Парадокс Атласа - Оливи Блейк

Это ранило, жестоко и больно.

– Вот как?

– Да.

Он придвинулся ближе. Намного ближе.

– Насколько милый?

Париса снова его оттолкнула.

– Я знаю, что делаю, – напомнила или даже предупредила она.

– Ну и хорошо, буду рад поучиться, – беззаботно ответил Нико.

Париса вздохнула.

– Ты слишком уж обеспокоен.

– Париса, – он подпер рукой голову, – мне не надо читать твои мысли, чтобы узнать, что ты сюда пришла по одной-единственной причине: произошло нечто страшное.

– Ах да, ты милый и еще умный. Погибель моя. – Париса томно прикрыла глаза. – Все у меня хорошо.

– Правда?

– Да, только я… – она осеклась, – вроде как проявляю слабость.

Ой, ну хоть бы, хоть бы…

– Прекрати, – снова осадила его Париса.

– Чего? Мне что, нельзя и надежд питать?

– Кому-то – можно. Тебе – нет. – Она приоткрыла один глаз и посмотрела на него с прищуром.

Вышло очень несексуально, и все же ничего более чувственного Нико еще не видел.

– Скажи что-нибудь откровенное, – попросила Париса, – чтобы я вспомнила, как презираю тебя.

– Мы с отцом не очень близки, – бодро ответил Нико. – И на днюху мама подписывает мне открытки за них обоих.

– Фу, гадость. Расскажи побольше о матери, – тут же велела Париса.

– Она невероятно требовательная. Если приходим в ресторан, требует что-нибудь убрать. Думаю, для нее это игра: ей надо показать свою власть за ужином, вот и меняет что-нибудь.

– Какой кошмар. Еще что-то?

– Она научила меня готовить и танцевать.

– А драться?

– Нет, это дядя. Я мелкий был, – объяснил Нико, – для своего возраста. Меня задирали.

– Нет, – прошептала Париса. – Правда?

– Не знаю. Я не особо помню.

Париса снова прикрыла глаза и мельком улыбнулась.

– Ну и молодец.

– Так Гидеон говорит, – нечаянно обронил Нико. – Дескать, мое качество номер один – это мой объем внимания, и я не должен позволять никому утверждать обратное.

– Он прав. – Париса как будто ждала, и поэтому Нико продолжил:

– Сюда я пришел ради него. Хотел выяснить кое-что и помочь. Но за все это время… – Он медленно вдохнул и выдохнул. – Я просил, но в библиотеке ничего нет. Для меня нет. А тут еще много личных вопросов, столько всего, что надо узнать. Вселенная – она такая огромная, необъятная, и, изучая ее, я неким образом тоже помогаю Гидеону, ведь столь огромная вселенная не может ошибаться. – Он сглотнул. – Она не ошибается, и Гидеон не может быть какой-то там статистической погрешностью или комбинацией на костях, брошенных генетикой. Не может он быть ошибкой. Он не ошибка.

Париса ничего не сказала.

– Если честно, я поступил эгоистично, – покашляв, признался Нико. – Думал… думал об этой силе. Обо всем, что я есть. А если совсем откровенно, я хочу это использовать. Если Гидеон не ошибка, и я не ошибка, то у всего есть причина, цель. Зачем я существую? Затем же, зачем и золотая рыбка? Существует ли она просто как часть экосистемы относительно всего остального в природе или для… чего-то другого? – Нико помедлил немного в нерешительности, а после продолжил: – И если у меня есть сила, то, может, я должен… Нет ли у меня каких-нибудь обязательств п…

– Он о тебе думал, – тихо сказала Париса. – Гидеон. Когда умирал, он думал о тебе.

– О…

И только когда Париса медленно открыла глаза и нежно посмотрела на него, Нико осознал, что все это время слепо смотрел ей за спину.

Париса коснулась пальцем его виска, и он снова медленно выдохнул, отпуская все, сбросив бремя.

И наполнившись заново.

Париса придвинулась, а он, до нелепого возбужденный, с готовностью улегся на спину, дал ей себя оседлать. Нежно намотал локон ее темных волос на палец, когда она наклонилась и ее пряди, щекоча щеки, занавесом упали ему на плечи.

Он чувствовал, как бешено колотится в груди сердце. А все Париса, это она так на него влияла, и еще – жизнь, придавившая грузом всех обстоятельств. И пустота, которую он упорно старался заполнить хоть чем-то: книгами, силой… Сколько раз он твердил себе: «Просто уйди, возьми и брось это», – но не мог решиться. Знал, что не сможет.

«У меня есть догадка, – хотел он признаться Парисе. – Думаю, мы способны открывать двери в иные миры, создавать вселенные. Проделывать разломы во времени и пространстве. И эти дары мне вручили как инструменты, к тому же снабдили меня любопытством. Я подружился со сноходцем, чтобы, обладая этой силой, грезить о большем».

Но вместо этого Нико приподнялся, а она ответила, и когда их губы встретились, он понял, что имела в виду Париса, говоря, что он не сможет трахнуть ее, не задействуя души. Ему не хотелось ни страсти, ни похоти; ему хватало того, что есть: нежности, чистоты. Большего он и не хотел.

Париса было отстранилась, но он остановил ее, чуть потянув за волосы.

– Тебе со мной невыносимо? – чуть застенчиво спросил Нико.

Мгновение, а то и два Париса смотрела на него молча.

– Вообще-то нет, – не сразу ответила она и снова поцеловала его.

Нико не удивился чувственности ее поцелуя, от которой внутри все таяло. Он медленно, лениво – будто ему не осталось иного занятия, кроме как исследовать каждый дюйм ее плоти, – расправил задравшийся подол ее платья. Сознательно очистил разум, не думая ни о чем, только о ее бедрах и шелке платья, скользящем по коленям. А выбирать платья Париса умела: шелк подчеркивал изгибы ее тела, вызывая неизменное восхищение. Нико скользнул пальцами по ее пояснице, задержавшись на ямочках, а Париса очертила рукой линию его губ. Он запрокинул голову со стоном, в такт которому задрожал пол.

Нико взял Парису за руку, сплетя с нею пальцы, дал опереться, подстроился под ее ритм, похожий на угасающий прибой. Она слегка прикусила его за подбородок, и он зарычал, как… как… натурально зарычал, и всё тут. Без памяти отдался накатам, которые, словно бы в нерешительности, никак не усилятся, но и не стихнут совсем. Впервые за последние месяцы Нико не думал ни о чем. С Парисой их связывала только плоть, и все же он чувствовал, как от нее исходит нечто, эхом отзывающееся в нем самом, словно бы их тела бегло общались через движения. Он словно бы мог спросить ее о чем-то глупом и бессмысленном вроде: «Ты когда-нибудь ощущала пустоту, глядя на луну?» или «Знаешь, каково это – очутиться в стране, на языке которой не говоришь?». А ей не пришлось бы отвечать, ведь он знал бы ответ заранее. Просто знал, и всё.

Свободной рукой он притянул ее к себе, вплетая пальцы в волосы на затылке и не давая разорвать поцелуя. Он целовал ее