Великое Лихо - 2 - Сергей Волков

Луня пригнулся, и прячась за стеной камыша, прокрался шагов на двадцать вперед. Плеск и бормотание усилились, и доносились теперь совсем отчетливо. С великим изумлением разобрал Луня, что лопочет неведомый встречник по-родски, только слегка коверкая язык, как-будто давным-давно не говорил он с людьми. Но больше похожие на чародейский заговор слова, что произносил неведомый бродила, встревожили Луню:

- Курю словить не поспел, рыбь ухватить не сумел, брюхо пустится, глотка постится. Х-р-р! Буду кушать ракушку, выгрызу всю мякушку. Потом на кочку побегу, далеко увидать смогу. Куда люденьки идут? Что в мешках они несут? Все прознаю, угляжу, все Хозяину скажу. Хозяин подобреет, всех изловить сумеет. Себе косточки возмет, а мясо Пыря унесет. Х-р-р!

"А ведь этот Пыря про нас говорит", - подумал Луня: - ""Люденьки" с мешками - это ж мы. И собирается этот поганец хлюпающий какому-то Хозяину своему про нас доложиться. А Хозяин должне нас изловить и косточки себе забрать! Ах, ты ж, тварюга!"

Луня стрелой острожно раздвинул стену камышей и увидал стоящего на коленях над ручьем щуплого косматого мужиченку, одетого в одну грязную, бурого цвета, рубаху до колен. Босые пятки Пыри, заляпанные илом и песком, покрывали толстые мозоли - значит, босяшкой много-много человек ходил. Рядом, на прибрежной отмели, лежал корявый посошок с какой-то рогулькой на конце. Сам Пыря, засучив рукав, выуживал из воды двустворчатых перловиц, костяным ножом вскрывал сомкнутые ракушечьи створки и быстро выгрызал, высасывал нутро. Целая кучка пустых ракушек высилась рядом, и Луня решил, что супостат уже достаточно подкормился.

- Эй, Пыря! Слышь ты, бродило, тебе говорю! - Луня шагнул вперед, вынимая из ножен меч: - Ну-ка вставай давай, хватит воду мутить!

Пыря замер, потом медленно повернул голову, глянул через худое плечо, и Луня увидал сморщенную, как у старушенки, рожицу с длинным кривым носом и маленькими блестящими глазками цвета застоявшегося болота. "Эх-ма, кабы не нелюдь это оказался!", - со страхом подумал Луня, но виду не показал, а сдвинув грозно брови, поднял меч:

- Вставай, говорю! И пошли, допрос тебе держать будем - кто таков, и чего тут делаешь.

- Чего делаю, чего делаю... Сам про то знаю, сам понимаю, никому не скажу, никому не расскажу. Х-р-р! - Пыря, проворно повернувшись и с опаской косясь на Лунин меч, забормотал, заюлил, шмыгая носом, потряс руками, вытер их о подол своей грязной рубахи и вдруг бросился в камыши, расплескивая воду и грязь.

- Стой, поганка! - Луня выхватил лук, наложил стрелу, прицелился в мелькавшую меж зеленых камышей спину: - Стой, говорю, а то стрелю, не пожалею!

Пыря, убегая, оглянулся, увидал в руках у Луни лук, и остановился, тяжело дыша. Потом противно заскулил, точно побитая собака, и повесив голову, зашлепал назад, подвывая:

- Пыря слабенек, Пыря маленек. Пырю каждый забижает, и пинает, и кусает. Пожалей Пырюшку, отпусти на волюшку. Х-р-р!

Луня ремнем крепко смотал худые руки чудного бродилы за спиной и ткнул кулаком:

- Шагай давай! Там поглядим, каков ты есть слабенек да маленек. И не балуй, жалеть не буду!

* * *

Сперва Пыря отказался говорить. Он сидел на траве, хныкал, подвывал, плакался, жалобил Руну, взывал ко всем добрым чувствам в душах путников, просил его отпустить, не казнить, не мучить, и Зугур, который вернулся раньше Луни и принес трех зайцев и облезлую весеннюю лису ("Не для прибытку, с дуру стрельнул, да попал!"), не выдержав, огрел бродилу кулаком по шее:

- Да заткнись ты, выло хреново! Никто тебя не казнит, а вот если хлебало свое не закроешь, то я тебя точно так отделаю, что забудешь, как слова говорятся!

Пыря заверещал, точно раненый заяц, отполз в сторонку и затих, бросая на путников злобные взгляды из-под жиденьких, спутанных волос, падавших ему на лицо.

Луня рассказал, как и где он нашел бродилу, и про бормотания на счет "люденек с мешками" и Хозяина тоже не забыл упомянуть. Шык, разбуженный стонами и жалобами пленника, и сперва сердитый - разбудили, какого-то полузверька-полунелюдя притащили, вдруг развеселился, и глядя на скорчившегося на траве Пырю, спросил:

- Скажи-ка, Пыря, щучий брат, какого ты роду-племени?

- Сам знает, сам спрошает... - ответил Пыря, поворачивая к волхву заплаканное, грязное и замурзанное лицо.

- А скажи тогда, давно ль в здешних местах бродильничаешь? - не унимался Шык, хитровато поглядывая на Пырю.

- Давно, не давно, а высохло дерьмо. Ходил-бродил, никого не спросил. Сам жив, другим не мешай, я тебя не знаю, и ты меня не знай! - ответил пленник, и Руна, обдиравшая зайцев в сторонке, захихикала над Пыриными складушками.

- Да чего ты его так спрашиваешь - кто, откуда, чего! - взъярился Зугур: - Врезать ему ножнами раз-другой, живо по-людский заговорит, паскудник!

- Погоди, погоди! - урезонил вагаса Шык: - Я сам с ним поговорю, вы все не встревайте. Ну, а коли не выйдет у нас разговора, тогда уж и врежешь!

Последние слова волхв нарочно сказал погромче, и Луня заметил, как Пыря сжался, вздрогнул и опасливо покосился на широкие и длинные ножны Зугурова меча, обтянутые толстой кожей и украшенные бронзовыми окованками.

Шык подсел поближе к Пыре, выбрав, правда, местечко таким образом, чтобы ветер дул в сторону пленника - от бродилы сильно воняло козлом, видать, мыться он не любил, иль вообще не знал и не понимал, зачем это надо.

- Ну, Пыря, можа, сам поведаешь нам, кто ты, откуда и чего за нами догляд учиняешь? - спросил Шык, и добавил, помолчав: - Хошь, поклянусь, что не убьем мы тебя, и отпустим даже, коли всю правду скажешь?

Пыря недоверчиво посмотрел на волхва, потом пробормотал:

- Клянись-не клянись, а хошь - так удавись. Чем клянешься, чем закладешься? Её закладай - тогда и спрошай.

И указал грязным пальцем на Руну. Луня подскочил к бродиле, замахнулся, Зугур, бормоча бранные слова, потянулся за мечом, но подошедшая Руна остановила мужиков, присела рядом с Пырей:

- Я сама за себя слово скажу! Я, дочь Груя и Свирги, жена Луни из Влесова городища, Руна-чародейка, говорю тебе, Пыря - коли расскажешь ты волхву Шыку все, что ему надобно узнать будет, то уйдешь отсюда живой и целый. И сытытй в придачу. А коли кто из мужей этих тронет тебя посля - я имя свое потеряю и навечно твой стану! Слово мое крепко и верно, и все слыхали его! Теперь будешь говорить?

Клятва именем считалась самой страшной и верной, и Луня только охнул, глядя на жену. Пыря же, не сводя зачарованных и испуганных глаз с Руны, судорожно сглотнул и кивнул:

- Буду говорить, слова буду лить, все расскажу, все обскажу. Хозяин дурной, голова с дырой, волхва хотел словить, чародейкой закусить. Хозяин Пырю не найдет, Пыря дальше уйдет. Х-р-р!