Неприкосновенный запас (Рассказы и повести) - Юрий Яковлев

Она как бы очутилась на другом, безопасном берегу. И с этого берега смотрела на свой вчерашний день спокойно и почти с любопытством.

Когда папа пришел с работы, Инга лежала на диване, а рядом на столе валялся ее паричок, похожий на шкурку какого-то забавного рыжего зверька.

- Ты больна? - спросил папа и рукой коснулся лба дочери.

- Я здорова, - был ответ.

- Температуры нет? - спросил папа и увидел на столе паричок. - Что это? Парик?

- Можешь его выбросить, - сухо отозвалась дочь.

- Зачем же выбрасывать? Тебе он больше не нужен?

- Не нужен.

- Верни на студию. Вещь же не твоя.

Инга отвернулась к стене.

- Все равно выброси. Я больше сниматься не буду.

- Почему? - встревожился папа. - Ты устала?

Инга повернулась к папе. Потом вскочила на пол и прижалась к папиному пиджаку, пахнущему лекарствами.

Она искала у папы защиты.

- Устала. Я так устала, папа. Я поеду к бабушке.

- Хорошо, Инга... Ты поедешь. Я напишу бабушке. Видимо, это кино тебе не по силам.

И тут Инга заплакала. Она плакала, а папа утешал ее, гладил:

- Ну, ну, успокойся... Больше не пойдешь туда... И все будет в порядке. Слышишь?

Инга постепенно утихла. Успокоилась. Папа ушел на кухню.

Потом вернулся и сказал:

- Никогда не пойдешь! - Он очень твердо произнес эти слова.

И вот тогда раздался звонок.

Папа открыл дверь, и в прихожую вошел Павел Карелин. Его шапка была белая, а бородка покрылась инеем, и он был похож на этакого худого, моложавого Деда Мороза.

- Здравствуйте!

- Здравствуйте!

Дед Мороз снял шапку, и с нее посыпался снег.

- Я хотел бы видеть Ингу.

- Ингу, - отец осекся, однако после короткого раздумья сказал: Хорошо. Раздевайтесь. Проходите. Я позову Ингу. Нам надо выяснить отношения. - Голос его звучал сухо.

- Непременно надо, - согласился Карелин, и его голос был тоже жестким.

Гость и хозяин холодно посмотрели друг на друга и направились в комнату.

Тут режиссер заметил, что в глубине коридора мелькнула и исчезла фигурка девочки.

- Инга! - позвал отец. - Инга!

Никто не отозвался.

- Странно. Только что была дома.

А Инга в это время сидела в темной ванной и чувствовала, как пылают ее лицо и уши. Она ждала, что будет дальше.

Отец провел режиссера в комнату. Предложил ему сесть. Сам не сел, а растерянно стоял перед неожиданным гостем.

- Скажите, что случилось? - наконец спросил он. - Почему Инга плачет? Может быть, ее обидели?

- Нет. Ее никто не обидел. Ее любят.

- Странная любовь, - вздохнул отец. - Любят, а девочка рыдает.

- Все наладится, - ответил Карелин. - Все очень скоро наладится.

- Да уж наладится! - пробурчал отец. - Я пойду поищу ее. И поставлю чайник.

Он вышел из комнаты.

И тут перед гостем возникла Инга.

- Пришли жаловаться?

- В отличие от тебя я надежный товарищ, - сказал режиссер.

- Не хочу, чтобы она умирала! - крикнула Инга и осеклась: вспомнила, что отец дома.

- Она будет жить, - заговорщически наклонился к Инге Карелин. - Я тебе обещаю. Только не думай, что это так просто. Придется крепко бороться.

- За ее жизнь? - Инга широко раскрыла глаза.

- За ее жизнь! - подтвердил Карелин. И уже сам себе под нос пробурчал: - Все думают, что кино - это только удовольствие. Рвутся в институт кинематографии. За трешку идут сниматься в массовку. Никто не задумывается над тем, что кино - это трудная жизнь.

Инга не понимала его слов. Но сейчас он больше говорил для себя, чем для девочки.

И тут вошел отец с чайником.

- Нашлась? Где ты была? - удивился он.

- Я мыла голову.

- Почему у тебя волосы... сухие?

- Высохли, - сказала Инга и пожала плечами. - Я пошла.

Отец проводил ее взглядом и подошел к Карелину.

- Я должен перед вами извиниться, - сказал он и подвинул к режиссеру рыжий паричок, - но Инга больше не будет сниматься... Так вот... Не может она... Я думал, что кино отвлечет ее, поможет зарубцеваться ране...

- Кино и помогло, - ответил Павел.

- Какое там! Она сегодня плакала. Вы же умный, светлый человек, сами должны понимать.

- А вы, как врач, должны понимать, что лекарство не всегда сладкое. Бывают горькие... Мы с Ингой обо всем договорились. И надо было раньше предупредить нас, что нет... матери.

- Вы бы не взяли ее?

- Взяли бы, - отрезал режиссер, - но знали бы, как вести себя с ней.

- Может быть, это было моей ошибкой, но я исправлю ее. Инга не будет сниматься. Она не пойдет на студию! Инга! - крикнул он. - Ты слышишь? Больше не пойдешь на студию!

Инга стояла в коридоре, прижавшись лопатками к стене, и слушала разговор режиссера с отцом. И в эту минуту она почему-то вспомнила бесконечный, неуютный студийный коридор, и темный закуток, и мягкое, теплое, бесконечно родное плечо Веры. Неужели она никогда не попадет на студию? Никогда не увидит Веру? Не прижмется к ее плечу, так похожему на мамино плечо? Какая-то сила оторвала Ингу от стены. Она решительно вошла в комнату и сказала:

- Я приду завтра на студию. Правда, папа, я приду завтра на студию. Никогда не следует подводить людей. Ведь люди работают.

Отец замер, уставившись круглыми глазами на дочь.

- До завтра! - сказал режиссер и быстро зашагал в прихожую.

Когда Карелин вышел на улицу, там его ждала Вика. Она изрядно замерзла и прыгала на одной ноге.

- Ну как? - нетерпеливо спросила она.

- Скверно. Ветеринар упрямится. Но Инга...

- Что Инга? Она дома?

- Она дома. Обещала быть.

- Раз обещала - будет. Инга - сила! Раз сказала...

- Она сказала... Но перед этим я обещал ей, что Вера будет жить.

Они шли по улице и разговаривали. Но тут Вика остановилась. Как маленькая захлопала в ладоши и, поднявшись на цыпочки, чмокнула режиссера в щеку.

- Вы - гений! - сказала она. - И - человек!

16

Поезд приходил рано. В эту пору зимой утро неотличимо от ночи, а когда человек поглощен одними и теми же мыслями, то утро может показаться продолжением вечера. Перрон был пустым. Встречающих было мало. Встречающих почему-то всегда меньше, чем провожающих, словно люди больше любят провожать...

Карелин быстро ходил по перрону. Ему было зябко в коротком пальто, которое он носил во все времена года, как солдат шинель. Нос покраснел, редкая бородка покрылась инеем. Окоченевшими, непослушными пальцами достал сигарету. Закурил. Он, конечно, мог бы дожидаться поезда в здании вокзала, где наверняка было теплее, но режиссера мучило нетерпение. Словно поезд придет скорее, если ждать его на перроне.

Режиссер нервничал. Столкнувшись с неожиданными переживаниями Инги, он зашел в тупик. Он знавал режиссеров, которые в "интересах искусства" убивали на съемках лошадей и травили борзыми ручного волка. Он был знаком с лозунгом: "Все для искусства". Этот лозунг напоминал ему страшные слова войны: война все спишет! Было в этих двух премудростях что-то общее, отталкивающее, противное человеческому сердцу. Никакой хороший фильм не спишет страдания девочки.

Карелин в глубине души не верил в фильмы о доброте, которые делались злом. Доброта в кино должна начинаться где-то в теплом роднике авторского вдохновения и до конца сохранять нужное тепло.

На студии говорили: снимай по сценарию. Мало ли у кого какие переживания! Кино - искусство мужественное. Но он любил Ингу и не мог даже ради искусства заставить девочку пережить то, что она однажды уже пережила, - смерть матери.

О чем он думал раньше? Не предвидел, что на съемочной площадке в сердце осиротевшей девочки с новой силой оживет дочерняя любовь?

Поезд возник неожиданно. Он выплыл из тьмы зимнего утра. Холодный, в клочьях метели, с окнами, покрытыми серебряной чешуей.

Поеживаясь от холода, автор вышел из вагона. Он близоруко осмотрелся. И приложил руку к уху, которое начало замерзать.

- Здравствуйте! - Перед ним возник Карелин. - Хорошо доехали?

- Хорошо. Полночи не спал... Сосед разговаривал во сне. Но к утру я привык.

- Что ж рассказывал вам сосед... ночью... во сне? - улыбаясь, спросил Павел.

- Он, как штабс-капитан Рыбников, шептал что-то на незнакомом языке. Может быть, он звал мать?

- Мальчишка?

- Вы думаете, что мать зовут только мальчишки? Он старый человек. Но, по-моему, он звал маму. Очень уж жалобно разговаривал во сне... Как ваши дела?

- Даже взрослые зовут во сне маму... - вздохнул Павел. - У нас непредвиденное обстоятельство. Может быть, придется менять сюжет картины.

Автор перестал тереть ухо: ему сразу стало жарко.

- Как... менять? Худсовет? Предлагает менять?

- Нет. Не разрешают менять... Но я знаю, вы любите детей, поэтому призвал вас на помощь.

Автор молча смотрел на режиссера. Они стояли посреди платформы. Мимо прошли последние пассажиры. Носильщики прокатили свои тележки. Промчался какой-то запоздавший мужчина с живыми цветами. Потом стало пусто. Как в поле.

- В чем дело? - спросил растерянно автор и поставил свой командировочный чемодан на снег.