Переписка 1826-1837 - Александр Пушкин

3 июля.

Кланяюсь всем Твоим, в том числе и Тургеневу, коли он уж у Вас.

Адрес: М. г. князю Петру Андреевичу Вяземскому. В Москве в Чернышевском переулке в собственном доме.

626. П. Я. Чаадаеву. 6 июля 1831 г. Царское Село.

Mon ami, je vous parlerai la langue de l'Europe, elle m'est plus familière que la nôtre, et nous continuerons nos conversations, commencées jadis à Sarsko-Sélo et si souvent interrompues.

Vous savez ce qui nous arrive; à Pétersbourg le peuple s'est imaginé qu'on l'empoisonnait. Les gazettes s'épuisent en semonces et en protestations, malheureusement le peuple ne sait pas lire, et les scènes de sang sont prêtes à se renouveler. Nous sommes cernés à Sarsko-Sélo et à Pavlovsky et nous n'avons aucune communication avec Pétersbourg. Voilà pourquoi je n'ai vu ni Bloudof, ni Bellizard. Votre manuscrit est toujours chez moi; voulez-vous que je vous le renvoye? mais qu'en ferez-vous à Necropolis? laissez-le moi encore quelque temps. Je viens de le relire. Il me semble que le commencement est trop lié à des conversations antécédentes, à des idées antérieurement développées, bien claires et bien positives pour vous, mais dont le lecteur n'est pas au fait. Les premières pages sont donc obscures et je crois que vous feriez bien d'y substituer une simple note, ou bien d'en faire un extrait. J'étais prêt à vous faire remarquer aussi le manque d'ordre et de méthode de tout le morceau, mais j'ai fait réflexion que c'est une lettre, et que le genre excuse et autorise cette négligence et ce laisser-aller. [582] Tout ce que vous dites de Moïse, de Rome, d'Aristote, de l'idée du vrai Dieu, de l'Art antique, du protestantisme est admirable de force, de vérité [et] ou d'éloquence. Tout ce qui est portrait et tableau est large, éclatant, grandiose. Votre manière de concevoir l'histoire m'étant tout à fait nouvelle, je ne puis toujours être de, votre avis; par exemple je ne conçois pas votre aversion pour Marc-Aurèle, ni votre prédilection pour David (dont j'admire les psaumes, si toutefois ils sont de lui). Je ne vois pas pourquoi la peinture forte et naïve du Polythéisme vous indignerait dans Homère. Outre son mérite poétique, c'est encore, d'après votre propre aveu, un grand monument historique. Ce que l'Illiade offre de sanguinaire, ne se retrouve-t-il pas dans la Bible? Vous voyez l'unité Chrétienne dans le Catholicisme, c.['est] à d.[ire] dans le Pape. — N'est-elle pas dans l'idée du Christ, qui se retrouve aussi dans le protestantisme. L'idée première fut monarchique; elle devint républicaine. Je m'exprime mal, mais vous me comprendrez. Écrivez-moi, mon ami, dussiez-vous me gronder. Il vaut mieux, dit l'Ecclésiaste, entendre la correction de l'homme sage que les chansons de l'insensé.

6 juillet S. S. [583]

Адрес: Его высокоблагородию м. г. Петру Яковлевичу Чадаеву В Москве. На Дмитриевке в доме Решетникова.

627. П. Я. Чаадаев — Пушкину. 7 июля 1831 г. Москва.

Mon cher ami, je Vous ai écrit pour vous redemander mon manuscrit; j'attends réponse. Je vous avoue que j'ai hâte de le ravoir; renvoyez-le moi, je vous prie, au premier jour. J'ai lieu de croire que je puis incessament en tirer parti et lui faire voir le jour avec le reste de mes écritures.

N'auriez-Vous pas reçu ma lettre? Vu la grande calamité qui nous afflige, cela ne serait pas impossible. On me dit que Sarskoe-sélo est intact. Je n'ai pas besoin de vous dire combien j'ai été heureux de l'apprendre. Pardonnez-moi, mon ami, de vous occuper de moi, au moment où l'ange de la mort plane si effroyablement sur la contrée que vous habitez. Je ne l'aurais pas fait si vous habitiez Pétersbourg même; mais c'est l'assurance de la sécurité dont vous jouissez encore où vous êtes, qui m'a donné le cœur de vous écrire.

Combien il me serait doux, mon ami, si à l'occasion de cette lettre vous me donniez [bien] de bien amples nouvelles de vous, et si vous continuiez de m'en donner [[нрзб.]] tant que l'épidémie durerait chez vous. Puis-je y compter? Bonjour. Je fais des vœux infinis pour votre salut, et vous embrasse bien tendrement. Ecrivez-moi. je vous prie. Votre fidèle Chadayeff.

7 juillet 1831. [584]

628. П. А. Плетневу. Около (не позднее) 11 июля 1831 г. Царское Село.

Двор приехал, и Царское-село закипело и превратилось в столицу. Грустно мне было услышать от Ж.[уковского],что тебя сюда не будет. Но так и быть: сиди себе на даче и будь здоров. Россети черноокая хотела тебе писать, беспокоясь о тебе, но Ж.[уковский] отсоветовал, говоря: Он жив, чего же Вам больше? Однако она поручила-было мне переслать к тебе [585] 500 р. какой-то запоздалой пенсии. Если у тебя есть мои деньги, то заплати из них — и дай мне знать сюда, а эти 500 р. я возьму с нее.

На днях отправил я тебе через Эслинга повести покойного Белкина, моего приятеля. Получил ли ты их? Предисловие доставлю после. Отдай их в цензуру земскую, не удельную, — да и снюхаемся с Смирдиным; я такого мнения, что эти повести могут доставить нам 10,000 — и вот каким образом

2,00[0] экз.[емпляров] по 6 р. = 12,000

— 1,00[0] за печать

— 1,00[0] [за] процентов

итого 10,000.

Что же твой план Сев.[ерных] Цветов в пользу братьев Дельвига? Я даю в них Моцарта, и несколько мелочей. Ж.[уковский] дает свою гекзаметрическую сказку. Пиши Баратынскому; он пришлет нам сокровища; он в своей деревне. — От тебя стихов не дождешься; если б ты собрался, да написал что-нибудь об Дельвиге! то-то было б хорошо! Во всяком случае проза нужна; коли ты ничего не дашь, так она сядет на мель. Обозрения словесности не надобно; чорт ли в нашей словесности? придется бранить Полевого, да Булгарина. К стати ли такое аллилуия на могиле Дельвига? — Подумай обо всем этом хорошенько, да и распорядись — а издавать уже пора: т. е. приготовляться к изданию. Будьте здоровы все, Христос с Вами.

Адрес: Мил.[остивому] госуд.[арю] Александру Филиповичу Смирдину в С. Петербург у Синего моста. Пр.[ошу] дост.[авить] Петру Александровичу Плетневу.

629. П. А. Вяземский и А. И. Тургенев — Пушкину. 14 и 15 июля 1831 г. Остафьево.

[П. А. Вяземский:]

Остафьево. 14-го июля 1831.

Ты так стал акуратен в переписке своей, что по неволе подозреваю тебя в боязни холеры: ты не хочешь умереть с долгами на совести. Вот и холера к чему-нибудь пригодилась. Нет, батюшка государь мой Александр Сергеевич, ста рублей не придам Вам за мебли: сказать по совести, довольно будет с Вас и того, что я ни гроша не беру за прокат и что можете пользоваться ими до приезда моего. Пожалуй, придам еще и проценты, которые с Вас не возьму за деньги мною отданные Вам заимообразно. Вот видите, и я готовлюсь на всякий случай предать душу богу и холере и очищаю себя богоугодными делами. Очень [желаю з[а]] жалею за тебя, что Жуковского не будет в Царском Селе. Пожалуй, давай готовить альманах: дорожная котомка нашего маленького Гримма-пилигрима у меня в руках. Пили Гримма, да и полно! Страниц дватцать или тритцать напилим славных. Я изготовлю литтературный отчет о примечательнейших произведениях нашего книжного урожая и так и быть по поводу сему прочту и Росславлева, которого еще не читал и потому не бранил и не браню. Между тем ты собирай стихи свои и других. Напишем к Баратынскому, который удрал в Казань с Энгельгардтовским семейством. Дай повесть, одну из повестей своих; закажи другого Бетговена Одоевскому, поставим на ноги Киреевского, запоем иже-херувимы пред кликушею-Жуковским и чорт что-нибудь из него выломает. Войдешь ли в переговоры с Сомовым и будешь ли требовать его интервенции, или нон-интервенции? Только не откладывай дела в длинный ящик и приступим к работе. Составим и некрологический список за нынешний год. Матушка холера поможет и сохрани нас боже попасть самим в этот список. Между тем ты и Баратынский заготовьте статью о Дельвиге. Разговор о Годунове, сказывают, Филимонова: он Филимонами и пахнет.

Мой друг! не хочешь ли лимонов?Тьфу, что за гадость Филимонов!

Мой Фон-Визин еще не в ценсуре. На досуге хочу его пересмотреть и выправить. Бог знает, когда я к Вам. Пока есть и дело в Москве, да и в Петербурге дело без меня обойдется. Прости, моя душа. Продолжай бояться холеры, то есть писать ко мне. Жена моя и все наши, в том числе и Мещерские, тебе и жене твоей сердечно кланяются. Как ты ни мил и ни умен, а всё жене твоей, я думаю, скучно, то есть грустно в Царском Селе. — Тургенев не спешит также к холере. Дмитриев был совсем на мази к Вам ехать и дормез только что не заложен, а уложен, но за холерою остался. Здесь кто-то был призван в суд за оскорбительные слова на счет холеры. Это не шутка, а факт. Чадаев выезжает: мне всё кажется, что он немного тронулся. Мы стараемся приголубить его и ухаживаем за ним.

Между тем сколько есть истинно прекрасного и прекрасно истинного в сочинении его религиозном.

15-го. Юсупов сегодня умер частью от холеры, частью от удара, частью от 80 лет. Третьего дни ужинал он еще в клубе.

[А. И. Тургенев:]

В письме к Чад.[аеву] о его рукописи много справедливого. Поставь на место католицизма — христианство, и всё будет на месте; но в том-то и ошибка его и предтечей его: Мейстера, Бональда, Ламене, Свечиной. — На словах и в записочках я часто бесил сию превосходно мыслящую четверку тем же замечанием; но они не сдаются ни на рассуждения, ни на историю, в коей видят только Рим и церковь, а не мир и религию. Чадаев попал на ту же мысль, или лучше увлечен ими на ту же дорогу, хотя он — выслушивает и другую сторону: т. е. читает и протестантов; но находит в них или подтверждение своему взгляду на историю, или слабые доказательства, кои спешит обессилить, или устраняется от состязания когда доводы противников слишком сильны. — Это кабинетное занятие было бы спасительно и для его ментально-физического здоровья, о котором пишу к Жуковскому, — но болезнь, т. е. хандра его, имеет корень в его характере и в неудовлетворенном самолюбии, которое впрочем всем сердцем извиняю, и постигаю. Мало по малу я хочу напомнить ему, что учение христ.[ово] объемлет всего человека и бесконечно, естьли, возводя мысль к небу, не делает нас и [на земле] здесь добрыми земляками и не позволяет нам уживаться с людьми в англ.[ийском] Московском клобе; деликатно хочу напомнить ему, что можно и должно менее обращать на себя и на das liebe Ich [586] внимания, менее ухаживать за собою, а более за другими, не повязывать пять галстуков в утро, менее даже и холить свои ногти и зубы и свой желудок; а избыток отдавать тем, кои и от крупиц падающих сыты и здоровы. Тогда и холеры и гемороя менее будем бояться: до нас ли? сказал один мудрец в 30 лет, за жизнь коего в Царе-граде, во время греческого восстания, страшился брат в П.[етер]Бурге. Тогда и жизнь и смерть — и болезнь — и всё получит смысл; но не это письмо: à l'impossible nul n'est tenu.