Герцог Бекингем - Серж Арденн

– Монсеньор, прибыла Миледи.

Как обычно, сидя в кресле, у камина, Ришелье читал некий документ, вызвавший саркастическую улыбку на его лице. Ознакомившись с письмом, кардинал бросил его в огонь, лишь, после чего обратился к вошедшему графу.

– Миледи…

Задумчиво вымолвил он.

– …А, что из Лондона, есть ли какие новости?

– Мой человек подтверждает причастность де Шале к вояжу Бекингема во Францию. Более того, роль маркиза в этом деле, весьма значительна.

– Что ж, в таком случае следует пригласить Миледи, вот только…

Уже было направившийся к двери Рошфор, развернулся на каблуках, вновь, обратив взор на кардинала.

– Скажите, граф, прибытие в Париж герцога Бекингема подтвердилось?

– Да, монсеньор.

– Так почему же до сих пор, я лишен удовольствия лицезреть его?

– Мои люди вышли на особняк, где как мы полагаем, скрывается герцог.

– Учтите Рошфор, в вашем распоряжении есть сутки, всего одни сутки. А сейчас потрудитесь пригласить нашу прелестную гостью.

Будучи человеком щедрым и благородным, Ришелье всё же едва ли можно назвать великодушным. Это качество было присуще кардиналу, разве только отчасти, лишь в отношении тех, кого сверхподозрительный министр считал «своими». Нет ни свидетельств, ни оснований, позволяющих усомниться в подобном утверждении. Напротив «Красного герцога» можно упрекнуть, пожалуй, лишь в чрезмерной опеке своих любимцев и невероятной стойкости, когда речь шла о поддержке сторонников. Это следовало бы отметить ещё и потому, что качества, приведенные выше, встречались, в то время, не так часто как хотелось бы. Можно даже сказать, подобные «слабости» были не в чести у вельмож Высшего Света.

Ценить приверженцев, кардиналу приходилось ещё и потому, что их было совсем немного, к тому же, сие меньшинство, за малым исключением, не включало в свои ряды представителей знатнейших родов королевства. В то время как противники Его Преосвященства, имели не просто численное преимущество, они составляли «цвет аристократии» и занимали важнейшие посты при Дворе. Сторонники новоиспеченного министра, на каждом шагу, подвергались натиску не только со стороны вооруженных людей, верных аристократической верхушке, но и не менее могущественной силе – выплескивающихся зоротым дождем пистолей, из кошыльков богатых вельмож, намеревавшихся не стальным так золотым жалом поразить любого из сторонников «Красного герцога». Сие обстоятельство послужило поводом к чрезмерной недоверчивости и, порой, беспощадности де Ришелье, частенько повторявшего: «Я провел значительную часть жизни с тем, чтобы подавить в себе чувство сострадания. Меня не пронять более, ни предательством, ни жестокостью, ни коварством, ни лицемерием. Я начал получать удовольствие от мучений, которые доставляю своим противникам. Но по настоящему, лицо врага поражает меня лишь тогда, когда я замечаю, как оно похоже на моё»

До сего момента мы говорили о людях, являющихся либо союзниками, либо занимающих крайне враждебные позиции в отношении, как самого министра, так и его политики. Последних, очевидно, следовало бы обозначить как явных, открытых врагов, Его Преосвященства, и именно поэтому менее опасных, чем потаенных ненавистников. Так как нет большей угрозы, чем скрытый враг, притаившийся рядом, порой даже среди «своих».

Всё это вполне очевидные вещи, известные каждому человеку, даже не запятнавшему себя политикой. Именно поэтому, сейчас, мы хотим обмолвиться лишь о тех, кто не входил в число недругов, но кого стоило опасаться более других, даже самых изысканных врагов. «Наибольшую опасность представляют люди, которые сами боятся, оттого не ведают, как поступят в следующее мгновение. На чьей стороне окажутся, и чью спину выберут для подлого удара кинжалом…» – утверждал кардинал. Именно к последним, относил «Красный герцог» ту, что сегодняшним вечером прибыла на его призыв.

И вот, в кабинет Ришелье вошла она, та кого в последние годы, в определенных кругах знали как весьма таинственную персону, и называли Миледи. Да-да, не имени, не прошлого, не подробностей, не мелочей, просто Миледи. Большинству, даже из числа весьма сведущих господ, об этой окутанной тайной даме, не было известно ровным счетом ничего. Мы же, однажды уже приоткрыв занавес, можем с уверенностью сказать о том, что настоящее имя этой особы – Эмели Бакстон. Вы не ошиблись, именно сестра нашего старого знакомца, британца Чарли Полпенни, пожелавшего обогатиться с её помощью, выдав Эмели за графа де Ля Фер. В предыдущих главах мы упоминали о судьбе, как Чарльза, так и его сестры, которую перебравшись через пролив, какое-то время, в весьма непристойных местах, было принято называть малышкой Шарло. Но с того времени много воды утекло и теперь перед нами предстала не «малышка Шарло», девка из борделей Гавра, Бреста и Руана, но особа зарекомендовавшая, и вполне упрочившая свою репутацию, в кругах где шпионы ценятся, на вес мышьяка.

Небрежно сбросив накидку, в отсутствии лакея, просто на спинку одного из кресел, перед Ришелье предстало прелестное создание двадцати трех, двадцати пяти лет. Молодая дама, невзирая на довольно юный возраст и ангельскую внешность, обладала довольно острым, проницательным взглядом, сверкнувшим из-под роскошных пшеничных локонов, ниспадавших ниже плеч и способных своим блеском и красотой, свести с ума даже самого равнодушного брюзгу. Её белоснежная кожа и пронизывающие ледяным пламенем глаза, были наделены какой-то величественной неподвижностью, заставляя сравнивать молодую особу с холодной мраморной статуей, лишенной чувственности, способности плакать и улыбаться.

Внимательно наблюдая, улавливая даже самые незначительные жесты девушки, любуясь поворотами головы, умением двигаться с легкостью и элегантностью, Ришелье будто завороженный, изучал её. Наконец когда красавица Миледи, приняв, будто невзначай, довольно экстравагантную, с расчетом возбуждить мужские фантазии, позу, замерла перед Преосвященством, кардинал указал ей на кресло, предложив присесть. Оглянувшись, дама попятилась, сделав несколько шагов, одтдав предпочтение иному месту, там, где яркий свет свечей, из-за полупрозрачной ширмы, не смог бы освещать её лица. Ответив легким поклоном и змеиной улыбкой на любезность министра, она опустилась на громоздкий резной стул.

– Сударыня, вы когда-нибудь думали о странных и мучительных нитях, из которых соткана ткань нашего существования?

Миледи сделала вид, что не поняла вопроса.

– Вы отвергаете здравый смысл, мадам?

– Я призираю здравый смысл, если он противоречит моей воле.

– Мы с вами не так давно знакомы, чтобы я мог впасть в заблуждения, думая, что знаю о вас всё. Но одно могу сказать с полной уверенностью – вы несгибаемы. А это, для женщины в вашем возрасте, совсем немало.

– Что ж каждый играет той картой, что сдала ему судьба. Вас одарили щедро, удостоив величием, чего не скажешь обо мне, но и у меня есть несколько козырей, которые уже не раз спасали мне жизнь.

Ришелье усмехнулся.

– Величие, мадам, заключается не в том, чем ты можешь обладать, а лишь в том, отчего можешь отказаться.

Глаза кардинала сверлили, стройный стан особы, вызывавшей у него немалое любопытство и заинтересованность, прежде всего в роли агента шпионской сети.

– Откровенно говоря, я доволен всем тем, что, не без вашей помощи, произошло в Сарагосе, Барселоне и даже Копенгагене.

– В любом деле, монсеньер, я стараюсь достичь совершенства, и раз уж супила на путь порока, то решила, что буду опытной и умелой грешницей.

Даже не имея возможности различать эмоции на лице собеседницы, кардинал чувствовал, что эта особа обладала отменным природным даром притворства.

– Мой духовный сан, обязывает порицать, более того, бороться с людскими пороками. Но светское положение, напротив, порой, вынуждает пользоваться услугами не просто грешников – отъявленных негодяев, скупая их кратковременную преданность, оптом и в розницу, совсем не для того, чтобы направить на путь истинный, а лишь используя в государственных интересах, и предлагая деньги за порочное ремесло. Именно последнее обстоятельство, как вы понимаете, заставило нас отвлечься от государственных дел, поспешив получить удовольствие от встречи с вами.

– Благодарю вас монсеньор, но поспешу заверить, меня не интересуют деньги.

– Чего же вы хотите?

– О-о, Ваше Преосвященство, вы вызываете на откровенность мою нескромность. Вы для меня, прежде всего священник, который ни за что, не одобрит мою одержимую мстительность и самоуверенность.

– Я хочу лишь напомнить вам, мадам, что уверенность уязвима, к тому же, не следует преувеличивать свою роль в этом суетном и бренном мире, мы с вами просто актеры в комедии, конец которой уже написан.

Безучастно наблюдая за своими пальцами, неспешно перебирающими крупные жемчужины, составлявшие четки, кардинал как будто задумался о чем-то постороннем, не относящемся к разговору с прелестной англичанкой, о чем-то, что унесло его далеко отсюда, но уже через мгновение, вернув внимание юной особе, сухо произнес: