Неприкосновенный запас (Рассказы и повести) - Юрий Яковлев

- Заходи! - шепнула девочка. - Не бойся!

И открыла перед Ингой дверь.

Инга увидела женщину, которая лежала на кровати. Рядом стоял столик с телефоном, с книгами и бумагами.

Женщина посмотрела на Ингу.

- Здравствуй, красавица! Ты из семьдесят пятой школы?

- Не-ет... Я из седьмой. Из второго "В".

- Тебя вожатая прислала?

- Не-ет, я сама.

- Садись, - приказала женщина.

Инга послушно опустилась на стул, который стоял около постели, и подумала: это и есть санитарка.

- Ты ко мне по какому вопросу? - спросила хозяйка гостью.

- Я не по вопросу, - сказала Инга. - Меня зовут Инга.

- Слышала, слышала, - оживилась мать Веры. - Ты что, пришла жаловаться... на Веру?

- Я не жаловаться... я не ябеда... Но маму же никто не может заменить...

Женщина приподнялась на локте и внимательно посмотрела на Ингу. Потом спросила:

- Давно это... случилось? - Она уже знала всю историю Инги.

- В конце лета, - сказала девочка, опустив глаза.

- Я тебя жалеть не буду. - Верина мама приподнялась на локте. - Я тебе так скажу: держись, девка! Держись!

- Мама тоже говорила: держись! Пусть Вера не сердится... Ей ведь тоже трудно.

- Трудно, - сказала Верина мама, - трудно со мной. Она терпит. Я сама удивляюсь, как она терпит.

- Она не терпит, - вдруг сказала Инга. - Она любит...

Некоторое время больная женщина молчала. Потом она оживилась, и глаза ее заблестели.

- Понимаешь, Инга, случается, что одна маленькая девочка оказывается умнее пяти взрослых баб. Ты только никому этого не говори. Но имей в виду. Она любит.

- А верно, вы были на войне? - вдруг спросила Инга.

- Это было давно.

- Вы забыли? Моя бабушка всегда забывает, что раньше было.

- Рада бы забыть, да ноги напоминают.

- Что напоминают ноги?

- Долго рассказывать...

- Расскажите.

- Я тащила на себе раненого, - сказала бывшая санитарка. - А эти гады из миномета...

- Разве у вас не было винтовки?

- Нет.

- Почему?

- Рук не было свободных... для винтовки. Я же раненых тащила.

- Вы не стреляли, почему же они из миномета?

Старуха ответила не сразу. Она внимательно посмотрела на гостью и сказала:

- Потому что они - фашисты.

Старуха закашлялась, и лицо ее стало багровым. Потом она успокоилась и подняла глаза на Ингу.

- Подойди к этой стенке и посмотри. Фотография старая, но глаза у тебя молодые - разглядишь.

Инга подошла к стене. Из маленькой рамки на нее смотрела санитарка, в пилотке, гимнастерке, через плечо санитарная сумка с крестом. А винтовки действительно не было.

Инга долго рассматривала фотографию. Потом оглянулась.

- Возьми себе... на память, - сказала Верина мама.

- А вам?

- У меня еще есть. Если нравится - возьми.

- Нравится, - сказала Инга.

И сняла со стены старую фронтовую фотографию.

Родился месяц. Он лежал на спине, задрав острый носик вверх, и над ним, как осколочек, сверкала звездочка. Месяц был тоненький и хрупкий. И чтобы не было жестко, ему под голову легла тучка.

Инга стояла посреди двора и рассматривала новорожденный месяц. Ей казалось, что если она крикнет, месяц отзовется тоненьким голосом.

Вечером папа увидел на стене незнакомую фотографию.

- Кто это? - спросил папа, рассматривая фотографию.

- Фронтовая санитарка, - был ответ. - Верина мама. В нее на войне стреляли. А у нее не было лишних рук для винтовки.

Папа внимательно посмотрел на дочь. И тогда Инга спросила:

- Почему в санитарок стреляют? Тех, кто лечит, нельзя трогать, иначе некому будет лечить.

- Ты правильно рассуждаешь, Инга, - после некоторого раздумья ответил отец. - Но в жизни бывает иначе. Сломя голову мчится самосвал. Асфальт свежий. Шофер тормозит. Машину заносит. А для самосвала "скорая помощь" как скорлупка.

- А на войне?

- На войне, дочка, у всех есть защита. У танков - броня, у пехоты окопы, только у врачей и санитарок нет защиты. Белый халат - и никакой брони.

- А пуля не разбирает, где боец, где санитар.

- Верно. Не разбирает.

- Все равно я буду врачом, - сказала Инга. И, немного подумав, добавила: - Лучше бы маму ранило на войне...

- Почему? - тревожно посмотрел на дочь папа.

- Она была бы раненой, но с нами. Понимаешь, папа?

Отец ничего не ответил. Он подумал, что когда была война, маме было три годика, и она не могла быть санитаркой. Но было бы хорошо, если бы она была с ними. Раненой, больной, лишь бы с ними.

Все последующее время Инга продолжала думать о Вериной маме, которая на войне была санитаркой. Инга представляла ее в белом халате и в белой косынке, идущей по полю навстречу фашистам. Она шла, а танки стреляли прямо в нее. У нее не было ни брони, ни окопа. Ее ранили, а Ингина мама приехала за ней на "скорой помощи". Почему у врачей и санитарок нет никакой защиты? Почему для самосвала "скорая помощь" как скорлупка?

Инге вдруг стало жалко Веру, словно на войне ранили ее, а не ее мать. Потом Инга подумала, какая Вера счастливая, раз у нее есть мама, пусть раненая.

Потом она подумала о молодом месяце. Наверное, когда он заснет, то погаснет. И во всем мире станет темно. Без месяца.

11

Киностудия в вечном движении. Все здесь спешат, словно перед отходом поезда. Коридоры студии людны, как улицы. Они и есть улицы, удивительного, тревожного мира кино.

В этих коридорах, как на незнакомых улицах, можно заблудиться. Можно встретить Дон Кихота или Робинзона Крузо. Они похлопают тебя по плечу и будут говорить с тобой как равные.

Коридоры - улицы киностудии, павильоны - площади.

В центре огромного павильона была построена декорация комнаты. В пустом, полутемном пространстве комната казалась счастливым островком тепла и уюта. В комнате стояла нормальная мебель, на стенах желтели обои и висели фотографии в рамках. На столе стояла лампа. И хотя она не горела, в комнате было очень светло. Инге показалось, что ее комната сорвалась с места, перелетела через весь город и очутилась в центре огромного пространства. Инге захотелось войти в комнату, закрыть за собой дверь и остаться одной. И тогда вся эта непонятная суета останется там, снаружи. Будет тихо и покойно. Как дома.

Вдруг она увидела Веру. Артистка была в белом халате - в таком же, как у мамы! Она шла через павильон, а за ней едва поспевала костюмерша с иголкой и ножницами.

- Какой неудобный халат, - говорила Вера женщине с иголкой. - Я в нем тону. Можно его переделать?

- Подошью, - неохотно сказала костюмерша.

- Он с чужого плеча. Трудно играть, когда с чужого плеча, - вздохнула Вера.

- Халат как халат, - сказала костюмерша. - У нас все с чужого плеча. Скупые играют добрых, смелые - трусов...

Вера как-то странно посмотрела на костюмершу и, ничего не сказав, пошла дальше. Костюмерша воткнула иголку в край синего халата и достала из кармана булку.

- Здравствуйте, - сказала Инга Вере.

- Инга!.. Ты понравилась моей маме. А моя мама строгая, - сказала артистка и улыбнулась. - А я тут халат меряю... Сейчас сниматься.

- Он пахнет нафталином, - сказала Инга и сморщила нос.

- Ну вот и запах не подходит! - вздохнула костюмерша и пошла прочь, на ходу жуя свою булку.

Появился Карелин.

- Привет! Как у вас дела? Инга, ты в порядке? - на одном дыхании произнес режиссер.

- Я в порядке, - сказала Инга.

- Прекрасно. - Карелин критическим взглядом обвел павильон.

А здесь уже кипела жизнь, сумбурная и непонятная, напоминавшая полный разброд. Стучал молоток - рабочие подгоняли декорации. Художник по свету тонким, пронзительным голосом кричал, задрав голову: "Уберите правую дегу! Слышите? А под окном поставьте бубочку. Одну бубочку". Ассистент оператора вставлял новую кассету и протирал оптику. Помреж листал сценарий. Каждый был занят своим делом, и оттого, что у каждого были совсем разные дела, создавалось впечатление неразберихи. Но режиссер понимал, что никакой неразберихи нет. Идет работа. Последние приготовления перед съемкой. И едва прозвучала команда: "Мотор!" - эти люди, как бойцы в одном строю, начнут делать то сложное, требующее выдержки и дисциплины дело, имя которому КИНО.

И вот уже звучит голос Карелина - голос полководца:

- Внимание! Всякая беготня прекращается. По местам!

Жизнь павильона затихла, замерла.

- Инга, подойди ко мне.

Инга медленно подошла к режиссеру.

- Значит, так, - сказал он и стал накручивать на палец прядь своей бороды. - Вера входит в комнату, ты соскакиваешь со стула, подбегаешь к ней и говоришь: "Мамочка, как я по тебе соскучилась!" А ты, Вера, обнимаешь ее и говоришь: "Знаешь, что я тебе привезла? Отгадай!" "Собаку", - говоришь ты, Инга. "Вот и не собаку, а совсем другое". Прорепетируем этот кусок. Тише! Тише!

Павел Карелин хлопнул в ладоши.

Инга вошла в комнату. Села к столу и стала рисовать. Дверь отворилась. В комнату вошла Вера в белом халате с чужого плеча. Инга не тронулась с места. "Здравствуй, дочка!" - сказала Вера. "Здравствуй!" отозвалась Инга.