Герцог Бекингем - Серж Арденн

Мушкетер неуверенно пожал плечами.

– Ну, хоть на воде держаться можете?

С не меньшей неуверенностью гасконец кивнул.

– Вот и славно. В таком случае следуйте за мной.

Дворяне вошли в темную комнату, едва освещенную единственой свечей. Монтегю достал из платяного шкафа лазурно-синий плащ, и серую шляпу с пышным васильковым плюмажем, крепившимся к фетровой тулье, сверкающей сапфирами, серебряной брошью.

– Надевайте вот это.

Он отошел на несколько шагов от переодетого гасконца, придирчиво разглядывая его в полумраке комнаты.

– Что ж, совсем неплохо.

Приблизившись к мушкетеру, он негромко, но крайне доверительно произнес.

– Прошу вас, не подведите меня, месье д'Артаньян… сейчас, я выйду на улицу, где нас будет ждать экипаж, вы появитесь по моему сигналу, я обращусь к вам на английском, очень важно, чтобы те, кто следят за усадьбой, поверили, что вы -герцог Бекингем и бросились за нами в погоню.

Его взгляд сверлил шевалье, пытаясь определить, не поверг ли он юношу, своими планами, в испуг. Но мужественное скуластое лицо молодого гасконца излучало лишь решительность и отвагу. В этот миг, отворилась дверь, и на пороге показалась хозяйка дома.

– Граф, экипаж готов… пора господа.

– Скажите, любезная мадам де Буа-Траси, а нет ли среди ваших людей, храброго малого, ловкого возницы, что отменно управляется с лошадьми и хорошо знает город?

Театрально нахмурив брови и наморщив лоб, Камилла разыгрывая недовольство, в конечном счете, переросшее в добродушную улыбку, произнесла:

– Я вижу, вы непременно желаете отобрать у меня всё наилучшее, вот так гости!

– Не судите строго мадам, мы вернем всё сторицей, и очень скоро.

Склонившись в изящном поклоне, британец поцеловал руку хозяйке.

– Каков хитрец.

Кокетливо произнесла графиня, одарив гостя томным взглядом.

– Вам, несомненно, нужен Николя, это дьявол, а не возница. Поторопитесь господа, я пришлю вам кучера, отдав все нужные распоряжения.

Через несколько минут, к воротам особняка, что выходят на улицу Сен-Поль, подкатил экипаж, на козлах которого восседал худощавый молодой возница, сжимавший в руке длинный кнут «змею», из сыромятной кожи. Николя с трудом сдерживал пару вороных скакунов, зловеще фыркающих и ретиво бьющих копытами, высекая подковами искры из камней мостовой. Вскоре показался Монтегю. Он быстрым шагом приблизился к карете, и, отворив дверцу, громко произнес, во тьму двора:

– I ask you milord3

Призрачный силуэт мужчины, закутанного в лазурно-синий плащ, промелькнул сквозь калитку в каменной изгороди, спешно нырнув в салон, что позволило Монтегю, проследовав за ним, захлопнуть дверцу, крикнув кучеру:

– Пошел!

Щелчок кнута, похожий на выстрел, разорвавший сумрачную тишину улицы, заставил скакунов, давно жаждавших скачки, ринуться вперед, дернув кожаной упряжью, стальные кольца ремней передка, увлекая за собой экипаж.

Как только фраза, произнесенная англичанином, достигла ушей Рошфора, он крикнул своим людям:

– Быстрей, это они!

В тот же миг, с полдюжины гвардейцев Его Преосвященства, притаившихся во мраке, вблизи отеля, вскочили в седла, направив коней к карете. Но экипаж, рванув с места, уже через мгновение скрылся во мгле квартала Маре. Пара вороных жеребцов, стремглав летела во тьме, наполнив гулким цокотом копыт узкий, безлюдный лабиринт проулка. Карета, поскрипывая и подпрыгивая, громыхала по булыжниковой мостовой, едва вписываясь в желоба улиц, местами сшибая на ходу факела, прилаженные к стенам домов, рассыпающиеся, вслед экипажу, сотнями огненных песчинок.

Всадники, не имея возможности обогнать карету, словно хвост, растянувшийся на расстояние в два десятка туазов, следовали за беглецами, укрывшимися в салоне экипажа. Едва не влетев, на повороте, в громоздкую каменную тумбу, что повсеместно встречаются на парижских улицах, упряжка наполнила гулом Ла Мортелльер, раскинувшуюся параллельно набережной, и отличавшуюся столь малой шириной, что порой непредусмотрительно открытая ставня, становилась жертвой борта кареты, трощившей всё, что выступало из стен, более, чем на расстояние нескольких пье. Впереди, на затянутом мраком небе, над каскадами черепичных крыш, замаячил, с каждым мгновением разраставшийся черный силуэт ратуши, знаменовавший приближение к Гревской площади.

– Здесь может быть опасно! Возьмите пистолеты!

Указал граф на небольшой ящик, что стоял у ног шевалье, на полу, под бархатным сиденьем. Британец и мушкетер взвели курки, приготовив оружие к бою. Вырвавшись на просторы площади, несколько всадников поравнялись с экипажем, намереваясь, покинув седло, взобраться на крышу кареты. Один из кардиналистов, отчаянно намеревавшихся зацепиться за бортик, из стального прута, обрамлявший крышу экипажа, приблизившись к карете вплотную, так, что стремя его лошади царапало покрытый лаком борт, уже потянулся рукой, совершая очередную попытку, схватиться за раз за разом ускользавший воршт, как залп, из двух пистолетов, сбил с седла смельчака, откинув куда-то во мрак ночи. Залп, лишивший его товарища не только надежды, но, наверняка, и жизни, позволил огромному бретонцу Полинтрелю, безжалостно подгонявшего шпорами своего коренастого крепкого мекленбургского жеребца, приблизиться к дверце кареты, с тем, чтобы произвести выстрел, надеясь поразить врага, в момент, когда тот возьмется перезаряжать оружие. Поочередно выпущенные заряды из пистолетов Монтегю, неописуемо напугали гасконца, узревшего в тот же миг ствол, направленный сквозь окно, прямо на британца. Он, осознав, что выстрелить незамедлительно, опередив кардиналиста, не сможет ни один из их пистолетов, ужаснулся. Но шевалье даже не успел вскрикнуть, что бы предупредить графа, как хлопок кнута, узкий фол которого хлестко ударил в лицо исполина, предупредив выстрел, сбил гвардейца с седла, оставив навечно отметину на его свирепом лице. Николя сверкая глазами, словно в него вселился бес, орудовал кнутом, не просто понукая лошадей, но и рассыпая удары приближающимся преследователям.

Карета, пересекла площадь, вновь нырнув в сумрачные лабиринты улиц. За окнами пронеслась башня Сен-Жак, по прихоти ночи превратившаяся из белой в черную. Возле Шатле, Монтегю, выставившись из окна, в очередной раз разрядил свои пистолеты. В ответ прогремело несколько выстрелов.

– Не стрелять, в карете Бекингем!

Воскликнул Рошфор, когда экипаж ворвался в узкий проем улицы Святого Жермена, что вновь, оставило преследовавших всадников не у дел. Разъяренные скачкой жеребцы, преодолели ещё один крутой вираж, когда кучер узрел купол «самаритянки», возвышавшейся над второй аркой Пон-Нёф4.

– Новый мост, господа!

– Гони, Николя! Только не проскочи шестую арку!

Прокричал в пылу неистовой погони британец, стреляя в сторону черных теней, не на шаг не отстававших от загнанной жертвы, летящей по мостовой Нового Моста. Величественная статуя короля Генриха, неумолимо приближалась, давая понять беглецам, что они вот-вот ворвутся на Сите. Но, не дожидаясь, когда карета окажется на площади Дофины, у бронзовых копыт коня первого Бурбона, кучер потянул за вожжи, едва сдержав взмыленных, плюющих пеной рысаков, остановив упряжку точно над шестой аркой. Словно по команде, возница и два пассажира, стремглав покинувшие салон экипажа, на глазах у изумленных кардиналистов, преодолев узкие, высокие тротуары, перемахнули через бортик, отделявший поверхность моста от черной мглы, нависшей над Сеной. Послышались удары человеческих тел о воду, входящих в глубины реки.

Всадники в кожаных жилетах, соскочив с коней, расположились вдоль парапета моста, незряче стреляя в непроглядную тьму, на звуки, плещущихся в непроглядной бездне людей. Вокруг бултыхавшихся в реке, зловеще шипя, рассекали гладь волн свинцовые сферы, вырывающиеся, со столбом пламени, из стволов пистолетов, паливших в неистовстве, от собственного бессилия кардиналистов, стреляющих в ускользавших беглецов, намереваясь угодить хоть в одного из дерзких и непредсказуемых британцев. В чернеющей пропасти, разверзшейся под мостом, послышались удары весел о воду, после чего барахтанье стихло, а значит укрывшиеся от погони, поднялись на борт шлюпки.

Лицо, на удивление спокойного Рошфора, исказило подобие улыбки, способное испугать даже видавшего виды человека, когда он услышал вопрос де Жюссака, появившегося у парапета с мушкетом.

– Граф, я полагаю, команда не стрелять утратила всякий смысл?

Едва заметно кивнув, Рошфор беззвучно процедил:

– Стреляйте де Жюссак, стреляйте, сейчас, это уже не имеет ни малейшего значения.

Сержант огляделся, обратившись к гвардейцу, стоящему рядом.

– Вы нашли факел?!

Со стороны площади Дофины, бежал человек освещенный пламенем, полыхающим на длинной рукоятке. Поравнявшись с де Жюссаком, он, дождавшись команды сержанта, швырнул вверх, что было силы, над водой, пылающий, просмоленный светоч. В разбавленном мраке появились неясные очертания, силуэты людей, в удаляющейся лодке. Зоркий овернец, прильнув щекой к деревянному прикладу, навел ствол на одну из теней, возвышавшихся над бортом. Гвардейцы, окружавшие своего сержанта, затаили дыхание, будто от этого выстрела, зависела жизнь каждого из них. Умудренный опытом де Жюссак, дождавшись, когда факел окажется в верхней точке, осветив, вырвав из мрака цель наиболее подробно, взвел курок. Вспышка от удара кремня, предвестница выстрела, заставила прогреметь мушкет, изрыгнувший из длинного ствола, смертельное послание в виде раскаленного свинца, весом в пять испанских кастельяно. Перед тем как потух факел, прошипев о воду угасшим пламенем, сторонники кардинала, успели заметить, что один из сидящих в шлюпке, вскрикнув, исчез за бортом. Ликование гвардейцев, окончательно вывело Рошфора из себя. Вскочив в седло, граф раздраженно проревел: