Мистер Икс - Питер Страуб

– И что же не сложилось?

– Ничего. Ничего этого не было. Стюарт решил выйти из состава администрации города. Я сама не могла ни в чем участвовать, потому что недостаточно знала Эджертон. А кроме всего прочего, Стюарт хотел сына – немедленно. Не просто ребенка, а именно сына. Его дед, Карпентер, заложил основы сложной системы их семейной доверительной собственности, по правилам которой деньги передавались по наследству первенцу мужского пола.

Средневековье какое-то… В конце концов я поняла, что он женился на мне с одной целью – чтоб я родила ему наследника и произвела впечатление на его приятелей, и только-то.

Детали этой невероятной системы доверительной собственности были так сложны, что я забыл их почти сразу же, как они слетели с языка Лори. Зато в памяти отчетливо сохранился один факт: Кобден Хэтч, отец Стюарта, скорректировал условия таким образом, что юридическое доказательство преступного поведения исключает возможность наследования. Очевидно, что его брат – паршивая овца – тревожил семейство.

Официант расставил перед нами тарелки.

– Иными словами, – продолжала Лори, – если Стюарта признают виновным в растрате, хищении или манипуляциях с налогами и тому подобном, все перейдет к Кобби. И, словно это недостаточная причина для моего дорогого муженька, чтобы отказать мне в разводе или в требовании опекунства, его дед передает все права наследования тому, кто будет считаться наследником на первое января следующего года.

– И ты уверена, что Стюарт нечист на руку?

– На все сто.

– Не понимаю. Он же рискует всем.

– Ты Стюарта не знаешь. Он проворачивает свои дела за пределами Штатов, через подставные компании со счетами в банке в Вест-Индии. И он даже сейчас абсолютно уверен, что выйдет сухим из воды.

– Но зачем он вообще этим занимается?

– Затем, что жаден и нетерпелив, хочет получить все и сразу. А еще, я уверена, он мечтает ткнуть деда носом в грязь. Стюарт очень мстителен.

Лори сосредоточилась на еде и подцепила вилкой ломтик филе с хрупкой белой арматуры рыбьего хребта.

– Завидую твоей приятельнице Эшли. Через десять лет у нее будет собственная адвокатская практика. В плане карьеры моя жизнь закончена. Осталась единственная реальная цель в жизни – вырастить Кобби, а Стюарт изо всех сил пытается отнять у меня сына.

– А Эшли, несомненно, завидует тебе и мечтает оказаться на твоем месте. Вот только разница между вами в том, что большинство мужчин, видя Эшли, мечтают затащить ее в постель. Когда же они видят тебя, они готовы пасть перед тобой ниц.

– Представляю, как бы это было здорово, – усмехнулась Лори. – Расскажи мне о Вишневой улице. И о своей маме.

Всю оставшееся время Лори развлекала меня подробным изложением невзгод, обрушившихся на нее после смерти отца. Ее мать вышла замуж за кинопродюсера из Бель Эр, знакомою Д'Ленси, и ее надежды на безопасность и покой обернулись чем-то вроде тюремного заключения. Патологически ревнивый, продюсер разрешал ей покидать дом только в сопровождении своих ассистентов женского пола. Поскольку он не доверял домашней прислуге, он уволил всех, кто работал у него, затем уволил новых – и так до тех пор, пока не остался с одним-единственным слугой, старым, немощным и злющим на всех и вся, за исключением его цепной собаки. Мать Лори начала спиваться. Продюсер отправил падчерицу в католическую школу для девочек, печально известную своей дисциплиной, и в один прекрасный день, копаясь в ящиках ее комода, нашел коробочку из-под пленки, плотно набитую марихуаной.

Он отправил Лори в частную клинику закрытого типа. В течение шести месяцев Лори делила комнату с шестнадцатилетней актрисой, и к ней приходили наставники, адвокаты, психиатры, а к актрисе – торговцы наркотиками. Когда Лори вернулась домой, она увидела мать, швыряющую одежду в чемоданы. Продюсер начал бракоразводный процесс и снял для матери и Лори маленький дом на краю Хэнкок-парка.

На ту сумму, что платил им продюсер, они еле-еле сводили концы с концами. Лори поступила в среднюю школу Джона Берроуза и изо всех сил старалась заботиться о матери, прятавшей бутылки с водкой за унитазом, под диванными подушками и всюду, где, как ей казалось, их невозможно обнаружить. В то лето, когда Лори закончила школу, мать умерла. Лори поступила в Беркли благодаря стипендии и конкурсным работам.

– На этом мой рассказ заканчивается, потому что вон за тем углом – Окружная больница.

47

Плавно поворачивая, дорога взбегала по холму, а на холме, над макушками дубов и буков, виднелось строение размером с офис федерального значения. Примерно на полпути к зданию мужчины без пиджаков или в купальных халатах сидели за столиками для пикника и прогуливались по лужайке, некоторые – в сопровождении медсестер. Высоченные буки бросали длинные тени на парковку.

А внутри самого здания его размеры неожиданно сужались до узкого коридора, ведущего к открытой конторке, паре дверей с рифленым стеклом и блоком лифтов. Все тут было окрашено в казенный зеленый цвет, и в воздухе едва ощутимо веяло карболкой.

Клерк за конторкой, слишком пожилой для своей кокетливой эспаньолки и лошадиного хвоста, поинтересовался:

– Чем могу помочь?

Я назвал ему имя пациента, которого мы хотели бы навестить.

Он призадумался:

– Э-Д-И-С-О-Н, как на лампочках пишут?

– М-А-К-С, – уточнил я, – как «до упора».

Мы с Лори поднялись на четвертый этаж. Долговязый санитар в зеленых штанах и рубахе с короткими рукавами откинулся на спинке кресла к стене и, сплетя пальцы рук на затылке, сидел с закрытыми глазами у входа в темную комнату, в которой человек двенадцать мужчин застыли перед экраном телевизора. Когда мы приблизились к санитару, он уронил руки и пулей выскочил из кресла. Ростом он был не менее шести футов семи дюймов и очень худой, как большинство таких высоких мужчин. С каким-то деревенским акцентом санитар спросил:

– Кого-то ищете, мисс, может, я вам чем помогу?

Лори сообщила, что мы разыскиваем мистера Эдисона.

– Макса-то? Он туточки, тиливизер смотрит. Сейчас я ему скажу, что у него гости.

Санитар нырнул в мерцающую темноту. Лори шепотом передразнила:

– «Тиливизер смотрит».

Через пару секунд маленький плотный мужчина лет семидесяти с густыми, постриженными коротким бобриком седыми волосами и аккуратной белой бородой, в металлических очках, распространяющий ауру превосходного самообладания и выдержки, предстал перед нами. В его взгляде я прочел живой интерес и проблеск удивления, когда он взглянул на меня. У него была безупречного шоколадного цвета кожа, на какой лет до девяносто не бывает морщин, за исключением разве что легких паутинок и линий на лбу и в уголках глаз. Макса Эдисона можно было бы принять за доктора на пенсии или знаменитого джазового музыканта почтенного возраста. С таким же успехом его можно было бы принять и за… много за кого. Жизнерадостный Зеленый Великан вышел вслед за ним.