Фулгрим - Грэм Макнилл

Серена бросилась на грудь мечнику, изображая восхищение его добротой и благородством. На деле же художница не чувствовала ничего, кроме презрения. Что значит «просто забудем»? Да если бы то, о чем она солгала Люцию, произошло на самом деле, то тяжкие воспоминания о насилии и убийстве навсегда врезались бы в её память… Впрочем, этот чурбан привык убивать, для него это и впрямь обыденное дело.

Оттолкнувшись от нагрудных пластин брони Люция, она подняла с пола брошенный нож. Кровь, покрывающая клинок, все ещё не свернулась, и холодная сталь призывно поблескивала в мягком свете люминосфер.

Ведомая каким-то инстинктом, Серена провела ножом по щеке, оставляя тонкую полоску крови на бледной коже.

Люций, безучастно наблюдавший за ней, спросил:

— Зачем ты это сделала?

— Так я никогда не забуду о том, что произошло сегодня, — объяснила художница, передавая нож мечнику. Она закатала рукава, показывая ему множество шрамов и свежих порезов, испещрявших кожу на предплечьях. — Боль — это мой дневник, с её помощью я храню воспоминания о минувшем, о том, что другие люди предпочитают забыть. То, что запечатлено на моей коже, никогда не сотрется из памяти.

Кивнув, мечник машинально потрогал кончиками пальцев сломанный нос. Серена заметила, что, всякий раз, когда Люций вспоминает о своей травме, его переполняет гнев и оскорбленная гордость, словно утраченная красота делает его худшим, чем прежде, воином или менее умелым фехтовальщиком. В эту секунду её наполнила какая-то неведомая сила, и слова художницы стали чем-то большим, чем просто набором звуков, сотрясающих воздух.

— Что случилось с твоим лицом? — спросила Серена, пытаясь продлить это странное ощущение.

— Один варвар, сукин сын по имени Локен сломал мне нос, применив грязный трюк во время честного боя.

— И это глубоко ранило тебя? — нежно произнесла Серена, её слова медом лились в уши мечника. — Ранило твои чувства сильнее, чем твое тело?

— Да, — пустым голосом ответил Люций. — Он лишил меня совершенства.

— И ты желаешь отомстить ему, верно?

— Однажды он заплатит мне своей никчемной жизнью, — зловеще пообещал Десантник.

Девушка ласково улыбнулась и обхватила огромную ладонь Люция обеими руками.

— Так и будет, поверь мне.

Он сильнее сжал нож, и художница не без труда подняла тяжелую руку Люция на уровень его лица.

— Доверься мне, — повторила Серена, — твои прекрасные черты погублены безвозвратно. Сделай то, что должно.

Кивнув, мечник сделал неуловимое движение ножом и оставил глубокий порез на нежной коже щеки. Слегка поморщившись от боли, он тут же поднес окровавленное лезвие к другой щеке и провел точно такую же линию.

— Теперь ты никогда не забудешь, что сотворил этот ублюдок Локен, — заверила она.

ФУЛГРИМ НЕРВНО МЕТАЛСЯ ПО СВОИМ ПОКОЯМ, то и дело переходя из комнаты в комнату. Слова посланника Бракстона не выходили у него из головы, и неприятнее всего было то, что этот скользкий тип, не мог не заметить, как сильно его взволновали известия о Хорусе. Примарх раздраженно взмахнул серебряным мечом, и клинок описал идеальную сверкающую дугу, сопровождающуюся звуком, похожим на шелест разрезаемого шелка.

Тут же Фениксу вспомнилась встреча с эльдарским провидцем, и в памяти всплыли его лживые наветы, о которых Примарх никак не мог позабыть. Вести, принесенные Бракстоном, и просьба Совета Терры проследить за тем, что происходит в Легионах Хоруса и Ангрона, испугали Фулгрима, и он впервые за прошедшие недели подумал: а не было ли в речах ксеноса толики правды?

— Невозможно! — закричал в никуда прекрасный Примарх. — Хорус никогда не предаст Императора!

— Ты и правда в это веришь? — прошептало ему в ответ ничто, и Фулгрим почувствовал, как его охватывает беспокойство.

Слишком долго Феникс обманывал себя, уверяя, что неведомый собеседник — всего лишь его внутренний голос, хотя на деле он был чем-то совсем иным. Это открылось в тот день, когда в покои Фулгрима внесли портрет, и голос из его головы каким-то неведомым путем перенесся на холст, странно изменив изображение на нем. После этого Примарх и начал вести с картиной разговоры, один из которых так испугал Бракстона.

Самого Фулгрима порой ужасало то, с какой легкостью он принял подобное развитие событий, лишь иногда он, внимательно всмотревшись в портрет, осознавал его мерзость и уродство. Но эти чувства тут же исчезали, смытые волной радости и наслаждения совершенным искусством Серены д’Ангелус. А потом, словно снег под весенним солнцем, таяло и любое беспокойство.

Но сейчас Примарх нервничал куда сильнее обычного. Медленно, преодолевая внутренне сопротивление, он обратил свой взгляд на превосходные работы, созданные художницей прежде. О, несомненно, все они были прекрасны, но чем-то уступали тому, единственному, неповторимо великолепному портрету…

Пройдя бесконечной чередой комнат, Фулгрим наконец добрался до него и встал лицо к лицу со своим изображением. Гигант в пурпурной броне смотрел на Примарха, черты его, прекрасные и величественные, казались зеркальным отражением лица и тела Феникса. Вот только… глаза неприятно блестели, словно радуясь какой-то непонятной шутке, губы кривились в циничной ухмылке, а на высоком чистом лбу собирались морщины, словно двойник Фулгрима задумывал некий таинственный и масштабный план.

Даже сейчас, когда Примарх смотрел на полотно, рот двойника изогнулся, открылся и исторг немыслимые слова:

— А если чужак и в самом деле был с тобой честен? Что, если Хорус и впрямь оставит Императора? Чью сторону ты примешь в этой войне?

Фулгрима передернуло, и липкий, холодный пот выступил на его обнаженной коже, вызванный ужасом, наползающим со стороны портрета.

— Твои вопросы бессмысленны, — огрызнулся Фулгрим. — Этого не случится никогда.

— Да что ты? — весело рассмеялась картина. — А ведь как раз сейчас Хорус сеет ложь, дабы после полить её кровью и пожать восстание!

Сжав челюсти, примарх поднес острие меча к лицу своего двойника.

— Я не верю тебе! Ты не можешь знать о подобных вещах!

— Однако же знаю.

— Как? — почти умоляюще спросил Фулгрим. — И кто ты? Ведь ты — это не я, верно? Ты не можешь быть мной…

— Конечно, нет, — согласился его близнец. — Можешь звать меня… духом совершенства, который проведет тебя сквозь тьму грядущих потрясений.

— Хорус действительно планирует бунт? Он хочет начать войну с Императором? — язык Феникса заплетался от ужаса, и он с трудом выговаривал слова.

— Твой брат вовсе не ищет войны, её навязывают ему. Император собирается предать и покинуть всех вас, Фулгрим. Его мнимое совершенство обманчиво! Он использовал тебя и прочих примархов для завоевания Галактики, а теперь готовиться объявить себя божеством. Кровь, которой ты и твои воины платили за возвышение человечества, прольется на алтарь лжеца, оставившего Великий Поход!

— Нет! — дико заорал Фулгрим. — Император превыше мелочных забот о божественной власти! Он превыше ошибок и несовершенства, свойственных обычным людям! Он даровал нам Имперские Истины, несущие свет в бесконечную тьму!

— Неважно, веришь ты мне или нет. То, чему суждено свершиться, уже началось. Конечно, столь великие перемены могут испугать недостаточно сильных духом, но нам с тобой ведь нет дела до всяких идиотов и слабаков, верно? Если уж Хорус, кое в чем уступающий своим братьям, проник в суть грязных планов Императора, почему ты, лучший из примархов, не желаешь снять шоры с глаз?

— Потому что ты лжешь, мразь! — крикнул Фулгрим, изо всех сил ударив кулаком по колонне зеленого мрамора, поддерживающей куполообразный потолок его покоев. Обломки камня разлетелись по полу, и опора с оглушительным грохотом треснула пополам.

— Не трать времени и сил на безумства, Фулгрим. Ты ведь уже почти готов присоединиться к брату.

— Я всегда и во всем поддерживал Хоруса, — сдавленным голосом прохрипел Феникс, — но выступить против Императора… он заходит слишком далеко!

— Запомни, друг мой, делая первый шаг, ты никогда не знаешь, насколько далеко зайдешь в конце пути. Я превосходно знаю тебя, Фулгрим, и мне ведомы тайные, запретные желания, скрытые в темных глубинах твоей души. Освободи их сейчас, или они будут преследовать тебя вечно!

— Нет, — простонал примарх, хватаясь за голову окровавленной рукой, — я не желаю тебя слушать!

— Ты просто боишься встать на сторону брата, Фулгрим. Откройся страху, но не бойся — если ты испугаешься и отступишь, то проиграешь. Но если ты сделаешь верный выбор, страх потеряет власть над тобой. Ты будешь свободен от любых уз, сковывающих тебя ныне.

— Свободен? — невесело усмехнулся Феникс. — Предательством не купишь свободу. Я лишь обреку себя на вечное проклятие.