За давностью лет - Дмитрий Евдокимов

— Наверное, и владелец был тот же самый? — предположил Дутиков.

— Это так и не удалось установить, — пожал плечами археолог. — Дело в том, что монеты были найдены в слое строительного мусора, вместе с кирпичной крошкой, известковым раствором, обломками белого камня. Видимо, раньше где-то в центре города при рытье котлована или фундамента клад был зачерпнут ковшом экскаватора и погружен в самосвал вместе с остальным древним грунтом. Высыпали его в пойме реки у Коломенского. Не исключено, что первоначальное расположение клада было где-то в створе улиц Варварки и Ильинской. Кстати, на последней были найдены еще в начале нашего столетия два кувшина с двадцатью двумя тысячами серебряных копеек времен Михаила Федоровича и Алексея Михайловича Романовых, весом, более восьми килограммов.

И пожалуй, товарищи, есть определенная закономерность в том, что клад, который демонстрируется сегодня, найден тоже в этом районе! — заключил Александр Григорьевич.

Ребята зашумели:

— А вы говорили, что клады случайно находят!

— Не отрицаю. Но место клада тем не менее можно вычислить, — улыбнулся археолог.

Подняла руку Лариса:

— Александр Григорьевич! А в Кремле больше не было значительных находок?

Археолог улыбнулся:

— Женских украшений больше не находили. Но необычные находки были. Скажем, один клад нашли в печи, вроде как ваш.

— Расскажите, расскажите! — попросили ребята.

— Хорошо! — согласился археолог, мельком взглянув на часы. — Хотя, мне кажется, несколько злоупотребляю вашим вниманием...

— Так интересно же! — горячо выпалил Василий.

— Ну, если интересно, расскажу еще немного... — кивнул Александр Григорьевич. — Итак, в Кремле январским днем тысяча девятьсот шестьдесят девятого года под бутовым фундаментом старинной колонны Кремлевского театра были найдены монеты, спрятанные в красный печной изразец. Старинные изразцы имели вид прямоугольной коробки без верхней крышки. Почему владелец клада выбрал столь необычный способ хранения? Об этом рассказывают монеты, спрятанные в изразце. Их относительно немного — на сумму чуть более двенадцати рублей. Однако для историков они оказались очень ценными, потому что давали возможность датировать клад с редкой точностью — не позднее тысяча шестьсот шестого года, времени правления Василия Шуйского. В это время к Москве подступили войска повстанцев во главе с вождем крестьянской войны Иваном Болотниковым. Владелец клада, видимо один из приближенных Шуйского, узнав, что войско Болотникова соединилось с войском Истомы Пашкова, в крайней панике спрятал свои сбережения, ожидая штурма. Однако, как вы, наверное, помните, дворянин Пашков вскоре изменил восставшим, и осада была снята. Но владелец клада, видимо, погиб к этому времени...

— Почему вы так думаете? — снова спросила Лариса.

Александр Григорьевич пожал плечами:

— А что еще можно предположить? И вообще, товарищи, вы отдаете себе отчет в том, что клад, наряду со своей функцией быть иллюстрацией к той или иной странице истории, помимо всего прочего, является свидетельством личной трагедии его владельца? Ведь клад зарывался в надежде когда-то извлечь его на свет божий, не так ли? И в большинстве случаев, если хозяин оставался жив или хотя бы успевал рассказать о захоронении клада своим наследникам или друзьям, клад, конечно, доставали из укромного места. И если мы с вами находим клад, то это свидетельствует в первую очередь о том, что владелец клада трагически погиб. Так было и с приближенным Шуйского, так было, например, и с тем участником Медного бунта, чей клад был обнаружен на Сретенке...

— Участник Медного бунта? — заинтересованно переспросил Шапошников. — Почему не знаю? Про сам Медный бунт много читал...

— Причины его, конечно, помните? — не без желания проэкзаменовать юного коллегу спросил Александр Григорьевич, не зная, что Игорь является «спецом» по семнадцатому веку.

— Конечно, помню, — не моргнув глазом, ответил Шапошников. — Суть, если коротко, в двух словах, в том, что царь Алексей Михайлович решил заменить серебряные копейки на медные. Дело-то, естественно, новое, непривычное, вдобавок царь при этом сшельмовал: медные копейки, которые были во много раз дешевле, были пущены по номиналу серебряных. Причем расплачивался Алексей Михайлович медными деньгами, а в казну с помощью налогов стремился брать только серебряные. Это, естественно, здорово подорвало имущественное положение, в первую очередь трудящихся — крестьян, ремесленников. В конце концов и вспыхнул этот бунт, который остался в истории как Медный. Было это, если не ошибаюсь, в июне тысяча шестьсот шестьдесят второго года.

Александр Григорьевич кивнул в знак подтверждения.

— Бунт был подавлен, но царь Алексей Михайлович вынужден был вернуться к чеканке серебряной монеты. Только уже Петру первому удалось окончательно ввести в обиход медные деньги, прячем обмен проводился более справедливо, в строгом соответствии стоимости серебра и меди, — заключил свой рассказ Игорь Шапошников.

— Хорошо изложил! Действительно коротко! — улыбнулся Максим Иванович, довольный ответом ученика.

— Краткость — сестра таланта, правильно, Игорек? — подначил друга Андрей, хлопнув его по плечу.

— Иди ты, — тряхнул плечом тот, не воспринимая шутки. — Александр Григорьевич, так что случилось с участником бунта со Сретенки?

— Владелец клада, житель ремесленной Сретенской слободы — кафтанник, дегтярь или седельник, — вероятно, слышал, как по соседству, с крыльца церкви Феодосии на Лубянке, прозвучало «воровское письмо», призывавшее к бунту. К ночи он вернулся на свое подворье и закопал все свои сбережения — серебряные монеты, отчеканенные еще при Михаиле Федоровиче. А утром с другими посадскими людьми вступил в бой со стрельцами, где и погиб. А может, был зверски казнен после подавления бунта... Ну вот, пожалуй, и все о наиболее интересных московских кладах...

— Как все? — не согласился Андрей. — А клады восемнадцатого-девятнадцатого веков, разве они менее интересны?

— С середины восемнадцатого столетия число кладов уменьшается ненамного, но они становятся значительно мельче, — сказал Александр Григорьевич. — Надеюсь, вы догадываетесь почему?

— Банки! — не задумываясь, выпалил Игорь, видать, вошедший в роль первого ученика.

— Совершенно верно, — подтвердил Александр Григорьевич. — С созданием банков в тысяча семьсот пятьдесят четвертом году для дворян и купцов отпала необходимость хранения денег в кубышках. А крестьяне, ввиду усиления крепостной зависимости, стали значительно беднее. Поэтому и клады их в основном состоят из медных монет, и для историков они малоинтересны. Впрочем, один клад в Москве, относящийся ко времени царствования Екатерины Второй, напоминает историю в духе Стивенсона...

— Это на территории бывшей Даниловской мануфактуры? — блеснул глазами Максим Иванович.

— Вот именно, — кивнул Александр Григорьевич. — При раскопке одного из земляных бугров, расположенных на территории фабрики, были найдены тридцать четыре медные копейки времени Екатерины Второй. Но самое главное — рядом находились человеческий череп и кости, железные ножные кандалы, медные пуговицы.

— Ой как страшно! — воскликнула Лариса. — Что же это могло быть?

— Трудно сказать. Возможно, убили бежавшего из тюрьмы заключенного и, не обыскав его, тут же похоронили.

— Ну а в двадцатом веке, наверное, тем более никаких интересных кладов не было? — спросил со вздохом Василий.

— Вот тут вы ошибаетесь, молодой человек, — улыбнулся археолог. — Были находки, причем в стоимостном выражении гораздо более дорогие, чем древние.

— Как же это? — удивился Василий.

— А очень просто: после октябрьской революции из Москвы бежало немало капиталистов. Однако многие из них верили, что революция — это ненадолго, и закапывали часть своих сокровищ.

— Даже сокровищ? — скептически заметил Василий. — Это как в «Двенадцати стульях»?

— Именно, — серьезно кивнул головой археолог. — За примерами далеко ходить не надо. Уже в наши дни, в августе семьдесят второго года, на Марксистской улице, на месте снесенного дома, школьники заметили торчавшую из земли бутылку коричневого стекла с притертой пробкой. Внутри бутылки оказалось тринадцать драгоценных предметов: кольца с многочисленными бриллиантами, брошь, серьги, кольца из золота и пластины, усыпанные драгоценными камнями.

— Это же, наверное, миллионное состояние! — воскликнул Красовский.

— Не знаю, не интересовался, — сухо ответил Александр Григорьевич. — С точки зрения историка наиболее ценная вещь в этом кладе — брошь с рубинами и алмазами, изготовленная в восемнадцатом веке.

— Не иначе, какой-нибудь князь или граф припрятал, — уточнил Василий.

— Может быть. Могу еще курьезный случай рассказать, — улыбнулся археолог. — В жилом доме на Тверском бульваре, принадлежавшем до революции банкиру, при замене полов обнаружили три слитка. Долго никто не догадывался, что они золотые. Мужчины с их помощью распрямляли гвозди, а женщины, когда кипятили белье, прижимали крышки кастрюль. И только через несколько месяцев случайно было обнаружено, что это червонное золото, причем каждый слиток был по два с половиной килограмма. Жильцы сдали их государству, получив приличное вознаграждение. Ну и кстати, завершая свой рассказ о такого рода находках, хочу сказать, что сюжетная завязка прославленных «Двенадцати стульев» отнюдь не фантастична. Совсем недавно, правда, не в Москве, а в городе Лодейное Поле Ленинградской области, при ремонте старинного стула столяры обнаружили газету, в которую была завернута крупная сумма денег в иностранной валюте. Газета была от четырнадцатого ноября тысяча девятьсот восемнадцатого года.