Moneyball. Как математика изменила самую популярную спортивную лигу в мире - Майкл Льюис

– Чэд, – обратился к нему Хьюджис, – сколько еще скаутов приезжали с тобой разговаривать?

– Нисколько.

– Ну тогда, Чэд, – продолжил Хьюджис, – похоже на то, что я единственный. Что я твой выигрышный билет.

Он сказал Чэду: если он согласен заранее подписать контракт, «Уайт Сокс» снова наберут его в последних турах набора, но на этот раз предложил ему 12,5 тысячи долларов за подписание контракта. Даже Чэд почувствовал, что «Уайт Сокс» не воспринимают его серьезно – для них он был просто кандидатом на одно из свободных мест в команде низшей лиги. Единственным свидетельством интереса со стороны клуба был одинокий австралиец, который по неизвестной причине приезжал к ним в провинцию в Миссисипи. Он не мог принять окончательное решение: окончить колледж или стать питчером низшей лиги в команде «Уайт Сокс». И поступил так, как всегда, когда не мог решить, что ему делать. Он позвонил Лосю.

– Чэд, – спросил его Лось, больше как пастор, чем как тренер. – Насколько сильно ты хочешь играть в профессиональный бейсбол?

– Я только об этом всегда мечтал.

– Тогда ты будешь дурак, если не согласишься взять деньги.

Он провел свой первый сезон в низшей лиге в команде высшей категории класса А. Сезон прошел не очень удачно. В средненькой команде колледжа его подача со скоростью 138 километров в час еще заслуживала уважения. Здесь же такая скорость подачи выглядела почти смехотворной. У него были жена, сын, и он не переставая думал о том, было ли ошибкой то, что он не окончил колледж. Они потратили бонус, который получили за подписание контракта. Чэд получал тысячу долларов в месяц за то, что играл в низшей лиге. В перерывах между сезонами он работал водителем на погрузчике, развозил трейлеры. «Я смотрю на свои показатели после окончания сезона, – рассказывал он, – и думаю: неужели мне следует и дальше этим заниматься?» Когда он приехал на весенние сборы в 1998 году, в клубе ему задали точно такой же вопрос. Тренер питчеров сообщил ему, что он официально в списке «дополнительных кандидатов». «Мне сказали: “Если у тебя сезон пройдет хорошо, тебя оставят. Если нет – придется уйти”».

Его целью в начале игрового сезона 1998 года стало не потерять работу. В конце весны несколько человек заметили, что он выбрал новый способ, как этого добиться. Он поменял способ подачи так, чтобы мяч летел к отбивающему под более низким углом. В колледже, когда он подавал, он бездумно менял наклон руки с наклона на два или три часа, с подачи, когда рука согнута на три четверти, до совершенно прямой руки. Этим закончился его предыдущий провальный сезон в низшей лиге. Теперь, впервые за свою карьеру, он нащупал точку, когда следует отпускать мяч, точку, которая располагалась намного ниже талии. Но пока он не посмотрел на запись того, как подает, у Чэда не было ни малейшего представления, что он что-то вообще поменял. Он никогда об этом не думал: процесс его становления как питчера был совершенно неосознанным. Чувствуя, что теряет почву под ногами, Чэд попытался ухватиться за соломинку, чтобы не совсем упасть; странное движение во время подачи стало тем, за что можно было удержаться. «Лось сделал так, что с совершенно вертикального замаха на двенадцать часов я опустил руку до замаха на два часа, – рассказывал он. – Но, честно говоря, я даже не знаю, как получилось, что я опустил руку еще ниже. Ни малейшего понятия не имею, как это произошло. Не могу объяснить». Все, что он знал, состояло в том, что, когда он опускал руку при подаче ниже, мяч получал новую траекторию, из-за чего отбивающие во время весенних сборов в низшей лиге приходили в замешательство и продолжали в растерянности пропускать мячи уже в команде класса АА.

В конце июня «Чикаго Уайт Сокс» повысили Чэда, переведя его из команды категории АА в команду высшей категории ААА. Когда он приехал, то понял, почему его перевели: новое домашнее поле было расположено в предгорье Кордильер, ветер его продувал насквозь. Стадион был печально известен своим губительным влиянием на карьеры питчеров: парень, на смену которому прибыл Чэд, просто уволился и исчез. В первой игре, в которой участвовал Чэд, начинающий питчер его команды продул шесть пробежек домой в первой половине иннинга. Вышел первый питчер замены и продул еще семь пробежек домой, при этом не выведя ни одного игрока в аут. Мяч, который по всем признакам был медленным высоколетящим, в разреженном предгорном воздухе превращался в стремительную ракету и со свистом уносился за пределы поля. В начале первого иннинга команда Чэда все еще проигрывала со счетом 13:0, и менеджер Калгари указал на Чэда. «Каждый раз, когда я теперь вижу этого менеджера, – рассказывал Чэд, – я думаю, что я здесь делаю». Он вышел играть и нашел ответ на свой вопрос. Когда через два часа в начале восьмого иннинга он ушел с питчерской горки, счет был 14:12. Он подавал на шести полных иннингах и одной трети еще одного. Он позволил отбить только одну пробежку домой. Питчер, который заменил его, продул пять пробежек домой, и окончательный счет стал 19:12.

Незаметный питчер с мягкой подачей из команды АА, который никогда не выходил более чем в нескольких иннингах в низшей лиге, выстоял в шести и одной трети иннинга на стадионе, который славится своими самыми неблагоприятными для питчеров условиями. И каким бы удивительным ни был результат, самым удивительным было то, как ему это удалось сделать. Он опустил руку еще ниже. Как всегда, Чэд даже не осознал, что произошло. Может, на это повлиял разреженный воздух, может, давление, может, невидимая сила или какое-то далекое воспоминание заставило его руку приблизиться к земле. В первый раз в жизни он атаковал отбивающих, опустив подающую руку ниже руки, которой балансировал во время подачи. Он знал только одного парня, который подавал так же, как он.

Когда Чэда спросили, как он может объяснить свой сказочный успех, Чэд только и нашелся, что ответить: «Господь так решил». Господь, казалось, решил проиллюстрировать бейсбольным игрокам на примере Чэда учение Дарвина. Каждый раз, когда Чэда Брэдфорда забрасывало в новые тяжелые для выживания условия, он неосознанно приспосабливался – хоть и не так, как того ожидали «Уайт Сокс» или он сам. Когда его заметил Уоррен Хьюджис, быстрый мяч Чэда летел на скорости 138 километров в час. Хьюджис сумел уговорить свое начальство взять Чэда, убедив всех, что парень со временем начнет подавать с большей скоростью и когда-нибудь будет делать боковую подачу со скоростью 145 километров в час и даже быстрее. Чэд тешил себя мыслью, что однажды он, может быть, будет подавать так же мощно, как большинство других игроков, – что он станет нормальным. Чэд в итоге пришел к тому, что делал боковую подачу снизу вверх на скорости от 130 до 138 километров в час.

То, что он приблизил к земле точку, из которой выпускал мяч, имело несколько последствий, самое очевидное из которых состояло в том, что это в значительной степени сокращало дистанцию от точки, где мяч покидал его руку, до точки, где мяч приземлялся в ловушку кетчера. Быстрый мяч, который Чэд отправлял на скорости 138 километров в час, летел до отбивающего то же самое время, что и быстрый мяч, запущенный традиционным способом на скорости 150 километров в час. Выпущенный снизу вверх низко опущенной рукой, мяч поднимался и потом неожиданно падал, как теннисный мяч, отбитый с сильной закруткой по накату. То же касалось и его крученой подачи «слайдер», которая казалась отбивающему-правше направленной по прямой траектории до того момента, когда внезапно мяч пикировал вниз и в сторону. Даже те отбивающие, которым до этого приходилось противостоять его подачам, боролись, чтобы инстинктивно не сойти с места, пытаясь уклониться от мяча, и еле могли справиться с тем, чтобы попасть по нему, чтобы он немного пролетел в горном воздухе. Они начинали замах, когда мяч только поднимался по траектории полета, и заканчивали удар, когда он начинал падать. Лучшее, что можно было сделать с подачами Чэда, это отбить мяч на землю, чтобы он катился и прыгал. Как бы ужасны ни были условия в Канадских Кордильерах для питчеров, лучших условий для Чэда Брэдфорда было не найти. Не важно, насколько разреженным был воздух, не важно, насколько сильно с неблагоприятной стороны дул ветер, все равно подачу Чэда было невозможно отбить за пределы поля.

Благодаря инстинкту самосохранения и неспособности представить себя в любой другой роли на земле, кроме роли питчера Главной лиги, Чэд Брэдфорд занял ведущее положение среди питчеров в команде ААА. На стадионе, который словно был предназначен для того, чтобы способствовать сильным ударам отбивающих, он подавал на пятидесяти одном иннинге и заработал средний показатель допущенных очков, равный 1,94, допустив только три пробежки домой. Отбивающие постоянно жаловались на то, как сложно отбивать его подачи, разгадать его удар, как хорошо он умеет ввести в заблуждение. И это было занятно. За пределами питчерской горки Чэд был не в состоянии ввести в заблуждение никого и ни в чем. Он был самим собой. Деревенщиной. Иногда он мог, конечно, попытаться скрыть что-нибудь дома – не убраться в гараже, при этом сказав жене, что он все сделает. Но у него ничего не получалось. «Я могу делать все что угодно и все равно приду и уберусь так, как обещал, – говорил он. – Меня просто замучает чувство вины». На питчерской горке у него не было чувства вины. Как только его нога касалась прорезиненного покрытия питчерской горки, он превращался в беспощадного мошенника-актера, злого волшебника. Он распиливал красавиц пополам и упрятывал кроликов в шляпу.