Язва - Натали Хеннеберг

— Мне кажется, — отвечала она с той самой улыбочкой, которая вызвала у него с одной стороны желание наброситься на нее со страстными поцелуями, а с другой — искупать ее в болоте, — что ваше присутствие здесь уже требует от нас сверхчеловеческой выдержки. Как вы думаете, легко ли будет нам с Анг'Ри тащить двух факожиров, которых нам удалось подстрелить, два мешка с водяными орехами и съедобными водорослями-мешочницами, ваши витамины и еще вас в придачу?! Видите ли, мы здесь не затем, чтобы прогуливаться при свете солнца Лебедя, а чтобы прокормить наше поселение в Крайних горах!

Валеран высокомерно посмотрел на нее:

— Почему это вы должны меня нести? Мне остается только следовать по этой тропинке…

— Н-да? — сказала она. — По этой тропинке… Анг'Ри, покажи ему, что это такое. Держитесь крепче. Раз, два, три!

Путешественник едва успел ухватиться за ствол пурпурной полисифонии. Казалось, весь мир вокруг опрокинулся. Перед ним больше не было ни гигантской губки эспериозис, ни самой тропинки. Ничего, кроме черной воды с гигантскими водорослями. Амазонка и ее спутник, похожий на кузнечика, сидели на огромном листе антероморфа у самой воды. И оттуда раздался воздушный голосок:

— Эта тропинка существовала какую-нибудь тысячу лет назад. Мы с Анг'Ри вытащили ее из прошлого, именно так мы поступаем каждый раз, когда отправляемся на охоту, иначе все наши в Крайних горах подохли бы с голода, как те, на равнине! Нас всего десяток, кто может это делать. Но только не стоит увлекаться этими фокусами — они влияют на устойчивость общего состояния и так уже бурлящей планеты…

Не успела она закончить фразу, как плоскость опять опрокинулась.

Анг'Ри издал предостерегающий крик, и все трое полетели в пустоту. Неизвестно откуда прилетевший ураган сбивал полисифонии и антероморфы. Троица кое-как приземлилась на один из гигантских гребней звездчатого коралла, «которого здесь не должно быть, — понял на этот раз Валеран. — Он вызван из другого времени…» Вокруг них черная поверхность вздувалась, поднималась, словно панцирь гигантской морской черепахи, потом лопнула, как сине-зеленый гнойник, из которого забили зеленые языки пламени. Как будто взорвалось первобытное болото.

Одновременно окружающий мир потерял последние остатки стабильности, его структура стала распадаться, плоскости какой-то немыслимой геометрии возникали из хаоса.

— Время поворачивается, — крикнула Талестра, спрыгивая с гребня. — Быстрей, быстрей!

И она побежала, погружаясь сначала по щиколотки, а потом по колено, по кипящему болоту.

— Быстрей, быстрей!

Открывшаяся бездна изрыгала призраков — скользких цератозавров, бьющих по воздуху своими тонкими крыльями, горгон, у которых вместо головы был клубок змей, огромных пурпурных пиявок…

— Скорей, скорей!

Валеран прикрывал своих спутников огнем дезинтегратора. Они едва не угодили в ловушку к гигантской медузе, чья масса была того же цвета, что и вода. Он выстрелил в чудовище, и оно распалось на куски. Потом он сбил какое-то черное полупрозрачное образование в виде тучи, которое приближалось к ним. Затем, когда у него кончился боезапас, Талестра протянула ему свою «пушку» с улыбкой, которая стоила любой награды. Наконец, они забрались на ветви гигантского папоротника.

— Вы хорошо стреляете, — сказала она таким тоном, будто они были на светском приеме.

— Я научился на Земле, — поклонился Валеран.

— А, значит, вы летите с Земли? Это мне больше нравится.

— Вы не любите арктурианских ангелов?

— Я мало о них знаю, — сказала она. — Там что-то вроде спрута. Держитесь левее!

Анг'Ри время от времени постреливал у их ног, они, казалось, на какой-то миг отгородились от всего этого хаоса…

— А можете вы, — спросила она неожиданно, — поговорить со мной именно сейчас о небесной геометрии или о земной простоте? О жизни, о смерти, о человечестве и о мутантах?

— А так ли уж это важно? Я ведь даже не знаю вашего имени…

— Меня зовут Талестра. Конечно, это не так уж важно, как мне вдруг показалось…

Именно в этот момент он и должен был сказать ей: «У вас не может быть соперниц, Талестра. Весь мир больше не существует для меня. Вы прекрасны…» То есть все те банальности, которые говорят в таких случаях влюбленные. Но он не нашел ни одного из этих слов и потом столько раз упрекал себя за это… Анг'Ри издал боевой клич — пенящийся кратер открылся у их ног, а в нем постепенно проявлялась все та же искусственная тропинка, которая спускалась вниз. Они спрыгнули на нее. А вокруг смешивались пространство и время. Смерч, более черный, чем сама чернота, смел, как соломку, обломки гигантских папоротников и гимноспермов. Желеобразный спрут был подброшен на несколько десятков метров вверх, словно легкая щепка. Наконец, им удалось добраться до широкого карниза, который был преддверием пещер. Валеран с трудом доплелся до гранитного выступа и бессильно опустился на него — ноги больше не держали. Он потерял много крови, и теперь сказывались неудачная посадка, кошмары Кафки и бегство от песчаных смерчей. К тому же какая-то нечисть глубоко прокусила его левую руку. «Какая нечисть?» — настаивал серебристый голосок. Честное слово, он ничего не знал об этом. Может быть, это был сам Глопа или какой-то протозавр? Протозавр, который был Глопой, который поглотил Глопу… На этот раз Талестре пришлось ухаживать за принцем с прекрасным земным лицом, искаженным страданием. Рухнув у ее ног со своими факожирами, Анг'Ри сейчас ничем не мог помочь ей, но Талестра уже и сама начала разбираться в ранениях и укусах Антигоны.

Это тело, бессильно распростертое рядом с ней, напоминало тела всех других раненых на всех полях войны — неподвижное, с руками, сложенными на груди. Талестра хотела бы отодвинуться от этого чужака, который не был Лесом, который занимал место, предназначенное для Леса. Но, наклонившись к нему, была поражена чисто земной красотой, лицом статуи или старинного портрета, с длинными ресницами и черными прядями, склеившимися сейчас от пота и крови…

«Если зубы или когти были отравлены, он сейчас умрет, — подумала она. — А я не хочу, чтобы он умер». Для Талестры слова всегда были тенью или предвиденьем дела. Она сняла со своего пояса короткий магнитный стилет, который обычно применяется в рукопашных схватках, расстегнула рукав скафандра принца и разрезала рану. После секундного колебания, она впилась в нее губами…

Виллис думает:

Привыкаешь ко всему. Даже к жизни в аду. Да и ад ли это? Там, где мрак кончается, небо, пурпурное или темно-синее, исчерчено лучами и свечениями.

А за этим простирается то, что наши приборы не в состоянии определить: бездна, ничто.

Насколько я поняла смысл древней поэмы, которую дал мне почитать Морозов, у ада есть определенное преимущество: мы дошли до последнего круга, и с нами не может произойти ничего худшего. Но и лучшего ждать нечего.

И все-таки мы продолжаем надеяться.

На Антигоне еще ужаснее, чем на Гефестионе. В Крайних горах мы обнаружили множество пещер. На этих красных скалах не было растительности и влаги, но мы пробудили артезианские колодцы, которые дают чистую, немного солоноватую воду. Чтобы не умереть с голода, как эта толпа на равнине, наши левитанты спускаются на темную сторону. Создается впечатление, что Талестра, Анг'Ри и некоторые другие стали находить в этом удовольствие…

Мы поселились в пещерах, прорытых древним и забытым народом, который, как я поняла, был близок нам своим отчаяньем. Эти пещеры расположены весьма искусно, в определенной последовательности так, что они способны даже отражать ультразвук. В смеси песка и пепла, которой был завален расположенный выше всех грот, мы обнаружили огромный щит, изготовленный из сплава серебра, бронзы и неизвестных металлов. Все та же рыхлая масса заполняла неровности: это были останки последних часовых, охраняющих щит.

Мои «кузнечики» очистили и отполировали металл, и первой заботой Леса было поднять его с помощью пневматической лебедки корабля и закрепить на стене. Это несравненное произведение искусства. Щит выпуклый, отделан чернью и серебром, покрыт рельефными изображениями, еще более тонкими и осмысленными, чем стены подземных переходов. Они воспроизводят древних хранителей Красных гор, наших предшественников. Это гуманоиды с развитыми конечностями, с большими глазами. Они охотятся за грациозными животными, чем-то напоминающими их самих, они танцуют, увенчанные коронами из водорослей, или плавают по темной воде своих рек. И жил народ сначала на ночной стороне Антигоны, богатой водой… А потом ужас антимира стал приближаться, и они взобрались на горы, заползли в пещеры. А потом началось…

Барельефы представляют это в форме вихря или спирали. Какой-то неуловимый животный оттенок примешивается к полированному металлу щита и напоминает нам уже известное и виденное. В центре щита настоящий шедевр чеканки показывает захватывающую картину последнего периода: житель Антигоны, обнаженный и с короной на голове стоит на пьедестале уже в самом центре мрачной спирали. Но его вооруженная мечом рука уже стучит по самому щиту…