Двум смертям не бывать - Наталья Шнейдер

Я рыцарь, рыцарь, рыцарь!!! Господи, ты не представляешь, что это для меня значит.

Впрочем, прости — я настолько счастлив, и так хочу поделиться этим счастьем, что совсем забылся.

Здравствуй.

Даже не знаю, как об этом рассказывать. Все настолько странно и неожиданно, что я и сам не верю в случившееся. И не могу выпустить из рук рыцарскую цепь — единственное доказательство того, что мне это не приснилось.

Попробую по-порядку.

Не знаю, дошла ли до вас весть о том, что король разрешил посвящать в рыцари не только тех молодых людей, которые заслужили это звание чем-то выдающимся — но любого человека знатного рода, желающего того посвящения. Говорят, причина в том, что знатные юноши все реже ищут посвящения — ведь оно влечет за собой тяготы военной службы. И если защищать свой дом готов, наверное, каждый, то следовать за сюзереном в дальние края — отнюдь. Мне трудно это понять, но так говорят, и, наверное, придется этому верить. Есть еще одна причина — деньги. Сейчас далеко не всем по средствам предстать на посвящение в полном вооружении, как то требуется обычаем. Да что долго ходить за примерами — даже наш род изрядно оскудел, хотя мы далеко еще не бедны. Впрочем, у нас, особый случай — но наверное и у других обедневших родов есть свои причины. Как бы то ни было, полное вооружение сейчас далеко не всем по карману — и ты наверняка поболе моего слышал о "вечных оруженосцах", возраст которых давно перевалил за нужный для посвящения, а у кого-то и вовсе появилась плешь или седина — но рыцарями они так и не стали, и отнюдь не из-за того, что недостойны. Как по мне, уважающий себя сюзерен должен сделать все для того, чтобы справный оруженосец все же смог стать рыцарем — но опять же, мы оба знаем, что идеалы, сталкиваясь с настоящей жизнью побеждают далеко не всегда. Впрочем, меня снова понесло не туда.

Наверное, таким как ты, заслужившим свое рыцарство в прямом смысле кровью, этот указ поперек горла. А кто-то и вовсе запоет об упадке нравов — и, право слово, мне трудно будет его обвинить. Но когда вести дошли до нас, я решил что никогда не прощу себе упущенную возможность. И написал прошение.

Мне очень хотелось рассказать тебе об этом — и об указе, и о моем прошении, и о том, что барон, служба у которого закончилась так бесславно, все же написал мне рекомендацию. Но побоялся сглазить. Знаю, что это предрассудок, недостойный мужчины- и все же побоялся. Что ж, все получилось. Я не буду рассказывать, как добыл деньги на копье, цепь со шпорами и броню для коня. Не хочется вспоминать, да и неважно это, на самом-то деле. Оно того стоило, хотя чувствовать себя вором не слишком-то приятно. Но я опять не о том.

Само посвящение, наверное описывать тоже не буду — ритуал неизменен, а ты свое наверняка не забыл. Странно, тогда мне казалось, что все как в тумане, а поди ж ты — сейчас помню все до малейшей детали. И перебираю эти воспоминания, точно величайшую драгоценность.

Обидно лишь одно — мать меня не поздравила. Сказала, что это всего лишь условность, и что "любит меня не за то". Вот так вот. Надеюсь, хоть ты за меня порадуешься.

Рихмер.

Глава 19

День шел за днем, месяц за месяцем, каждый неотличимый от предыдущего. Жизнь предсказуемая и размеренная для многих словно кость в горле, но Эдгару она казалась воплощением счастья. Он и был почти счастлив эти месяцы, как может быть счастлив человек, которому позволили заниматься любимым делом.

С утра до полудня — занятия. Принцесса и в самом деле оказалась способной ученицей. Любому учителю радостно видеть, что усилия не пропадают втуне, и даже к неизбежным капризам оказалось несложно притерпеться. В конце концов, принцессе просто положено быть красивой и избалованной. Пусть ее чудит.

С обеда до вечера — чтение. Король разрешил пользоваться замковой библиотекой, и Эдгар зарылся в книги, как червяк в яблоко. Хороший проповедник должен знать не только историю народа, но и языческие верования. И ученый добросовестно корпел над летописями и трактатами, попутно набрасывая план будущей монографии. Тем, кто придет сюда нести истинную веру, пускай через многие годы, не придется тыкаться слепыми котятами. Да и Сигирику в Агене пригодится: насколько Эдгар мог судить, обычаи двух народов были одинаковы.

Иногда в библиотеку приходила принцесса. Усаживалась рядом, заглядывала в записи. Спрашивала, что интересного он нашел в этот раз, и подперев кулаком подбородок внимательно слушала, пока Эдгар заливался соловьем. Впрочем, так бывало не всегда. Порой девушка врывалась, оставляя двери нараспашку, и свечи испуганно трепетали. Смеющаяся, пахнущая уличной свежестью, она оказывалась удивительно неуместной в затхлом сумраке библиотеки. "Скоро станешь таким же желтым и пыльным" — говорила она, приподнимая за краешек лист пергамента, двумя пальчиками, словно гадкое насекомое. И дергала ученого за рукав — мол, пошли отсюда. Эдгар начинал препираться — чаще всего только для вида, ему нравились верховые прогулки. Вдвоем, если не считать всегда молчащих стражей — которых, ученый, впрочем, быстро перестал замечать — они объездили окрестности столицы от предгорий до дремучих лесов. Смотрели, как вода, обрушиваясь с невероятной высоты, рассыпается радужным ореолом. Ловили в ладонь золотые листья. Сидели на бревне над лесной речкой. Нет, Эдгар не забывался ни на миг. Но помнить о разнице в положении с каждым днем становилось все труднее.

Король внял просьбе дочери, и в замке появилась почтенная пожилая дама, призванная обучать принцессу тонкостям этикета. О новой учительнице девушка отзывалась не иначе как об "этой дуре". От нотации про почтение к учителю Эдгар удержался — в конце концов, глупо читать лекции про почтение в том числе и к самому себе. Но не спросить, почему принцесса вынесла столь суровый приговор, не смог. "Потому что дура" — не ответ, как ни крути.

— Она меня отчитала, как девчонку! — взорвалась Талья. — Я всего-то спросила, почему отказав кавалеру, обязана пропустить этот танец, даже если найдется другой желающий, более приятный.

— Потому что это оскорбит первого кавалера. — Эдгар настолько привык к неожиданным, а то и каверзным вопросам, что ответил прежде, чем сообразил, что этот был адресован не ему.

— Вот видишь, у тебя хватает ума ответить. А эта дура развопилась, что этикет есть этикет, так положено и спрашивать тут не о чем.

— Глупость какая. — Пробурчал ученый себе под нос. — Копни поглубже, и за каждым, вроде бы изначально кажущимся бессмысленным правилом найдешь своей резон.

— Вот и я говорю — дура. А почему отказ оскорбит кавалера? Не понравился этой даме, понравится другой — только и всего.