Лихорадка - Лорен Де Стефано

Вон закрывает записи и кладет тетрадь на гудящий прибор.

— Если бы он ничего не значил, я не стал бы трудиться, не так ли? — произносит он. — Наоборот, он был для меня всем. А я его подвел. Как отец и как врач. И мой долг — не допустить, чтобы это повторилось с Линденом.

— Вы и на нем ставили эксперименты? — интересуюсь я. — Тайком от него?

— Ты сегодня так и сыплешь вопросами, — говорит Вон, и я почему-то не могу истолковать улыбку, возникшую у него на лице. — Тебе достаточно знать одно: ты помогаешь мне спасать людей. И лучше не задумываться о том, какой ценой.

С огромным удовольствием Вон сообщает, что будет испытывать на мне новый наркотик. Он говорит, что от него не должно быть кошмаров.

Кажется, он ждет от меня благодарности. Вот только без кошмаров остается лишь тишина. Я больше не слышу Роуз в вентиляции, шаги на верхних этажах, Сесилию и Линдена или скрипучие пружины матраса. Прежние лекарства вводили меня в состояние безумия, утаскивали в тусклый полумрак, где мой страх принимал самые разные обличья. Теперь я вижу только стерильную палату. Фальшивые лилии в окне. Ощущаю холодный матрас рядом с собой… Когда мы жили у Клэр, возле меня спал Габриель. А до него ко мне в постель забирались Линден, или Сесилия, или Дженна. А еще раньше я спала, пока мой брат и его ружье на пару несли ночное дежурство.

Я считала, что Вон вводил мне те наркотики, чтобы мучить меня, но, возможно, он просто хотел, чтобы они составляли мне компанию.

«У тебя своя сила, моя хорошая», — говорила мне мать.

Что она сказала бы сейчас? Ее дочь, обессиленная и связанная, похоронена в лабиринте безумца надежнее любого мертвеца. Близнец без брата. Половинка целого.

Вон говорит, что я помогаю спасать людей, и велит не думать о цене. Он говорит о нормальной пище так, словно это какая-то роскошь. Он утверждает, будто я полна достоинства, но привязывает меня к кровати. Неужели всего несколько дней назад манхэттенский ветерок шевелил мне волосы?

А может, с тех пор прошло уже несколько недель.

Или месяцев.

И я обманываю себя, считая, будто брат все еще меня ищет.

Он думает, что я умерла. Он выкопал те немногочисленные сокровища, которые оставили нам родители. Он сжег наш дом.

И совершенно неважно, что я еще жива. Я как корень в почве, который никогда не даст ростка. Закопана так глубоко, что шаги в мире живых не отдаются во мне даже легким сотрясением.

Я долго смотрю в потолок, пока булавочные уколы в плитках не начинают походить на созвездия. Потом перевожу взгляд на трубку от капельницы, которая лежит на матрасе: это Сесилия вытащила ее у меня из вены. Сестра по мужу тянет время. Она считает, если ей удастся удержать меня в сознании, она найдет способ меня освободить. Она не понимает, насколько недостижима свобода.

Спустя какое-то время я высвобождаю руку из фиксатора с помощью той уловки, которую мне подсказала Дейдре, и устанавливаю капельницу обратно.

26

«Лучше не задумываться, какой ценой».

Свобода — единственная цена, которую здесь можно заплатить.

Маячок в ляжке пульсирует; и пока он там, мне не стать свободной. В новых кошмарах мне отпиливают ногу… И когда я в очередной раз выдергиваю себя из сна, я уже знаю, что надо делать.

Освободить запястья из фиксаторов легко, а вот со щиколотками сложнее — стопы у меня отекли, увеличившись чуть ли не вдвое. Я извлекаю иглы, одну за другой, и вываливаюсь из кровати. Впервые неизвестно за сколько времени пытаюсь встать на ноги — и они меня подводят.

Приходится ползти по холодному кафельному полу. Я цепляюсь за приборы и подтягиваюсь, мне удается дотянуться до кувшина с водой. Этот кувшин — единственная красивая вещь в помещении: нежно-голубой хрусталь с ромбовидной огранкой, напоминающий мне озеро, играющее в солнечных лучах.

Я никогда не выберусь из этого особняка. Я никогда не найду брата, никогда больше не увижу Габриеля. Я с этим смирилась. Но я больше не в состоянии оставаться экспериментом Вона. Ни единой минуты. Мне невыносима мысль, что он найдет меня, куда бы я ни пошла. Если удастся вырезать у себя из ноги маячок, я придумаю, где спрятаться. Среди лилий на голограмме снова возникает тень мужчины. Я могу позволить ему меня убить. Или стану бродить по коридорам, пока не отыщу темный уголок, чтобы спокойно умереть. Если повезет, я сгнию прежде, чем Вон меня отыщет. Тогда он не сможет препарировать мои останки.

Бросаю кувшин на пол, он разбивается. Ползаю среди осколков, пока не нахожу достаточно острый, и взрезаю себе ногу.

Появляется смутное ощущение боли. Еще я слышу громкий вопль. Но не обращаю внимания ни на то, ни на другое — сейчас у меня есть более важная цель. Эта штука в ноге приковывает меня к моему свекру — от нее необходимо избавиться.

Чьи-то руки пытаются меня остановить. Кто-то громко выкрикивает мое имя. Поначалу я решаю, что Роуз наконец нашла выход из вентиляции и пробралась ко мне, но руки обхватываю мои щеки — и вот я уже смотрю в карие глаза Сесилии. Ее рубашка в крови. На лице — истерический ужас.

— Рейн, ну пожалуйста! — визжит она.

Все мои кошмары с воплями рвутся вперед. Настоящая какофония. Мужчина давит ногами лилии. Мертвая сестра по мужу проползает в вентиляцию. А Сесилия здесь, в эпицентре бури.

— Тебе надо вернуться наверх, — говорю я ей. — Здесь опасно.

— Прекрати!

Она пытается вырвать у меня стекло и остановить кровь пальцами. Сесилия не желает меня слушать, хоть я твержу ей, что здесь опасно и что маячок надо выпустить вместе с кровью.

Наконец сестра по мужу убегает, и я слышу мелодичный звонок лифта.

Возвращается она спустя несколько секунд. Линден ахает и проталкивается мимо нее в дверь. Я знаю, что он не настоящий. Он от меня отвернулся, бросил меня так же, как я бросила его. Тем не менее он бежит ко мне, выкрикивая мое имя.

Сесилия остается в дверях, окутанная невероятно ярким светом. В руках у нее мешок с извивающимися змеями, и змеи плачут по-младенчески. Этот плач имеет ярко-красный цвет: он заливает все вокруг.

— Унеси Боуэна отсюда, — приказывает Линден нарочито спокойным голосом. — Ему ни к чему это видеть.

Он чем-то обматывает мою ногу, и белое становится красным от плача и крови.

— Да, — говорит новый голос. Это Вон. Он пришел, чтобы меня прикончить. — Прояви хоть какой-то здравый смысл, милая. Ты ведь все-таки его мать.

— Линден! — выкрикивает Сесилия поверх плачущих змей. Голос у нее стал визгливым. — Сделай хоть что-нибудь! Она сейчас умрет от потери крови.

Змеи выползают из мешка, обматываются вокруг ее шеи, ныряют под одежду. Слово прокатывается по комнате гулким эхом. «Умрет. Умрет. Умрет».