мало-мальски пригодном для выхода противника на берег месте. Усилили в то время и минирование оборонительных рубежей 56-й армии и на ее переднем крае, и минирование «обводов». К слову сказать, генерал-майор Цыганов решительно поддержал идею создания на оборонительных рубежах системы траншей и развитых ходов сообщений. В полосе 56-й армии она строилась и совершенствовалась быстро. А в десятых числах января сорок третьего года, когда строительство и минирование оборонительных рубежей пошло полным ходом, Военный совет армии одобрил и предложение о создании специального батальона минеров для ударов по коммуникациям и опорным пунктам противника на северном берегу Таганрогского залива.

— Погодите радоваться, — сказал Цыганов, глядя на наши с Журиным лица.

— Резонанс от вылазок может Оказаться неожиданным, поэтому требуется санкция командующего фронтом. Вы, полковник, кажется, знакомы с генерал-лейтенантом Малиновским?

— Так точно. Встречались в Испании.

— Вот вы и поезжайте к командующему. Вам он вряд ли откажет. Только обязательно обговорите состав диверсионных групп и попросите обеспечить эти группы необходимым снаряжением! Последний раз я видел Малиновского шесть лет назад, в прилепившемся к подножью гор провинциальном испанском городке Хаене, где на одной из узких, как ущелье, средневековых улочек находилось пристанище диверсантов. Беседуя с нами, Малиновский сидел на подоконнике высокого стрельчатого окна. На широкие плечи накинута кожаная куртка, над. левой бровью нависал край черного берета. В штабе Южного фронта навстречу мне поднялся из-за стола грузный человек с гладко причесанными волосами, с озабоченным, одутловатым лицом. Прежними у него остались только глаза, вспыхнувшие улыбкой узнавания. Слушал меня командующий фронтом внимательно, предложение осуществлять диверсии в тылу врага, совершая переходы через лед Таганрогского залива, одобрил, разрешил привлечь к этим действиям добровольцев из приданных инженерной группе частей, а также из числа командиров и бойцов 8-й саперной армии. Я сказал, что в оперативно-инженерной группе работают инструкторами испанские добровольцы:

— Они тоже рвутся в тыл врага, товарищ генерал!

— Как они морозы-то переносят? Ведь тут не Средиземноморье.

— Привыкли, не первый год у нас.

— Что ж. Пусть бьют фашистов, как били в Испании. Но уж вы их поберегите, комарада Вольф! - Слушаюсь, комарада Малино (Малино — псевдоним Малиновского в Испании)! Командующий рассмеялся, размашистым почерком написал на поданном мною докладе "Согласен. Малиновский" и, возвращая бумагу, пожелал боевой удачи. Я возвратился в штаб армии окрыленный. — Теперь времени не теряйте! — сказал Цыганов. — И да поможет вам саперная смекалка. Специальный батальон, В специальный батальон следовало отбирать людей не только сильных духом, но и очень выносливых физически, В должности командира спецбатальона утвердили старшего лейтенанта Николая Ивановича Моклякова, исполняющего обязанности командира 522-го отдельного саперного батальона. Этот рослый, крепкий тридцатипятилетний командир в возрасте восемнадцати лет вступил в комсомол, а двадцати четырех — в партию. Перед войной Мокляков работал инженером на Ново-Краматорском заводе, мог эвакуироваться с семьей в глубокий тыл, но написал на бланке выданной брони: "Я русский, коммунист, мое место на передовой!", отнес броню в военкомат и добился отправления на фронт. Предложение принять командование спецбатальоном Мокляков принял, не скрывая радости. Комиссаром у Моклякова стал старший политрук Захар Вениаминович Вениаминов, в прошлом неоднократно избиравшийся секретарем партийной организации одного из больших предприятий, имеющий опыт работы с людьми. Вениаминову было за сорок, но на здоровье комиссар не жаловался. Кроме того, он обладал завидным спокойствием, скоропалительных решений не принимал, и одной из любимых фраз его была фраза "Це дило треба обмозговати! " Поначалу добровольцев в спецбатальон из рядового и сержантского состава намеревались отбирать на общем построении частей. Но, когда по команде "Добровольцы, два шага вперед! " шагнул вперед весь бывший батальон Моклякова, пришлось от первоначального намерения отказаться. В остальных батальонах, а также в 26-й бригаде 8-й саперной армии добровольцев отбирали без построения, беседуя с каждым персонально. На третьей неделе января состав спецбатальона определился. Командирам и бойцам выдали новое зимнее обмундирование, маскировочные костюмы, автоматы ППШ, саперные ножи, набор принадлежностей для работы с минами, кусачки, гранаты. Инструкторы оперативно-инженерной группы сразу начали обучать новичков искусству минирования и действиям в тылу врага. Но это было только начало! Еще предстояло решить, как диверсионные группы станут передвигаться по торосистому льду Таганрогского залива, преодолевая от 30 до 60 километров в одну ходку, как будут поддерживать связь со своей базой и между собою. О преодолении залива пешком или на лыжах думать не приходилось: ни пешком, ни на лыжах по льду далеко не уйдешь. Стало быть, требуются санные упряжки. Военный совет армии помог достать сани, выделил достаточное количество лошадей. Но первый же пробный выезд на лед обескуражил. Кони, хоть и подкованные со всей тщательностью, идти не могли, у них разъезжались копыта, а ветер принялся крутить сани. Соскочив на лед, минеры пытались помочь лошадям, удерживая сани, но заскользили, принялись выделывать прямо-таки цирковые антраша. Что за притча? Ведь местные рыбаки ездят по льду самым спокойным образом! Пошли на поклон к рыбакам. Те объяснили, что к санным полозьям нужно приделать железные «подрезы», чтобы рассекали лед, как ножи, не давая саням скользить из стороны в сторону. Коней — перековать на острые шипы, а к солдатским валенкам прикрепить «бузулуки» — род подковы с тремя шипами. С «бузулуками» человек может не только уверенно передвигаться по льду, но и карабкаться на отвесный берег. Сделали подрезы к саням, перековали коней, обзавелись «бузулуками» — новая загвоздка. Убедились, что одной ночи не хватит, чтобы уйти на задание и вернуться на базу под утро. Решение напрашивалось само собой: отправляться с нашего берега засветло, чтобы с наступлением темноты находиться в десяти-двенадцати километрах от врага, перед вылазкой немного отдохнуть. Однако движение диверсионных групп в дневное время могла легко обнаружить авиация противника. Значит, маскировочная одежда требовалась не только минерам, нои лошадям! Пришлось добывать белую материю, шить лошадям широкие маскировочные попоны-накидки с капюшонами. Облачили коней в новое одеяние — картинка из рыцарских времен, да и только! Зато уже с расстояния в километр упряжи на фоне замерзшего залива и торосов стали совершенно неразличимыми. Задачу связи боевых групп с ездовыми санных упряжек, оставленных на ночь в торосах недалеко от северного берега, решили просто: снабдили ездовых карманными фонариками с разноцветными стеклами и изготовленными в нашей мастерской-лаборатории разноцветными спичками. Не удалось только добыть раций для связи с боевыми группами, но тут не мог помочь даже Военный совет фронта: не было тогда раций в нужном количестве… В последних числах января я доложил командующему армией, что спецбатальон к выполнению боевых заданий готов. Генерал Цыганов поставил задачу: не давать врагу свободно, передвигаться по северному побережью Таганрогского залива, уничтожать во вражеском тылу живую силу и технику, разрушать вражескую связь. План действия спецбатальона завизировали начальник разведотдела 56-й армии полковник Егнаров, майор Журин, начальник оперативного отдела армии майор Н. Д. Салтыков и я. Командующий утвердил план без поправок. * * * Морозное январское утро. Заметенная снегом дорога тянется над высоким обрывистым берегом. Залив лежит справа внизу, посверкивая на раннем солнце глыбами торосов, темнея прорубями, игрушечными фигурками рыбаков и санных рыбацких упряжек. Слева — степь. Ее лишь слегка припорошило, сквозь редкую крупку проглядывает потрескавшаяся от холода земля, а в балках снег лежит пухлыми перинами и нежно розовеет. Ступи в эту нежную перину " утонешь с головой… Пробиваясь сквозь заносы, подразделения специального батальона идут в Ейск, Шабельск и Порт-Катон. Впереди боевое охранение: взвод управления под командованием молодцеватого лейтенанта Владимира Дмитриевича Кондрашева. За боевым охранением на добрых конях — командование специального сводного батальона. За командованием — ровные колонны рот. Дымящаяся походная кухня, на передке которой сидит повар, даже на морозе не расстающийся со своей трехрядкой и терзающий мехи. Сани застенчивого, как девушка, военфельдшера Сердюка, сани с боепитанием, провизией… Одна рота и командиры-пограничники едут со мною на машинах в Ейск. Там будет штаб руководства вылазками в тыл врага. Едет Мануель Бельда — командир-испанец, герой походов в тыл фашистов, не унывающий ни при каких обстоятельствах. Он улыбается, и я уверен, он опять что-нибудь сказанул товарищам. Такой уж это человек! С ним и политрука не нужно. Его рассказы об Испании, о Долорес Ибаррури, о сражениях с фалангистами поднимают боевой дух солдат, зовут к самопожертвованию и подвигам во имя Родины. Едет молчаливый младший лейтенант Яценко, всегда успевающий первым подметить, что кто-то из товарищей притомился, что кому-то прислали невеселое письмо, умеющий даже молчаливым присутствием успокоить, поддержать друга. Едет бывший испанский пилот, ныне боец Красной Армии Марья но Чико. Чико по-испански — мальчик. Фамилия никак не подходит Иарьяно. У него плечи и грудь тяжелоатлета, а ноги бегуна на марафонские дистанции. Чико! Веселый парень из Куенки! Родители мечтали видеть своего сына священником. Но он не признавал заповедей Христа, учившего смиряться и терпеть, и когда фашисты набросились на испанский народ, пошел в республиканскую армию, стал летчиком-истребителем. Он проповедовал истину огнем И-16. А сейчас готов проповедовать ее минами и автоматом. Он зиаетг другие разговоры с фашизмом исключены. Идет батальон. Идут и едут донецкие, московские, кордовские, рязанские, валенсийские, тульские, барселонские, алтайские и баскские парни. Идут коммунисты и комсомольцы, для которых битва с врагом — дело жизни и чести. Прибыв в расположение, я прежде всего выполнил приказ командующего армией; связался с командующим Азовской военной флотилией контр-адмиралом С. Г. Горшковым, чтобы договориться о взаимодействии спецбатальона с моряками. С моряками флотилии нам уже довелось встречаться и выполнять совместные задания. Несколько ранее оперативная группа направляла в район Азова, где охрану побережья несли отряды торпедных катеров № 14 и № 20, двух инструкторов по минированию. Наши инструкторы и личный состав отрядов устанавливали в районе Азова сухопутные и морские мины. Там я познакомился с командиром отряда № 14 Цезарем Львовичем Куниковым. Помню, он произвел впечатление инициативного, решительного человека. Откуда было знать, с кем свела военная судьба? Больше года оставалось до февраля сорок третьего года, до той ночи, когда отряд особого назначения под командованием майора Ц. Л. Куникова сумел занять небольшой плацдарм на западном берегу Цемесской бухты, вблизи предместья Новороссийска — Станички, получивший впоследствии название "Малой земли"… Выслушав меня, контр-адмирал Горшков попросил прибыть в Приморско-Ахтарск, выслав за мною У-2. Погода стояла ясная, безветренная, воздушный путь от Ейска до Приморско-Ахтарска занял всего сорок минут. Коренастый, широкогрудый, русоволосый контр-адмирал выглядел очень молодо. Я даже усомнился, достиг ли он тридцатилетия. А чуть позднее узнал, что первое впечатление оказалось правильным — Сергею Георгиевичу Горшкову в сорок втором исполнилось всего тридцать два года. Прочитав письмо командующего 56-й армией, Горшков кивнул: