Поиски - Чарльз Сноу

— Я должна что-то делать, — сказала она мне. — Потом я займусь чем-нибудь получше — когда я овладею секретом добиваться успеха.

В ее жизни была пустота, которую я ощутил в первый же вечер. Любовь обошлась с ней жестоко, или она сама сделала любовь трудной для себя. Я не мог утверждать это наверняка, она редко бывала в Лондоне, и я почти не виделся с ней наедине. У меня не было желания лезть ей в душу, я не был слишком увлечен ею. Я мог обедать, болтать, получать известное удовольствие и не терять голову.

Но Рут я очень понравился, и, когда она влюбилась в меня, я понемногу тоже полюбил ее. Я был слишком жестоко ранен Одри, чтобы влюбиться в кого-нибудь с первого взгляда.

Когда я узнал Рут лучше, когда она показала, что я ей нравлюсь, я увидел, как она жаждет любви. У нее была несчастная любовь, как я узнал, она отдала свое сердце, но не тело. Она была влюблена, влюблена страстно, несмотря на свою сдержанность. После того, как он покинул ее, она, по-моему, сделала несколько попыток приобрести «опыт».

Я был уверен, что «опыт» Рут не помог ей. Я подозревал, что этот «опыт» не зашел далеко. Я не мог представить себе ее, бросившуюся в любовные приключения. Она была слишком разборчива, думал я, слишком многое сдерживало ее. Когда я впервые поцеловал ее, я в этом убедился.

После того как это произошло, я некоторое время колебался. Я был влюблен и узнавал ее все лучше и уже легко мог проникнуть в ее мысли. Я знал, как она гордится, что я успешно занимаюсь наукой. «Наука» представлялась ей чем-то очень отвлеченным, возвышенным и всеобъемлющим. Я часто говорил с ней об астрономии и однажды рассказал, как зародилась у меня страсть к науке, когда я был еще ребенком. Ее глаза сияли.

— Это истинная поэзия, и она приносит плоды, — сказала она. — Это поэзия в действии. В этом… все.

Раньше или позже, думал я, мне придется сообщить ей о своих планах. Это не изменит решительным образом наши отношения, но она будет огорчена. Если уж она увлеклась чем-нибудь, ее трудно сбить с этого пути. Она любила говорить о моей работе, и у нее это получалось. Иногда она заходила в институт и сидела там, пока я работал. Она мечтала собрать все мои записи, привести их в порядок и подшить по всем правилам. Она записывала ход длительных опытов и делала это быстро, ловко и весело.

Ну что ж, надо было решать. Однажды вечером я пригласил ее в театр, и после спектакля мы пришли ко мне.

Рут сидела в кресле напротив меня, она казалась совсем юной и сияла от счастья. Она получала огромное удовольствие, когда я приглашал ее куда-нибудь; даже если она зло издевалась над пьесой, как частенько бывало, она все-таки была рада пойти в театр.

Я выключил люстру, и мы сидели при свете маленькой лампы над камином.

— Рут, — сказал я, — я все думаю, ты хотела бы выйти замуж?

— Думаю, что да, — сказала она. — О, конечно, я хотела бы.

— Ты неосмотрительна, — сказал я.

— Такая уж я есть, — засмеялась она.

— Чепуха, — добавила она. — Разве это неосмотрительность?

Она смеялась надо мной, у нее была привычка посмеиваться над моей осторожностью. Однако к моим последующим словам она отнеслась серьезнее.

— Ты знаешь, за кого ты выходишь замуж?

— Общее представление у меня есть, — сказала она.

— Это еще не все, хотя… У меня ведь нет денег, ты это знаешь.

— Какое это имеет значение, когда есть мои?

— У меня не такое уж замечательное здоровье, — сказал я. — Я старше, чем должен был бы быть в тридцать один год.

— Вероятно, этому я смогу помочь, — ответила она.

— Я слишком много работал в течение долгих лет, — сказал я. — И у меня было слишком много неприятностей. Они не кончились еще и сейчас. Вот и смотри: если ты хочешь получить в свое распоряжение бедного человека с сомнительным здоровьем, то он к твоим услугам.

Я улыбнулся ей.

— Я даже не могу обещать тебе верного будущего, — сказал я. — Может быть, я его и заработаю, но пока это под вопросом.

Она нахмурилась.

— А как же физика? Все говорят…

— Я собираюсь оставить физику через год или два.

Она рассмеялась.

— Это шутка?

— Нет, я говорю вполне серьезно, — сказал я.

— Я ничего не понимаю, — сказала она. На ее лице появилось выражение озабоченности. — Что-нибудь произошло? Это же нелепо. Почему?

— Это долгая история, — сказал я, — и ты все равно не одобришь ее конца. Но позволь мне сказать тебе две вещи. После того как я закончу работу, которую я себе наметил, каждый час, проведенный в институте, я буду рассматривать как потерянный час в моей жизни. Это первое. И второе, когда я оставлю физику, моя жизнь на этом не кончится, ты это знаешь; я думаю, что смогу делать кое-что другое гораздо лучше. То, о чем мы с тобой говорили в порядке шутки. Помнишь?

Потом я сказал:

— Во всяком случае, боюсь, что мое решение окончательно. Если ты выйдешь за меня замуж, ты увидишь, что в большинстве случаев со мной легко договориться. Но не в этом. Самое большее через два года я оставлю научную работу. Если ты выйдешь за меня замуж, то ты получишь минимум того, что требуется от мужа. Ни положения, ни денег, ни работы…

— А что у тебя есть? — улыбнулась она.

Я иногда думаю, как бы я повел разговор, если бы сомневался в ее ответе. Мне, как и всякому другому на моем месте, просто хотелось получить подтверждение ее любви. Вот и все, и я знал это.

— Я люблю тебя, это кое-что. Хотя ты, могла бы получше устроить свою жизнь.

— Ну, еще что?

— Некоторое количество шуток, — сказал я. — Кое-какой жизненный опыт… нет, ты должна сама заполнить каталог.

Она улыбнулась.

— Своеобразное чувство юмора… Лучший слушатель, какого я только знаю… О, и, кроме того, ты взрослый. А большинство из нас нет.

Я сказал:

— Это недостаточно украшает меня. Ты не можешь ли придумать еще что-нибудь?

— Больше ничего, — засмеялась она. — Не знаю, насколько тебе все это поможет, если ты бросишь науку. Ты правильно делаешь, что женишься на богатой.

— Если бы ты не была богата, у меня бы не было жены, — сказал я. — Я бы жил с тобой, но как бы я мог жениться на тебе? В своем перечне ты забыла дорогостоящие вкусы.

— Я упустила мужество и все то, за что я обожаю тебя, — сказала она.

Я увидел, как трепетали ее губы. Я подошел и поцеловал ее. Я не мог позволить себе большего. В любви я был опытнее ее.

Ее полузакрытые глаза увлажнились. Она сказала:

— Больше всего в жизни мне не хватало честности. Много ли есть мужчин более честных, чем ты.

— Сколько угодно, — сказал я. — Множество мужчин думают, что они честны.

— Но они слишком глупы, чтобы понимать, что такое честность, — быстро возразила она.

Я присел на ручку кресла и сжал в руке ее пальцы.

— Если ты собираешься сделать такую глупость и выйти за меня замуж, — сказал я, — то это можно сделать довольно быстро.

— В любой момент, — сказала она.

Потом она подняла на меня глаза.

— Но ты не оставишь науку, — сказала она, — до тех пор, пока мы не обдумаем все вместе с тобой?

Глава II. Опасности подстерегают меня

Не прошло и шести месяцев, как мы поженились. Мы нанесли визит матери Рут, старой леди с умеренно скептическим образом мыслей, у которой была вилла в Ментоне. Никаких осложнений у нас не было, мы условились устроить свадьбу в конце семестра и провели рождество в Испании. В ноябре я подал в отставку.

Рут по-прежнему огорчалась, что я бросаю науку. Иногда ей казалось, что с моей стороны это просто каприз. Почему еще может человек бросить самую увлекательную работу, в которой он к тому же преуспевает. Я до сих пор вижу ее четкий профиль, слышу ее жалобный голос:

— Все это настолько… настолько безрассудно. Ты уверен, что тебе не хочется просто отдохнуть?

Но когда в конце концов она поняла, что, каковы бы ни были причины, они слишком глубоки, чтобы их можно было устранить, она приняла решение. У нее есть деньги, и если я решил уйти из института, то почему бы не сделать это теперь же. Я же размышлял так: я сделал достаточно, за эти два года я восстановил свою научную карьеру, большего мне не нужно, значит, пришло время уходить. Оставалось несколько работ, которые мне хотелось бы довести до конца, но я мог сделать это и без лаборатории. Я сознавал, что это будет не легкий перелом в жизни, я не ждал, что он окажется легким. Ведь в течение десяти лет я жил наукой и среди ученых; я оставлял здесь много друзей, и их интересы, естественно, волновали меня, во мне живо было любопытство к проблемам, над которыми я работал, усиливавшееся по мере того, как приближался момент моего ухода. Мне все еще хотелось знать ответ. Я не смогу удержаться от чтения научных журналов. По некоторым вопросам, где у меня были специальные знания и кое-какие неопубликованные данные, у меня может появиться желание выступить в печати. Я объяснил все это Рут сразу же после того, как подал в отставку, она обрадовалась, истолковав это, как признак того, что я вскоре вернусь. Поразительная ирония судьбы! Когда я горел научным энтузиазмом, я был влюблен в Одри, которая не могла понять этого, а когда во мне иссякла страсть к исследованиям, я полюбил Рут, которая хочет удержать меня на этой работе.