За давностью лет - Дмитрий Евдокимов

Интересно, что в объявлении не названы его книги о Ваньке Каине и английском милорде, которые уже успешно разошлись. Характерно объявление о собачке, видимо подаренной писателю генеральшей за то, что он за ней хорошо ухаживал. На маленьких собачек тогда была большая мода и стоили они, видимо, весьма дорого.

Из объявления также видно, что основная сфера знакомств Комарова — крупное лакейство.

Позднее дела писателя поправились, поскольку книги стали выходить издание за изданием, так как постепенно расширялся круг читателей. В предисловии к „Ваньке Каину” говорится о том, что читали люди не только благородного, но и среднего и низкого сословия, а особенно купечество. Не случайно сам Комаров пишет: „Пришло мне на мысль, не могу ли я слабым моим пером оказать простолюдинам хотя малейшую услугу”. И добавляет, что для этого писал свои повести „простым русским слогом, не употребляя никакого риторического красноречия, чтобы чтением оных всякого звания люди могли пользоваться ”.

Таким образом, можно смело сказать, что Матвей Комаров был человеком демократических взглядов, а также, судя по его произведениям, в том числе и о Ваньке Каине, — антиклерикалом. Позднее им было написано еще несколько произведений, однако далеко не все они дожили до сегодняшнего дня. По преданию, Матвей Комаров был убит в Москве в 1812 году французами, уже будучи глубоким стариком.

Такова биография этого замечательного русского человека-самородка, ставшего незаурядным писателем. Однако ему суждено было остаться в безвестности. Спрашивается почему? Основная причина в том, что его произведения относятся к ряду так называемой лубочной литературы, значение которой совершенно недооценивается историками литературы.

Вот что пишет на этот счет сам Виктор Шкловский:

..Неверная и архаическая мысль об исключительно дворянском придворном характере литературы XVIII века все еще портит работы исследователей. (Эта тенденция сохранилась, судя по нашим школьным учебникам! — Б. В.).

Привычка начинать историю с Петра Первого заставила и в области литературы искать событие, современное петровским реформам, чтобы с этого начинать отсчет.

Такой точкой отсчета был выбран историками литературы А. Кантемир, несмотря на то что его сатиры не стали социальным фактом, так как не были обнародованы. Напечатание произведений А. Кантемира произошло в 1762 году, когда они уже были вещами музейными.

...А. Кантемир выбран в родоначальники русской литературы еще и потому, что он занимает собой ее придворную струю, которой преимущественно и занимались.

Между тем уже Кантемир боялся, что его стихи будут «в один сверток свиты иль с Бовой иль „Ершом”», т. е. Кантемир появился не на пустом месте, а боролся уже с определенной литературной, в данном случае лубочной, традицией.

Тредиаковский, так плохо понятый нашими историками литературы, в борьбе за рифмованный стих ссылается на лубочную литературу ”.

И наконец, В. Шкловский справедливо отмечает, что „самая тематика раннего Пушкина, Пушкина эпохи ,.Руслана и Людмилы”, представляет собою композицию тематики лубочной”. Далее он прослеживает влияние лубочной литературы на Вельтмана и Гоголя.

Любопытен и список книг, приводимый Шкловским, тех, что „читал русский человек того времени и времени много более позднего”, которые, конечно же, заслуживают интереса и сейчас. В том числе он называет переводные произведения, например „славнейшей английской писательницы г-жи Радклифф и прочих новейших сочинителей с ужаснейшими заглавиями, например: „Гробницы”, „Мертвецы”, „Пещеры смерти”, „Подземелья”, „Разбойники”, „Колокола аббатов”, „Таинства башен” и т. п. Наряду с ними широкое распространение получили и романы российских писателей, как-то: „Непостоянная фортуна, или Похождения Мирамонда”, „Бессчастный Флоридор”, „Несчастный Никанор, или Приключения российского дворянина Н.„”, „Элегия, или Следствие безрассудной любви”, „Евгений, или Пагубные следствия дурного воспитания и сообщества”, „Похождения Совестьдрала”, „Российская Памела”, „Русский Жиль-Бляз” и пр ”.

Не правда ли, ароматные названия? Это то, что мы бы сейчас назвали „массовой культурой”. Конечно, с точки зрения художественной они, видимо, ниже всякой критики, но как литературные памятники, по-моему, имеют право на существование. Такова позиция и В. Шкловского, хотя он и не скрывает иронии по поводу этих произведений. Вот его выводы:

„Основной линией в литературе XVIII века была не линия или были не линии, обозначенные фамилиями Кантемира, Державина, и не линия, обозначенная фамилией Карамзина.

Не канонизированной, но наиболее сильной по своей тиражности и наиболее важной по количеству литературного изобретательства была группировка Новикова, Чулкова, Попова, Левшина и соседствующая с ней группировка людей типа Матвея Комарова, Филиппова, Захарова и других.

...В исторической судьбе русской литературы широкая, но еще не лубочная, а, так сказать, долубочная литература создала предпосылки для возможности существования бытового романа, и именно отсюда идет линия, победившая потом в XIX веке.

Эта победа, и, главное, канонизация форм этого низкого жанра, была вызвана поднятием третьего сословия в России. Одновременно, и это произошло, вероятно, около 20-х годов девятнадцатого века, третье сословие дифференцировалось, часть его вылилась в буржуазию и, создав себе собственный издательский и книготорговый аппарат, начала зрелую пору русской литературы. Лишенная большей части своих сил, ушедших в литературу более высокую, бывшая литература широкого потребления распалась, и группа, оставшаяся на старых позициях, обслуживающая младшую часть третьего сословия, получила название лубочной”.

Заканчивает В. Шкловский поистине замечательно:

„Для Матвея же Комарова я настаиваю на памятнике.

Пускай вспоминают нечаянно”.

От души присоединяюсь к этим светлым словам и искренне жалею, что общественность не прислушалась к мнению нашего великого литературоведа. Но, может, нам стоит поднять вопрос о памятнике Матвею Комарову, жителю города Москвы и автору книги о Ваньке Каине? С нетерпением жду вашего мнения.

В дополнение к письму посылаю вам мои выписки из главы книги В. Шкловского, посвященной роману о Ваньке Каине. В ней есть любопытные соображения о причинах краха карьеры „славного” сыщика. Думаю, что вам эти записи пригодятся при обсуждении в клубе. В связи с этим хочу дать еще одну информацию к размышлению. В. Шкловский, ссылаясь на письмо печально известного Фаддея Булгарина, сообщает, что в тридцатых годах ХIХ столетия роман Комарова о Ваньке Каине был вдруг запрещен царской цензурой. Поскольку Ф. Булгарин сам был агентом Бенкендорфа, думаю, что его слова заслуживают доверия. Чем это можно объяснить? Может, гонения на роман подкрепляют мою версию о Ваньке Каине как „благородном разбойнике”?

С приветом — всегда ваш Борис Воскобойников».

— А записи действительно приложены? — спросила Лариса.

— Да, Борис постарался. Но, я думаю, напрасно, — безапелляционно сказал Игорь. — Я уже заказал книгу Шкловского в «Ленинке». Так что будем комментировать по первоисточнику, тем более что у Бориса почерк — сами знаете какой.

Красовский рассмеялся:

— Я вспомнил его любимую отговорку, когда его ругали за безобразный почерк: «Дюма-отец говаривал, что только у безнадежных идиотов всегда красивый почерк!»

Рассмеялись и все остальные Шапошников обратился к учителю:

— Максим Иванович! Так каким образом начнем следствие по делу первого русского сыщика?

— Давайте на очередном заседании клуба послушаем твой доклад по книге Шкловского, а затем определим конкретные темы докладов, предложил Максим Иванович. — Не возражаете? Хотя должен сразу объяснить кое-что. Матвей Комаров, как и многие писатели, его современники, стремился приукрасить своего героя. Многие леденящие душу описания «подвигов» Каина придуманы, видимо, самим Комаровым или заимствованы из переводной литературы и, естественно, к реальному Ваньке Каину никакого отношения не имеют. Впрочем, о чем говорить раньше времени? Я думаю, что вы и сами разберетесь...

ЗАГАДКИ ВАНЬКИ КАИНА

Очередное занятие КЛИО состоялось уже только первого сентября в пионерской комнате школы. Среди членов клуба царило оживление, связанное с началом учебы и встречей после долгих каникул. Те, кто не попал в Музей истории и реконструкции Москвы, поскольку не был в то время в Москве, с жадным любопытством рассматривали фотографии находок, которые Максим Иванович заказал для публикации в журнале, а заодно и для клуба. Прибыли и абитуриенты — Вася со своим другом Митей. Видать, друзей задела за живое находка и они всерьез решили заняться изучением истории. Игорь, как староста, официально представил их членам клуба. История с серебряной монетой, которую Василий принял за медную, была принята с веселым смехом.