Юрий Звенигородский - Вадим Полуян

Тогда Юрий ушел не в свою комнату, а в домашнее книгохранилище, укрепиться поучениями святых отцов. Встречь ему поднялись из-за стола два инока, те, что привели к отходящему старца Сергия. Даже имена вспомнились: Севастиан и Савва. Последний, прощаясь, произнес едва слышно: «Придет время, вместе помолимся, князь Звенигородский и Галицкий». И вот в княжеской голове, словно свыше подсказанная, возникла мысль: «Время пришло!»

А епископ поведывал уже о другом пустыннике. Юрий отважился перебить:

— Не затруднит ли, владыка, вспомнить священноинока Савву, что подвизался лет двадцать тому назад в Троицкой обители у преподобного Сергия?

— Савва? — переспросил Даниил. — Уж не тот ли смиренный, что вынужден был принять управление Сергиевой обителью? Братия настояла. Ибо его предшественник, преподобный Никон, удалился в безмолвие. А то есть еще Савва Вишерский, уроженец Кашина. Тот из рода бояр Бороздиных. С юных лет — пустынник.

— Нет, — остановил князь. — Мне нужен тот, что в Сергиевой обители.

Еще некоторое время провел владетель Звенигородский с владыкой. Ушел с радостным решением посетить монастырь Святой Троицы.

Ясным весенним днем в сопровождении Ивашки Светёныша выехал Юрий лесными путями к памятному месту у Ярославской дороги. И не узнал обители: когда-то здесь обрастали мхом деревянные стены. Сюда восьмилетним всего-то на одну ночь попал княжич в матунькином поезде, покинувшем перед нашествием Тохтамыша Москву. Давно это было, еще при жизни Чудесного Сергия. Смутные воспоминания брезжили и оживляли минувшее. В самой ограде первобытный лес шумел над кольями, обсыпал их кровли палыми иглами. Вокруг торчали невыкорчеванные пни, кое-где валялись неубранные стволы деревьев. В маленькой деревянной церковке за недостатком свеч пахло лучиной. Где это все? Явным чудом воздвигнута каменная крепость с башнями по углам. Возглавляет обитель высокий храм с величественными куполами. Для иноков выстроены добротные, поместительные жилища. А работы еще идут. Стало быть, вся Московская Русь, от князя до смерда, не покладая рук трудится, не жалеет средств на благо Сергиева Дома — своей святыни. Бедность видна лишь в обличии иноков, ведущих прежнее, строгое житие. На зов князя вышел игумен в залатанной сермяжной рясе.

— Савва? — переспросил он с раздумчивостью. — Наш бывший настоятель? Он явил своими молитвами источник воды за стенами обители. Мы зовем теперь этот источник Саввиным кладезем.

— Как? — изумился князь. — Преподобного уже нет среди вас?

— Удалился недавно, — кивнул игумен. — Устроил келию в пустыньке на Москве-реке. Проводит там дни в посте и молитве. К нему стекаются люди укреплять себя в вере. Умиляются, слушая праведника.

Князь расспросил подробно, как найти пустынное место, обжитое подвижником, и простился.

Дождавшись первого воскресного дня, он с тем же Светёнышем отправился искать пустынь. Даже охраны с собой не взял, ибо это было в пределах Звенигородского княжества. Не проскакав и полутора верст, Юрий Дмитрич остановился на берегу при впадении в Москву-реку сказочной по своей красоте лесной речки. За ней высилась довольно крутая гора, покрытая ковром благоуханных растений. Так и манило взойти наверх. Ощутив себя многими годами моложе, князь одолел подъем, огляделся и замер. Ему открылся прекрасный вид на Звенигород и окрестные села.

— Впервые я здесь. Что за место? — вслух промолвил Юрий Дмитрич.

Светёныш пояснил:

— Речка называется Разварня, а урочище — Сторожа. По имени горы. При литовских набегах здесь несли службу воины. Наблюдали за движением неприятеля. Литовцы проходили к Москве по старой Смоленской дороге, что уклоняется за Можайском влево, к Звенигороду.

Князь, насмотревшись, продолжил путь. Келью Саввы отыскал заполдень, опрашивая встречных и поперечных. Оказывается, впрямь множество самого разного люда посещало подвижника. Пришлось ждать своего череду, устроившись на травке-муравке.

— Ты же не простолюдин, — удивился Ивашка. — Взойди как первый человек своей отчины.

Юрий Дмитрич окоротил слугу:

— В Священном Писании сказано: первые будут последними, а последние первыми. Наберись смирения.

Смирение-то в конце концов помогло и самому князю: пустынник прервал беседу с очередным пришельцем, по виду купеческого достоинства, и подошел к нему. Не узнать было юного инока: лысый старик, по вискам — пышная седина, двойная морщина над переносьем, проницательные, глубоко запавшие очи, небольшая окладистая белая борода.

— Здрав буди, князь Юрий! — промолвил он, приветливо улыбаясь. — Время наше пришло помолиться вместе?

— Пришло, преподобный Савва, — поднялся, сложив руки для благословения, князь. И, не решаясь сразу же повести речь о монастыре, сказал: — Дерзаю просить тебя стать моим духовником.

Савва шутя погрозил перстом:

— От духовника, как от лекаря, не таись! Открой сокровенную мысль, поделись насущной заботой.

Юрию Дмитричу пришлось признаться:

— Насущная забота моя — построить обитель во имя Рождества Пресвятой Богородицы. Молю: помоги в святом деле, возглавь его. Я же пребуду неусыпный твой вспоможенник, духовный сын.

Поскольку старец не отвечал, князь счел нужным прибавить:

— Место благое подыскал я для будущего очага святости: гора Сторожа при впадении речки Разварни в Москву-реку.

Савва благословил Юрия.

— Ведомо мне место сие. Видел, блуждая в поисках пустыни. Показалось Небесным Раем, насажденным благовонными цветами. Для отшельнической кельи слишком приближено к городу, для монастыря хорошо — паломники, не утомляя ног, будут рады.

Допоздна беседовал князь с пустынником. Сбылось предвидение юного инока Саввы: в келье перед иконой Богоматери вместе молились, дабы простерла она свой покров над будущей, имени ее Рождества, обителью. Оба, монах с мирянином, увлеклись общим замыслом. Князь по просьбе княгини решил сооружать монастырь, что казалось для супругов много важнее строительства собственного нового терема. Бывший же игумен, уйдя в безмолвие, не смог уйти от страждущих душами, тянущихся к нему людей, и вновь стал помышлять о монастыре. Желание князя вошло в согласие с устремлением старца.

Юрий Дмитрич с Ивашкой Светёнышем затемно возвращались в город, хотя летняя тьма и весьма относительна. Заря, догоревшая на западе, двигалась через север к востоку. День заявлял о себе незатухающим светом, готовым вот-вот вспыхнуть вновь. Путники, завороженные красотой летней ночи, ехали молча, ибо чудесный мир — создание Божие — побуждал не рассуждать, а внимать, не мыслить, а созерцать.

Путь преградила первая городская рогатка. Заставщики не узнали князя — недавнего гостя в своем уделе. Стали допрашивать: кто, зачем? Вот когда Юрий смутился, что ездит без охраны. Слава Богу, на заставщиков произвело впечатление дорогое княжеское оружие. Что ж до одежды, то, едучи к старцу, Юрий поскромничал: был в суконном кафтане, не в парчовом или бархатном, и выглядел как зажиточный местич.

Один из стражников узнал Светёныша и поверил ему.

— Проезжай, твоя милость, — поднял он перед князем рогатку. — Здравствуй много лет!

Город засыпал, улицы были пусты. А в княжеском древнем тереме что-то произошло: это сделалось ясным уже в сенях. Челядь сновала из двери в дверь. Чаще попадались со свечками в переходах слуги женского пола: стало быть, суета касалась княгини. Юрий встревожился. Ухватил за длинный вислый рукав попавшуюся навстречу Вассу, повелительницу служанок, лицо, самое близкое к госпоже, потому и в одежде почти господской.

— Носишься спустя рукава! — укорил князь. — Что с княгиней?

Васса тонко залопотала:

— Настась Юрьна поутру едет на Москву. Гонец прибыл. Ее ждет взявшийся откуда-ниоткуда отец, бывший смоленский князь Юрий Святославич.

Зять давно покойного одноименца застыл в полном недоумении.

Две недели Юрий Дмитрич был сам не свой. Настасьюшка перед отъездом убежденно твердила: хочет свидеться с отцом. Батюшка после долгих лет скитаний явился. Ждет дочь в Москве. Об этом наказал гонцу не кто иной, как Яков Пузир, верный отцов слуга еще со смоленских времен. Бывший при нем и в Рязани, и в Новгороде, и в Торжке до того рокового часа, о котором столько было сказано, что ни сердцу вместить, ни душе перенесть. Как мог возражать муж жене? Ан знал: князь-преступник преставился лет семь назад, на чужой стороне, в Мордовской земле, в пустыни у некоего игумена-христолюбца именем Петр. Несколько дней поболел и умер. И погребли его там же, вдали от родимых мест. Да разве поверит дочь известию из вторых рук, когда получила совсем иное из первых? Тем более что до сей поры Юрий скрывал от нее печальное происшествие. Пришлось отпустить княгиню, хотя кошки на душе скребли: правильно ли он поступает?