Утренний всадник, кн. 1: Янтарные глаза леса - Елизавета Дворецкая

В ее широко раскрытых глазах вспыхнул огонек безумия, Держимир ощутил на спине мурашки, и в то же время его наполнило ощущение огромной силы.

– Но Перун спит! – с тревогой воскликнул Байан. Сейчас Звенила казалась ему еще более безумной, чем обычно, и он уже жалел, что вспомнил о ней. И какой леший его за язык дергал! Опомнись, мать, Макошина Неделя на носу! Снег кружится – какой тебе Перун!

– Молчи! – с презрением оборвала его чародейка. Бывали мгновения, когда ей и это позволялось. – Ты не знаешь Перуна! Горячая кровь жертвы разбудит его! Он услышит наши мольбы! Он пошлет свои громовые стрелы на головы наших врагов! Я сделаю это! Ведь ты хочешь этого, княже? – со страстной преданностью воскликнула она, заглядывая в глаза Держимиру, словно он и был Перун.

– Сделай, – тихо сказал Держимир.

Безумный огонь ее глаз жег, князь щурился, но так упоительна была мечта о торжестве над ненавистным Велемогом! Ради этого он мог бы решиться на что угодно.

– Ты увидишь! – крепко сжимая его руку, отвечала Звенила. – Ты увидишь силу своей судьбы! Она будет сильнее судьбы твоих врагов!

Глава 6

Сзади еле слышно скрипнул песок под мягкими сапогами; не оборачиваясь, Держимир узнал брата.

– Ну, что там? – с нетерпеливым любопытством шепнул Байан.

Князь не ответил и не обернулся, продолжая пристально наблюдать за Звенилой. Она стояла на коленях возле огромного валуна-жертвенника под священным дубом. Перед жертвенником пылал огонь, благосклонно принявший в жертву черного барана. Пошла третья неделя с тех пор, как Звенила обещала призвать небесный огонь на новую Велемогову крепость. Каждый четверг – день Перуна – чародейка отправлялась в святилище и гадала, выискивая в туманных просторах Надвечного Мира тот заветный день, когда Отец Грома поможет им.

Чародейка медленно водила пальцами по трещинам на бараньей лопатке, извлеченной из огня. Ее веки были полуопущены, бледное лицо казалось тупым и бессмысленным, и только дрожание ноздрей давало знать, что она – живая. Дух ее бродил по дальним тропам Надвечного Мира. Держимир наблюдал за ней, всеми силами подавляя досаду. Так она будет возиться до самого новогодья, а у них не так уж много времени в запасе! Каждая черточка ее лица, каждое ее движение раздражали его кажущейся бессмысленностью и бесполезностью, томили чувством бессильной неприязни. Сейчас Держимир почти ненавидел ее, но знал, что без чародейки не обойтись. Приходилось терпеть, а терпение не входило в число достоинств Держимира прямичевского.

– Все добрые князья, поди, уж в полюдье ушли! – гудел за спиной у Держимира Озвень. – А мы так до весны и провозимся! Сразу надо было на Перунову гору посылать! А теперь…

Простодушный воевода думал, что говорит шепотом, но этим шепотом вполне можно было держать речь на вечевой площади.

– Да помолчи ты! – раздраженно огрызнулся Байан, остро чуявший настроение брата. – Не мешай! Эдак она никогда не закончит!

Звенила шевельнулась, веки ее поднялись.

– Умолкните оба! – быстро и свирепо шепнул Держимир.

Брови его дрогнули, взгляд из безнадежного стал живым и острым. Она что-то увидела!

А чародейка вскочила на ноги, обеими руками держа перед собой обгорелую баранью лопатку, покрытую крупной сеткой причудливых трещин.

– Славен и триславен буди, Отец Грома! – с торжеством воскликнула она. – Услышал ты мольбы наши!

– Ну? – выдохнул Байан, и трое мужчин разом сделали шаг к чародейке.

Она повернулась к ним, показывая кость. Ее взгляд властно притянул взгляд Держимира и не отпускал, не давал даже взглянуть на трещины. Ему вдруг стало жутко, неприятно. Глаза Звенилы зияли огромными черными безднами – наверное, «бездна» и значит «без дна», – мелькнуло в мыслях Держимира. Зрачки ее дышали, как живые, и каждый их вздох вытягивал тепло из его крови. Он чувствовал это, но не мог ничего поделать, черные дышащие бездны лишали его воли к сопротивлению. Вот оно, лицо Надвечного Мира, который ничего не дает даром!

– Чего там у тебя? – нетерпеливо и непочтительно воскликнул Байан и сунулся было к чародейке, но теперь Озвень схватил его за плечо, не пуская впереди князя.

Держимир шагнул к Звениле и посмотрел на баранью лопатку.

– Гляди, княже! – с упоением и торжеством, отчего даже голос ее зазвучал моложе и звонче, воскликнула чародейка и показала ему несколько переплетенных трещин. Держимир ничего в них не увидел, а она пояснила: – Это реза «млад». Она означает новую луну. В новолуние Отец Грома даст нам свой огонь!

– Тэнгри-хан! – восхищенно воскликнул Байан-А-Тан и тут же сам зажал себе рот.

В сильном волнении он иногда поминал имена куркутинских богов, усвоенные от матери в раннем детстве, но в святилище Перуна имя куркутинского владыки неба прозвучало совсем неуместно.

Озвень принялся с натугой высчитывать дни до новолуния, морща лоб и загибая пальцы. Держимир вычислил срок гораздо быстрее и вопросительно посмотрел на старшего жреца Знея. Зней как будто явился из древних кощун о Громовике и его поединке с Велесом: ростом он превосходил даже высокого Байана, имел широкие плечи и сильные длинные руки, сросшиеся густые брови и широкую русую бороду. С ним Держимир никогда не спорил, в глубине души робея перед главным служителем Перуна. Благодаря этому жрец мог бы иметь на него большое влияние, но Зней никогда не вмешивался в княжеские дела, чем сильно отличался от волхвов других племен, и редко покидал святилище. Оно располагалось прямо напротив ворот княжьего двора, в самом сердце Прямичева, но Зней умудрялся жить в нем как на острове под сенью священного дуба. Для каждодневных нужд прямичевцев у ветлянской пристани стояло Велесово святилище, в посаде имелось Макошино, а тяжелые ворота Перунова раскрывались только на Перунов день и для таких вот, особо важных, случаев. И тогда Зней щедро отдавал силу, накопленную за долгие месяцы уединения.

Сейчас он стоял с другой стороны костра, обеими руками опираясь о священный посох, и внимательно смотрел в огонь.

– Какую жертву желает Отец Грома? – сдержанно спросил Держимир.

Он был готов ко всему, даже к тому, что Перун устами Знея потребует человеческой жертвы. Выбрать какого-нибудь холопа нетрудно, но в городе пойдут неприятные разговоры, дескать, человеческая жертва – средство на крайний случай, если речь идет о выживании всего племени, и незачем рисковать непонятно ради чего…

Зней поднял голову, бросил на князя отсутствующий взгляд, потом кивком подозвал его.

– Я вижу резу «конь», – сказал жрец, поглядев на вторую баранью лопатку. Она оставалась в огне, но никто не спрашивал, как жрец разглядел резу. – Достань, – предложил он, концом посоха указывая на широкую глиняную чашу, стоящую возле самого огня.