Вопросы цены и стоимости - Виктория Абзалова

Признания Н-Е Б-Ы-Л-О, - Равиль повторил это по буквам, отказываясь воспринимать очевидное, а сундучок-обманка пинком отправился за кровать. - Господи… все равно чей, тот, кто услышит… Он знал, не сомневался, что виноват во всем сам, но разве так уж многого он хотел?!

Не такая уж экстравагантная была его мечта. Только чтобы рядом был кто-то сильный, надежный, кто поймет и поддержит. Защитит, не обидит сам и не даст другим. Приласкает, успокоит, кто захочет принять в ответ то немногое, что он может предложить… - по щекам без единого всхлипа сбегали ручейки слез, исхудавшие плечи заходились в судороге.

Он очень устал. Да, он ошибся, забылся, был слишком самонадеян, но Господи, неужели еще мало заплатил за это!…

- Ра… Поль! - юноша содрогнулся всем телом, оборачиваясь, а стоявший в дверях Августин не смог договорить: у «Поля» было лицо покойника.

И даже у покойников никогда не бывает таких глаз - мертвых , пустота в которых не застывает, а стремительно разворачивается бесконечной лентой инферно…

Ощущение было такое, словно собственную душу резко вывернули наизнанку, и Густо не был уверен, что Равиль сейчас что-нибудь видит, или хотя бы понимает, кто перед ним находится. Августин бездумно сделал шаг к юноше, однако, ни гадать, как вывести его из этого жуткого состояния, ни даже спросить, что произошло, поэту не довелось. Явно отслеживающий его появление, нахальный «слуга», возник в проеме чертиком из табакерки, окинул взглядом разыгравшуюся сцену, и скривившись бросил в сторону застывшего Равиля:

- Ты бы поостерегся хоть немного. Господин Таш вернулся, и сдается мне, сейчас будет здесь!

Наверное, Шарль был все же неплохим человеком, а может ему просто надоело оттирать кровь и прочие следы «вразумления» лисенка не слишком терпеливым хозяином… Как бы там ни было, имени купца оказалось достаточно, чтобы привести Равиля в сознание, и присутствие Августина наконец дошло до его рассудка.

- Немедленно уходи! - юноша вскочил на ноги, отбросив от себя какие-то бумаги из тех, которыми была усыпана вся постель. - Таш не должен застать тебя со мной!

Молодой человек задохнулся от подобного недвусмысленного приветствия. Уязвленный и разочарованный после объяснения, разозленный всеми недомолвками и секретами, испуганный только что виденным состоянием Равиля, Густо не стал, да и не счел нужным сдержаться: хватит отговорок!

- Да почему?! Какого черта он к тебе шляется, как к себе домой, а ты дышать рядом с ним не смеешь?!

До сих пор единственным бурным проявлением чувств у Густо оставалось выражение восхищения, но в этот миг он сам не мог бы сказать, как оказался вплотную к Равилю, что есть силы тряхнув юношу за плечи. Когда опомнился, было поздно.

Равиль как-то чересчур аккуратно высвободился из захвата, и тихо рассмеялся, глядя на друга безумными, лихорадочно сверкавшими глазами: этот смех впору было слышать в самых страшных кошмарах.

- Почему? - переспросил он, мелкими шажками отступая от Августина обратно к кровати. - Наверное потому, что это его дом. Куда он приходит потому, что я его шлюха, которую он ебет во все пригодные для того щели… иногда кормит, иногда пинка дает…

Голова юноши была откинута под каким-то несовсем естественным углом, губы и руки подрагивали в судороге, а глаза казались уже не серыми, а черными из-за зрачков. То, что он явно не в себе - не требовало каких-то дополнительных пояснений, но… Ответ прозвучал. Так долго ожидаемое и все же вытребованное признание было получено в самой недвусмысленной форме и сомнений в его правдивости не возникало. Вопрос теперь заключался только в том, как сделать следующий вздох, потому что люди, получившие удар в сердце обычно умирают на месте.

Что, друг Густо, ангел оказался отнюдь не невинным? Понятно, что он мог написать Айсену…

- ТЕПЕРЬ ты все-таки уйдешь?! - выкрик, прозвучавший рывком по оголенного нерва, отозвался для поэта хлесткой пощечиной.

- Почему… - это было внезапно: Августин действительно направился к дверям, но переступить порог не смог, уткнувшись лбом в косяк. - Почему ты…

Язык не поворачивался проговорить то, что так легко было брошено в лицо. Легко ли? Ведь видел же, как ему плохо… и сейчас…

- Ты… Тебе нужны деньги? Я заработаю, достану… Украду, если нужно!

Слова едва проходили, царапая сведенное горло, но как ни ужасно было нахлынувшее понимание: он все еще хотел любить этого мальчика и быть им любимым.

Горячечный шепот обрезало краткое:

- Нет.

- Почему?!

- Не имеет значения. Уходи.

Если бы Густо обернулся в этот момент, он никогда не смог бы сделать того последнего шага через порог, который навсегда оборвал тонкую ниточку к рыжему сероглазому юноше, забравшему его душу своей невероятной нездешней улыбкой. Но история, даже одного обычного человека, - не знает сослагательных наклонений. Августин не обернулся, а при виде поднимавшегося навстречу Таша - брезгливо обогнул его по крутой дуге…

Почти неслышные шаги вниз по ступенькам отдавались в ушах оцепеневшего Равиля колокольным звоном, но никаких сомнений в верности поступка у него не осталось, как и времени на них - на лестнице раздался хорошо узнаваемый голос, отпустивший какое-то едкое замечание вслед убитому его откровением поэту. Кипятком окатило понимание - Таш вернулся даже раньше, чем его предупреждали. Сундучок на место уже не вернуть, но это просто досадное недоразумение по сравнению с тем, что вся кровать засыпана бумагами, которые его хозяин счел нужным спрятать…

И Ксавьер войдет уже через пару мгновений. Сколько требуется времени, чтобы пройти три - четыре оставшиеся ступеньки?… - юноша беспомощно огляделся и… метнулся к постели молниеносно сгребая документы вместе с покрывалом в один беспорядочный ком.

Прижимая его к груди, юноша пинком отправил обломки ларца глубже под кровать и вылетел следом за Августином, едва не сбив с ног входящего мужчину, благо хоть дверь оставалась распахнута. Окрик вдогонку не заставил его остановиться: Равиль знал, что поплатится за это позже, но вернуть украденное на место возможности не оставалось, грядущая кара была неизбежна при любом раскладе, так что пусть уж лучше пройденное испытание окажется не зря!

Выбежав на улицу и в панике оглядываясь в густо-синих сумерках, юноша едва не потерял сознание, успев испугаться, что Густо ушел слишком далеко, но почти сразу увидел знакомую спину с опущенными словно под неодолимым гнетом плечами, затянутыми в щегольский пурпуэн.

- Густо!!!

Отчаянно скользя по неожиданно подмерзшей грязи, он бросился к уходящему музыканту, выкрикивая его имя. Голос, звучавший истошно и надрывно, заметался по затихнувшей улочке, а удаляющиеся плечи лишь однажды дрогнули, и молодой человек похоже споткнулся, но не остановился.

Равиль тоже. Он забежал вперед, преграждая дорогу, и, прежде чем его успели оттолкнуть или еще как-нибудь выразить свое возмущение и негодование, - сунул скомканное покрывало в руки окончательно потерявшегося в происходящем Августина:

- Пожалуйста! Прости меня… Ты можешь презирать меня, можешь ненавидеть, можешь ударить сейчас, все, что хочешь… Только пожалуйста, пожалуйста в последний раз… выполни одну последнюю просьбу!!! Вот это, как есть, прямо сейчас, отнеси мэтру Грие, а… если его не окажется дома, отдай мадам Катарине, его жене, и… им назови мое настоящее имя…

Равиль находился не в том состоянии, чтобы вчитываться в каждую бумажку, однако если бы они были не важны, то и прятать документы не было бы нужды. В верности Катарины мужу он был уверен, как и не сомневался, что Ожье разберется и найдет всему применение для противостояния недругу…

И вполне возможно, что спроси его Августин еще о чем-нибудь в этот миг, задержи хоть немного, - юноша, смог бы справиться с уже понемногу отступавшим потрясением и задуматься: у Ксавьера на руках оставалось всего только признание бог весть кого, какого-то мальчишки, вора и проститутки, мошенника по тому же самому признанию. Может, скандал бы и разразился, и не прошел бесследно, но он-то передавал Ожье куда более весомые аргументы для спора! До скандала бы и не дошло, скорее всего, а он бы мог свободно развернуться сейчас в противоположную сторону, туда, где его ждали великодушный Айсен и его любимый лекарь… Но Августин лишь коротко кивнул, глухо уронив:

- Передам, - и зашагал дальше, отстранив от себя Равиля.

Юноша остался один на перекрестке извилистых темных улочек. Ночь все больше предъявляла свои права, даже в окнах света мелькало совсем немного… Было пусто и холодно, и вовсе не потому, что он стоял на улице босиком в одной рубашке, едва прикрывавшей бедра. Равиль еще раз, теперь вполне осознанно, напомнил себе, что так будет лучше для всех: Густо перестанет заблуждаться на его счет и испытывать ложные надежды, Ожье обретет преимущество в противостоянии с «родственичком», он сам - получит новую порцию насилия, побоев и издевательств, но это было совсем не удивительно и вполне ожидаемо…