Ветер перемен - Корделия Биддл

– Спасибо всем! Это самый замечательный день рождения, какой только у меня был. И мне очень понравилось мое новое ожерелье!

– …Так вот, касательно нашего благополучного прохода мимо скал Гибралтара и нашего выхода в великое и историческое Средиземное море. Леди и джентльмены, я предлагаю вам Геркулесовы столбы!.. – Джордж продолжал свою торжественную тираду, как будто не было никакого перерыва. Его обуяло чувство собственного величия. – …С одной стороны – легендарный дом Ганнибала, горы Андалузии – с другой. Испания и великий бескрайний континент Африка…

– А как насчет берберских обезьян? – выпрыгнул вперед Уит и подбросил в воздух тарелку Джинкс, завопив на манер обезьяньих криков. – Никаких речей о днях рождения и скалах Гибралтара, если в них ни слова о берберских обезьянах!

Его вопль был встречен взрывом хохота и аплодисментами. Мрачное, тревожное или грустное настроение прошло. Поль топал ногами и стучал мечом по заставленному подарками столу с такой силой, что завернутые в фольгу пакеты и пакетики съехали в блюдо слоеных пирожков с корицей и перевернули два подноса с миндальными пирожными. Стюарды кинулись на помощь, но было уже поздно.

– Речи! Речи! – кричали все, потом начали вопить: – Лучше смешные истории! Нет, никаких анекдотов, просто истории!

Одна только Юджиния сидела как бы в стороне и наблюдала. Ее охватило чувство безмерного покоя. Оно появилось как-то само собой. Как-то сами собой исчезли сомнения, неуверенность, беспокойство. «У меня прекрасные дети, – сказала себе Юджиния, – они сильные, добрые и искренние. В конце концов только это и имеет значение».

Возгласы «Речи! Речи!» быстро сменились песенкой влюбленной моли, которую пропел доктор Дюплесси:

– У меня зеленые уши. У меня острые усики…

На что миссис Дюплесси стукнула чашкой о блюдце и приказала:

– Густав, немедленно прекрати!

А Поль, как всегда не к месту, закричал:

– Берберские обезьяны! Берберские обезьяны! Мартышки в зоопарке…

Его слова подхватили, переделали и превратили в песенку, которую в унисон заорали доктор Дюплесси, Лиззи, Джинкс и Джордж:

Морики-хорики – хорики-арки,Мартышкам скучно в зоопарке…

Потом они стали распевать смешные детские песенки, и Поль все перепутал.

– Никакая не «роза»! Идиот! «Коза»! Ты с каждым годом все тупее и тупее, Поль.

Но они оба – Джинкс и ее брат – хохотали так, что у них потекли слезы. Во время игры обиды не считаются. И Поль запел во все горло.

Тут Уитни отпрыгнул от стола и закричал:

– Кто за то, чтобы праздник продолжался? Лиззи, Поль и юбиляр? А кто может потягаться со старым кузеном Уитом? А? В любую игру?

«Мои дети счастливы, – повторяла про себя Юджиния, – у меня есть все, чего я желала. Просто мои мысли улетают слишком далеко!»

Сидя в своем кабинете в Линден-Лодже, Турок прислушивался к шуму в холле и гадал, сколько времени Карл будет терпеть неподчинение Энсона, грудью стоящего на защите двери. Если бы здесь был Бекман, они могли бы повеселиться и заключить маленькое пари. Карманный хронометр Бекмана был отменно точен, впрочем, в спорах, как и во всех финансовых делах, хозяин всегда брал верх.

Турок вздохнул и оглядел комнату. «Хорошо снова быть дома», – подумал он. Летний сезон хорош для Тони и Мартина-младшего с женами, у них там свой «круг», свои встречи, вечера, коктейли, свои пикники. Их «приняли» в свете, потому что он, «Старик», «Турок», специально позаботился об этом.

Но он, по правде говоря, не любил Ньюпорт. Ему не нравились Бельвью-авеню, казино, снобистский Клиффуок-Лейн. Ему не нравились там люди с их изнеженностью, не нравилась их лезущая в глаза надменность, жеманная претенциозность. Все, что они говорили, было простым колебанием воздуха.

Турок оперся о подлокотники кресла, обхватил белыми пальцами влажную прохладную кожу, которой они были обиты, и улыбнулся, вспомнив, как неожиданно уехал с морского курорта, как изображал сожаление по поводу своего внезапного отъезда, какой «маленький интимный бал» закатили в его честь немцы с Рейна, какие три скучных обеда он вытерпел и на каких пяти ленчах заставил себя присутствовать, прежде чем можно было позволить себе сложить вещи и уехать. Удивительное зрелище: его личный железнодорожный вагон, въезжающий на станцию.

Турок знал, что обязательно поползут слухи, он это предвидел, даже с нетерпением ждал, но первое сообщение принес Карл. Отъезда потребовало срочное дело:

– «Правительство», «Внешняя политика», «Какие-то готтентоты на Филиппинах (или это был Леопольдвилль?). Каковы бы ни были факты, летняя публика единогласно сошлась во мнении: «Дело сверхсекретное».

Первым сообщил об этом Карл, до точности подражая акценту, с которым это произносилось, и они оба, отец и сын, долго-долго смеялись.

– Не в том ли направлении направился молодой Джордж? – протянула со знающим видом одна дама с обширными связями.

– В каком направлении? – хохотнул отец, и они обменялись снисходительными улыбками. Турок не шевельнул пальцем, чтобы развеять слухи.

«Что и говорить, хорошо снова оказаться дома, – думал старик, откинувшись на спинку кресла. В комнате стоял сильный землистый запах увитых плющом стен или шерстяных ковров, влажных от летнего дождя. – Приятное место, Пенсильвания, – решил Турок. – Живописное, но основательное».

Голоса за дверью стали громче, иногда сквозь замочную скважину прорывалось отдельное слово или целая фраза. «Это не первые угрозы, которые слышала эта комната, – усмехнулся про себя Турок и потянулся за сигарой. – И не последние. Если бы проделать дырку в столе, то из нее засочились бы бранные слова».

Внезапно хорошего настроения как не бывало.

– Вежливостью никуда не пробиться, – сказал он громко, как будто Карл уже вошел в комнату. – И не видать тебе успеха, если позволишь себе быть добрым. Сколько раз должен я напоминать тебе, мой мальчик? Тебе нужна стратегия, вот что тебе нужно. Учись использовать других людей. Завинчивай гайки. Ты думаешь, что раз мы одна семья, то это другое дело, но поверь мне, нет худшего врага, чем собственная родня.

Засохшие кусочки мяса, шотландский лосось в тающем желе, копченые фазаны, превращающиеся в сморщенную сухую бумагу, уже не тающие во рту, а крепкие, как камень, сандвичи, плавающие кверху желтыми брюшками в сиропе, персики – затянувшийся праздник подошел к концу. Даже забыт и заброшен, оставлен добычей для чаек и морского ветра торт – великолепная копия знаменитой скалы Гибралтара, над которым с любовью трудились повара – кондитер и «соусник», создавая торт из белого бисквита, марципана и белого шоколадного крема.