Первородный грех. Книга вторая - Мариус Габриэль

– «И будет в тот день: горы будут капать вином, и холмы потекут молоком, и все русла Иудейские наполнятся водою, а из дома Господня выйдет источник, и будет наполнять долину Ситтим».

– Кто заставил тебя выучить всю эту дребедень?

– Я тебе уже говорил.

– Он был твоим отцом?

Губы Джоула вдруг сжались в злобной ухмылке, вокруг глаз пролегли морщинки.

– Он называл себя моим отцом.

– Но отцом не был?

– Нет.

– Он тебя вырастил?

– Я жил в его доме.

– Ты веришь в Бога?

– Нет. – Неожиданно Джоул повернулся и решительно зашагал вперед. Иден пришлось почти бежать, чтобы не отстать от него.

– Возьми меня за руку, – взмолилась она. Он крепко сжал в ладони ее пальчики. – У тебя такие большие руки. Сильные и натруженные. С чем ты работаешь? С камнем?

Она почувствовала, как он вздрогнул.

– Мы слишком долго гуляем, – обернувшись к ней, сказал Джоул. – Давно пора возвращаться.

Уже половина неба очистилась от облаков, и все вокруг золотилось в лучах заходящего солнца. Они повернули и пошли назад, подставив лица ласковому теплу и свету.

Внезапно Джоул остановился.

– Смотри! Во-о-он там.

Иден подняла голову и увидела радугу. Изогнувшись дугой, она парила в чистом, прозрачном воздухе, одним концом опираясь о долину. Ее вершина была невидима, а другой конец выныривал из-за туч уже далеко-далеко и исчезал в окутывавшем горы золотом тумане.

И, пока они смотрели, радуга становилась все ярче, ее цвета делались все насыщеннее, интенсивнее и вдруг вспыхнули неземным блеском, и в тот же миг на небе появилась еще одна радуга, только более бледная и менее четкая. На фоне этого небесного сияния резко обозначились взметнувшиеся вверх изможденные ветви-руки окотилло и гордый силуэт сагуаро.

Иден почувствовала благоговейный трепет от развернувшегося перед ней зрелища. Среди этой вселенской тишины, наступившей после жесточайшей бури, две сверкающие в вышине радуги показались ей небесной улыбкой, обещавшей скорое исцеление и счастье. У нее даже заныло сердце. Радужные обещания… они никогда не исполняются. И все же они всегда такие добрые, они заставляют идти вперед, они манят к себе.

Глаза Иден наполнились слезами, и она, не сдержавшись, всхлипнула.

– Вот черт, – дрожащим голосом проговорила она. – Ты только посмотри на это.

Джоул обнял ее за плечи и слегка прижал к себе.

– Это значит, что все будет хорошо, – ласково сказал он.

– Еще одна цитата из Библии? – вытирая глаза, спросила Иден.

– Об этом там тоже говорится. Между прочим, и индейцы верят, что радуга – это добрый знак.

Сияющие на небе радуги то вспыхивали, то совсем пропадали, и вот наконец угол падения солнечных лучей изменился и разноцветные дуги исчезли совсем.

Небо приобрело желтоватый оттенок. Горы вдали стали голубыми, затем синими. Джоул за руку вел Иден по мокрому песку. Он обнаружил, что во время бури где-то потерял ее повязку для глаз. Впрочем, на это ему было наплевать: теперь он все равно не смог бы ни надеть на нее наручники, ни завязать ей глаза. А то, что она увидит пикап, его не волновало, так как он предусмотрительно снял с машины номерные знаки. Да и домой они вернутся, когда будет уже темно. Так что он просто вел ее к тому месту, где на обочине грунтовой дороги оставил свой автомобиль.

– Это уже более цивилизованно, – сказала Иден, забираясь в машину и удобно устраиваясь на переднем пассажирском сиденье. – А то сзади просто черт знает что.

– Зато там безопаснее, – попытался оправдаться Джоул.

Он завел мотор и тронул пикап с места.

– Спасибо тебе, – тихо произнесла вдруг Иден, когда они ехали в сгущавшихся сумерках.

– Я хотел, чтобы ты увидела это.

– Понимаю. Поэтому и говорю тебе спасибо.

– Скажи, – глядя на дорогу, обратился к ней Джоул, – ты на самом деле все еще думаешь об этом?

– О том, чтобы ширнуться? Да.

– И часто?

– Постоянно.

– А ты знаешь, сколько времени прошло с тех пор, когда ты последний раз кололась? Шесть недель. Неужели тебе и сейчас хочется думать об этом?

Иден вздохнула.

– Я вовсе не хочу думать об этом. Просто это чувство живет внутри меня, как голод или жажда. «Думать» – неверное слово. Это как если ампутировать ногу: ты не будешь все время думать о ней, но твое тело постоянно помнит, что лишилось ее.

– Значит, вот как ты себя чувствуешь? Как будто без героина у тебя не хватает чего-то?

– Я всегда так себя чувствовала, – чуть слышно сказала она.

Он не нашелся, что ответить. Какое-то время они ехали молча, затем Иден снова заговорила:

– Там во время бури… когда ты обнял меня… Было так здорово, Джоул. Мне даже показалось, что со мной что-то произошло.

– Что?

– Не знаю… что-то. – Ее глаза были устремлены в синеву наступавшего за окном автомобиля вечера. – Я почти поверила в волшебную силу радуга.

– Но тебя не проведешь, верно? – проворчал он.

– Не пойму я тебя. Ты меня выкрал, посадил как собаку на цепь… Один раз чуть руку не сломал… И вдруг среди грозы заявляешь, что я красивая и драгоценная. – Она взглянула на его орлиный профиль. – Ты ведешь со мной душеспасительные беседы о наркомании. Не кажется это тебе несколько странным? А? Никак не могу взять в толк, чего ты от меня хочешь?

– Я хочу, чтобы, выйдя отсюда, ты забыла про героин.

– Почему?

– Да потому что ты не такая, как все, – начал злиться Джоул. – У тебя есть голова на плечах, есть характер, есть задиристость. Ты не можешь просто так лечь и ждать, когда сдохнешь!

– Какого черта! – Она передернула плечами. – Все равно скоро на нас сбросят атомную бомбу…

– Никто не собирается сбрасывать на нас никаких бомб.

– Собираются. Так что все мы превратимся в радиоактивный пепел.

– По крайней мере, это не повод, для того чтобы колоть себе всякое дерьмо.

– Да, не повод. Но это помогает мне успокоиться.

– Скорее, если бы ты действительно больше беспокоилась, ты меньше думала бы о дозе.

– А если бы я больше ширялась, – улыбнулась она, – я бы меньше беспокоилась.

– Не понимаю, – сокрушенно проговорил он, – как ты до этого дошла. Почему ты не бросила наркоту, когда увидела, что она затягивает тебя?

– Ну… ты не думаешь, что она затягивает тебя. Сначала не думаешь. Скорее тебе кажется, что все это просто баловство. После первых нескольких уколов ты чувствуешь себя великолепно. Это потрясающе. Ну прямо-таки медовый месяц. И с каждым разом ты все ближе к небесам. Потом ты опускаешься на землю и говоришь себе: «Вот это да!» А потом тебя начинает трясти. Когда кайф проходит, все вокруг кажется неприветливым, гнетущим. Ты смотришь в зеркало и видишь свое растерянное, затравленное лицо. И вот ты уже начинаешь чувствовать себя по-настоящему хреново. – Она проглотила слюну. – У тебя все болит, тебе страшно. И ты снова тянешься к игле, хотя знаешь, что, когда кончится действие дозы, тебе опять будет плохо. Но ты убеждаешь себя: «Наплевать! Буду загибаться, ширнусь еще раз». А потом еще раз. И ты уже «торчишь» постоянно. Уже не выходишь из кайфа. Тебе хорошо. И ты знаешь, что, если надо, в любой момент сможешь ширнуть себе очередную дозу. А мне и ходить-то никуда не надо было. Расти всегда был тут как тут.