Лихорадка - Лорен Де Стефано

— Вот тут, — шепчет она. — Вам, наверное, не видно, но он поставил его сюда.

Она указывает на бедро. Болезненно-бледная кожа и просвечивающие вены…

— Что я должна увидеть?

— Перед свадьбой вас осматривал врач, — объясняет Дейдре. — Проверял фертильность, помимо прочего. И вам установили маячок, чтобы Распорядитель всегда знал, где вы находитесь. — У меня так шумит в ушах, что я едва слышу ее шепот. — Вы и ваши сестры по мужу — его собственность. Вы всегда будете принадлежать ему.

Честно говоря, такое мне в голову не приходило. Да, пока я жила в особняке, Вон подговорил Сесилию следить за мной. Да, в доме могли быть камеры наблюдения, записывающие устройства, слуги, исполняющие его приказы. Но я считала, что окажусь в безопасности, как только вернусь в реальный мир. В мой мир.

И тут я смеюсь — впервые за долгое время. Ну конечно же, Вон отслеживал меня! С чего вдруг я вообразила, будто смогу когда-нибудь от него избавиться? Смех у меня прерывистый, слабый и, наверное, немного истерический; вид у Дейдре становится встревоженным. Она зажимает мне рот ладонью и шикает.

— Пожалуйста, тише! — шепчет она. — Они услышат.

— Ну и пусть, — бормочу я ей в ладонь, но ради нее понижаю голос. — Чего еще мне бояться? Или тебе, или еще кому-то, кто оказался здесь, внизу.

Дейдре убирает волосы у меня с лица и смотрит умоляюще.

— Вам не следует задавать такие вопросы.

Мы обе понимаем, насколько опасно ей ко мне приходить, но она все равно приходит, и часто. Она отключает катетер от одной из капельниц и, видимо, знает, что делает, потому что я постепенно прихожу в сознание.

Я всегда знала, что Дейдре храбрая. Она крошечная, но сохраняет несгибаемую решимость перед лицом всего этого зверства. Все равно пытается за мной ухаживать. Может быть, это приносит ей утешение. Дейдре как призрак, который не понял еще, что умер, поэтому снова и снова повторяет свои последние действия.

Сегодня она впервые позволяет себе принять мою ласку. Я высвобождаю руку из фиксатора и приглашаю ее устроиться рядом со мной. Я рассказываю ей те же истории, что и Сесилии, — о близнецах и воздушных змеях. Но не упоминаю про взрыв в лаборатории, а вместо этого придумываю новые приключения — катание на пароме, встреча с русалками, плавающими в глубинах вокруг острова Свободы.

Услышав шуршание дверей лифта, Дейдре вздрагивает. Одним движением вскакивает с постели и подключает мне капельницу, пока я просовываю руку обратно в фиксатор.

— Скоро вернусь, — обещает она и спешно уходит.

Закрываю глаза и изображаю беспамятство, дожидаясь, пока на меня подействует наркотик. Однако этого так и не происходит. Я слышу в комнате шаги и чувствую, как из моей руки вытаскивают иглу.

— Я знаю, что ты не спишь, — объявляет Вон. — Это хорошо. Для данного этапа нужно, чтобы ты оставалась в сознании.

Он приподнимает мне веко и светит в глаз фонариком.

— Зрачки у тебя расширены не так, как надо. Подозреваю, что ты изменяла себе дозировки. — Он смеется. — Ты ведь всегда была неуправляемой!

Я зажмуриваюсь. Всем своим существом я хочу, чтобы Вон оказался плодом моего воображения. Но продолжаю слышать, как он снует по комнате, готовя для меня очередную порцию адских мук.

— Мне гораздо больше нравится, когда ты без сознания, — говорит он. — За тобой проще следить. Но сейчас нужно перевести тебя на нормальный режим сна. Могут появиться весьма яркие сновидения — не беспокойся по этому поводу.

Перед уходом он щелкает меня по носу с той же снисходительной симпатией, которую обычно демонстрирует Сесилии.

— Я скоро вернусь посмотреть, как твои дела, милая, — обещает он.

Ярких сновидений, которые пророчил Вон, нет. Скорее, у меня просто пропадает всякое различие между снами и явью. Временами я уверена, что не сплю, но стерильные стены вдруг чернеют, словно их красит невидимая малярная кисть. Я начинаю ощущать болезненную пульсацию в ляжке — там, где, по словам Дейдре, у меня установлен маячок. Слышу голоса, которые беседуют со мной гулким шепотом. Вижу отца, бледного и безжизненного: он стоит в дверях и наблюдает за мной. Отец никогда ничего не говорит и молча уходит. Иногда является Роуэн и ослабляет на мне фиксаторы. Брат всегда спешит, вечно пытается спихнуть меня с кровати, но мне ни разу не удается встать до того, как он исчезнет.

В голографическом окне появляется мужчина. Он бродит среди лилий, облаченный в темные одежды, — и я знаю, что он идет за мной.

Звуки становятся вдвое громче. Каталки в коридоре ревут так, словно устроили гонки у меня под черепом. Приглушенные голоса санитаров застревают в голове и бьются о стенки черепа, словно мотыльки.

Я слышу каждый шаг, каждую скрипучую половицу, каждый взрыв смеха на кухне особняка, каждый вздох из спальни моей сестры по мужу, когда ее навещает Линден. От этого шума невозможно спрятаться; невозможно просто заткнуть уши. И даже когда в доме тихо, стук моего собственного сердца похож на канонаду.

Вон часто заходит ко мне. Обычно я не открываю глаз и, несмотря на отчаянное сердцебиение, стараюсь лежать неподвижно. Но однажды, поправляя мне капельницу, он сообщает:

— Сегодня цветущие апельсиновые деревья выглядят особенно красиво.

Я поднимаю веки. Его плечи усыпаны белыми лепестками, которые слетают при малейшем движении и растворяются, не успев коснуться земли. Глаза у Распорядителя сегодня очень зеленые. По-моему, это глаза Линдена. Как они попали на лицо его отца?

Вон улыбается мне… без присущей его сыну доброты.

— Ты что-то раскраснелась, — говорит он. — Не тревожься. Жар — это нормально.

Я смотрю, как за спиной у него вырастает апельсиновое дерево. Стайка скворцов влетает в палату сквозь потолок, а я говорю:

— Куда бы я ни пошла, вы меня найдете, так ведь?

— Это все пустое, — отвечает он, постукивая по корпусу шприца. — Ты никуда не уйдешь.

Я смотрю в потолок и понимаю, что он говорит правду. Сесилия обещала мне спасение, но оно — как и все остальное — не в ее власти. Наверное, это к лучшему. Спускаясь сюда, она рискует. Пусть лучше живет наверху. Она вечно пытается управлять вещами, которые ей не по плечу, но как я могу винить ее? Я сама такая же. Беспокойство Дженны было вполне оправданным. Наверное, она единственная из нас понимала, с чем имеет дело, и приняла свою судьбу спокойно и достойно.

Я слышу гудение вентиляции: наверное, температура в подвале регулируется так же, как и в доме. Порой мне кажется, что это Роуз летает по воздуховодам, но ни один из них не ведет наружу. Ей тоже никогда не вырваться на свободу.